Отравленная совесть (пьеса)

Синевъ. Подумай, братецъ! не торопись отв?томъ. Помни: вс?, аркадскiе принцы калифы на часъ… А потомъ ихъ спускаютъ черезъ трапъ прямо въ адъ, съ разжалованiемъ въ Ваньки Стиксы.

Митя. Такъ что, дядя, ты теперь выходишь Ванька Стиксъ?

Олимпiада Алекс?евна. Браво, Митя!

Синевъ. И вы противъ меня, аркадская пастушка? Вы, значить, собираетесь разыграть меня въ четыре руки? Н?тъ, слуга покорный! Я уступаю и отступаю…

Когда я былъ аркадскимъ принцемъ,
Когда я былъ аркадскимъ при-и-инцемъ…

Попятившись, наступаетъ на ногу Ратисову, который, вм?ст? съ Верховскимъ и Ревизановымъ, входить изъ столовой.

Ратисовъ. Охъ, если это y васъ называется отступать, то каково же вы наступаете?

Синевъ. Виноватъ, дядюшка.

Ратисовъ. Богъ проститъ. А каламбурчикъ мой зам?тили?

Синевъ. Прелесть. Вы всегда каламбурите или только когда вамъ наступятъ на мозоль?

Ратисовъ. У меня юморъ брызжетъ.

Синевъ. Вы бы въ юмористическiе журналы писали, а?

Ратисовъ. Пишу.

Синевъ. Ой ли? И ничего, печатаютъ?

Ратисовъ. Съ благодарностью.

Синевъ. Скажите!

Ратисовъ. Ц?нятъ. Вы, говорятъ, ваше превосходительство, юмористъ pur sаng, а нравственности y васъ что y весталки. Вы не какой-нибудь борзописецъ съ улицы, но патрицiй-съ, аристократъ сатиры. Этакаго чего-нибудь р?зкаго, съ густыми красками, слишкомъ см?шного, не семейнаго, y васъ ни – ни.

Синевъ. Подъ псевдонимцемъ качаете?

Ратисовъ. Разум?ется. «Д?йствительный юмористъ», это я. Я было хот?лъ подписываться «д?йствительный статскiй юмористъ» – этакъ слегка намекнуть публик?, что я не кто-нибудь, не праздношатающiй бумагомаратель. Но цензура воспротивилась. Оставила меня безъ статскаго… Мысль! Позвольте карандашикъ.

Синевъ. Вдохновенiе заиграло?

Ратисовъ. Мысль: д?тей оставляютъ безъ сладкаго, а меня оставили безъ статскаго… Правда, хорошо?

Синевъ. Изумительно!

Ратисовъ. Запишу и разработаю па досуг?…

Пишетъ. Синевъ отходить къ Олимпiад? Алекс?евн?, которая въ сторон? бес?дуетъ съ Митей.

Митя. Вотъ вы все надо мною см?етесь, а я… я даже Добролюбова читалъ, ей Богу. Хоть весь классъ спросите… Ужъ я такой! Я могу понимать: y меня серьезное направленiе ума…

Смолкаетъ при приближенiи Синева. Вс? трое остаются въ глубин? сцены, въ тихомъ шутливомъ разговор?.

Верховскiй. Какъ угодно, Андрей Яковлевичъ, а все это софизмы.

Ревизановъ. Какъ для кого.

Верховскiй. Вы меня въ свою в?ру не обратите.

Ревизановъ. Я и не пытаюсь. Помилуйте.

Верховскiй. Я даже позволяю себ? думать, что это и не ваша в?ра.

Ревизановъ. Напрасно. Почему же?

Верховскiй. В?ра безъ д?лъ мертва, а y васъ слова гораздо хуже вашихъ д?лъ.

Ревизановъ. Спасибо за лестное мн?нiе.

Верховскiй. На словахъ, вы мизантропъ и властолюбецъ.

Ревизановъ. Я, д?йствительно, люблю власть и, въ огромномъ большинств?, не уважаю людей.

Верховскiй. Однако вы постоянно д?лаете имъ добро?

Ревизановъ. Людямъ? Н?тъ.

Верховскiй. Какъ н?тъ? Вы строите больницы, училища, тратите десятки тысячъ рублей на разныя общеполезныя учрежденiя… Если это не добро, то что же по-вашему?

Ревизановъ. Кто вамъ сказалъ, что я д?лаю все это для людей и что д?лаю съ удовольствiемъ?

Верховскiй. Но…

Ревизановъ. Мало ли что приходится д?лать! Жизнь взятокъ требуетъ. Только и всего.

Ратисовъ. Андрей Яковлевичъ клевещетъ на себя. Онъ д?лаетъ добро инстинктивно. Онъ хочетъ, самъ не сознавая того, отслужить свой долгъ предъ обществомъ, которое его возвысило.

Ревизановъ. Долгъ!.. Отслужить!..

Верховскiй. Вы см?етесь?

Ревизановъ. Н?тъ. Я только нахожу эти слова неестественными. Зач?мъ челов?къ будетъ служить обществу, если онъ въ состоянiи заставить общество служить ему? Къ чему обязываться чувствомъ долга, когда им?ешь достаточно см?лости, чтобы покоряться лишь голосу своей страсти?

Верховскiй. Сколько вамъ л?тъ?

Ревизановъ. Сорокъ четыре

Верховскiй. Мн? пятьдесятъ шесть… Странно. Разница не такъ ужъ велика… а, – извините меня! – я не понимаю васъ, мы словно говоримъ на разныхъ языкахъ.

Ревизановъ. Да, такъ оно и есть. Я говорю на языкъ природы, а вы на языкъ культуры. Вы толкуете о господств? долга, а я о господств? страсти. Вы стоите на исторической, условной точк? зр?нiя, а я на абсолютной истинъ. Вамъ нравится, чтобы ваша личность исчезала въ обществ?; я напрягаю вс? силы, чтобы, наоборотъ, поставить свою волю выше общей.