Демоны сквернословят

Когда же палач на глазах человека показательно ломает драгоценную вещь, должную сохраниться навсегда – для страдальца многое делается безразличным. Или – безразличность многого впервые становится очевидной. Чего стоили данные обещания и великие идеалы перед лицом показательного изгнания мертвеца из заслуженной им вечности, подмастерье хитроумного Удухта мог наблюдать не дважды и не трижды. То-то и сам ума набрался. Ну, во всяком случае – верного знания.

Прежде чем вытирать с пола пятна бальзама-кровезаменителя, Даб уверился, что раненая нога карлика достаточно крепко завязана и больше не истекает оранжевой жижей.

Отлично! Течь и правда остановлена. Значит, пора вытирать прежние пятна – без опасения, что ещё натечёт.

Или нет: сперва следует отнести карлика снова в отведенную ему тюремную камеру, да поскорее, пока не очухался… Или всё же сперва стереть пятна бальзама – пока в каменный пол не въелся насмерть оранжевый краситель? Ну ладно, карлик подождёт.

Даб опустился на корточки и принялся оттирать лужицы, не давая им загустеть. Решил, что получается, хоть и не так быстро, как хотелось бы.

Первое время подмастерье косился на карлика, потом увлёкся процессом наведения чистоты, и даже думать забыл об источнике бальзамных пятен.

– Меня зовут Трюмз! – едва слышно пролепетал карлик. – Больше не надо, я всё скажу…

Он всё скажет? Даб внутренне усмехнулся. Насколько высоко эти карлики оценивают собственную осведомлённость! И невдомёк бедняге, что мастер Удухт и не хотел у него ничего выведать, а просто – тренировался.

На ком же ещё тренироваться, как ни на этих карликовых мертвецах-недолюдях, которые себя считают Великим народом, особенно любимым Владыкой Смерти? При этом Владыка их за Порог Смерти ни разу не позвал, но самоуверенные коротышки того даже не заметили. Они так и норовят нелегально проникнуть в блаженное Запорожье – а не ведают, что за нелегальным переходом Порога Смерти следует неотвратимая кара.

– Абалон… – простонал карлик. – Наши пойдут на Абалон!

Что-что? Как он сказал?

– Это кто ещё пойдёт на Абалон? – беспощадно-строгим тоном, составляющим одну из основ мастерства пытки, поинтересовался Даб.

– Посланник Смерти Дрю из Дрона! – резким голосом завизжал карлик, заставляя предполагать, что в один из прошлых сеансов у него уже оторвали кое-что другое, кроме левой ступни.

– Кто? – переспросил удивлённый подмастерье. – Посланник Смерти? Из ваших?

С каких это пор недалёких отшибинских карликов стали принимать в рыцарский Орден? Что-то темнит уважаемый Трюмз! Рассказывает явно невозможные вещи. Свихнулся он, что ли, на дыбе-то?

– Дрю из Дрона! – повторил карлик. – Посланник Смерти. Наши с ним почти договорились. У него свой отряд. Много людей высокого роста.

– Что за люди? – деловито осведомился Даб.

– Помню нескольких. Кло из Дрона, Амур из Кляма, Пендрис из Нефотиса, Умар из Баларма. Есть даже один великан – Ом из замка Мнил…

Говоря о великане, карлик Трюмз впервые распахнул глаза и поглядел на подмастерье заискивающим взглядом. Однако, на Даба произвело особое впечатление вовсе не упоминание о великане.

– Как ты сказал? Умар? В отряде, идущем к Абалону?

Изумлённый известием о некогда пропавшем из замка приятеле, подмастерье Даб допустил оплошность: показал карлику собственный интерес. Ответ не заставил себя ждать.

– Остальное я расскажу в письме после освобождения, – тоном превосходства заявил Трюмз.

– Посмотрим, – вздохнул Даб. Он отвязал запястья пациента от дыбы и, ухватив карлика под мышку, понёс его через подвальное сообщение к тюремному корпусу. Внимательно следя, чтобы бальзамы не оросили подземный ход: мастер и его всенепременно проверит.

Трюмз по дороге брыкался, размахивал плохо закреплёнными руками – которые, впрочем, после дыбы слушались его плохо. В общем, его попытки освободиться здорово бы рассмешили Даба, когда бы в уме подмастерья не засела дума: что и как сказать мастеру?

Можно, конечно, сообщить всё, как есть: карлик после тренировочного сеанса пытки неожиданно стал давать показания. Но поверит ли в то мастер Удухт? Что-то подсказывало Дабу, что нет, не поверит. Решит, что ретивый ученик преступил запрет на утренние занятия с материалом и провёл собственное дознание.

А если, скажем, промолчать? Но при следующем сеансе пытки карлик может и проболтаться, что какие-то сведения выдал подмастерью. Вернее всего, так и будет: кто заговорил однажды, потом не останавливается, трещит без умолку, только бы отвлечь палача от работы с инструментами.

Дело сильно осложняет упоминание об Умаре. Помнит ли мастер Удухт, что Даб с Умаром были некогда дружны? Помнит: мастер всё помнит. Значит, подумает нехорошее. Мол, хитрец Даб воспрепятствовал открытию истины, только бы выгородить старого дружка. Каковой дружок якшается с мятежниками, теми, что и за Порогом Смерти не успокоились, ага, и поддерживают Живого Императора, да будут неладны его дни.

Есть, конечно, радикальное средство – всегда помогает от болтливости серьёзно раненых пациентов. По возвращении Трюмза в камеру легонько пристукнуть его по башке, чтобы гарантированно молчал, а потом как бы ненароком ослабить шов на его свежей культе. Карлик истечёт своим оранжевым бальзамом, да и кончится вместе с последними капельками. Кто потом докажет, что он не самоубился?

Только если уж такое деяния Даба вскроется, то ему точно несдобровать. А кто поручится, что мастер Удухт не подстроил карличье признание, только бы испытать ученика? Неисповедимы тайные пути мысли хитромудрого Удухта.

* * *

Может, для кого-то Баларм – главнейший замок Инквизиции. Для кого-то – центр пыточного дела и сродственных ему ремёсел. Но для Фопона из Цанца сей захолустный замок – разумеется, место ссылки. Если ты переехал сюда из столицы крупнейшего воеводства, в каковом побывал четвёртым по значению лицом, обольщаться пустяками не станешь. Кто-кто, а уж Фопон знает, почему и за что он здесь оказался.

Правда, зачем он здесь, невдомёк пока и ему самому. Ну ведь не затем же, чтобы заведовать замковым архивом и продолжать Балармскую летопись – после живого переписчика, который бежал на восток от Порога Смерти. Уж кого-кого, а живого летописца высокопоставленному мертвецу Фопону замещать оскорбительно и обидно. Но, надо признать, заслужил.

Ещё бы не заслужить! Принял участие в заговоре и дворцовом перевороте, сместил с поста самого Умбриэля Цилиндрона – Управителя и главу Цанцкого воеводства, Жемчужномудрого воеводу (так его в недавнюю пору титуловали). Положим, Цилиндрон к финалу своего правленья Цанцем стал упрям и несговорчив, а значит, основательно неудобен Мёртвому Престолу. Ясно, что и переворот был угоден Владыке Смерти, не мог вызвать его недовольства и немилости, но – по всем некрократическим законам – заговорщики, конечно, неправы, должны нести наказание и всё в этом роде.

Понятно, что в конечном счёте карьера Фопона пострадала не из-за переворота самого по себе, а из-за того, как именно он прошёл – прямо скажем, наперекосяк. И настолько, что города Цанца больше нет: наземная его часть, почитай, вся сгорела, подземная – обвалилась. Да и то сказать: разрушение города – лишь внешний, не самый страшный слой катастрофы.

Но, благодарение Смерти, всё-таки в том, что стряслось в Цанце, виновников очень много, и Фопон среди них – второстепенный. И только потому наказание, которого он удостоился, выглядит довольно мягким.

Сюда, в Баларм, бывшего советника цанцкого Управителя привёз один из высокопоставленных инквизиторов с неназываемым именем, но запоминающейся внешностью: великан с особой – «дырчатой» кожей, свидетельствующей, между прочим, о принадлежности к Шестой расе.

По велению дырчатого великана во дворе замка собрались все обитатели – живые и мёртвые – от управляющего Босса с сынком Банном и до последнего чистильщика отхожих мест. Инквизитор очень строго поглядел на тех нескольких балармцев, что дерзнули до сих пор остаться живыми (это в инквизиторском-то замке!), после чего скупо представил Боссу настороженного Фопона.

«Ваш архивариус бежал? Этот человек вместо него, – сказал великан, – и вместо летописца».

«Но летописец у нас остался», – Босс кивнул на одного из живых людей, робко топтавшихся в сторонке.

«Этот летописец у вас не задержится! – рявкнул инквизитор. – Живых людей к летописанию отныне не допускать!».

«Понял! – угодливо поклонился Босс. – Прикажете им заняться мастеру Удухту?».

«Прикажу!» – великан, к ужасу живого летописца, воспользовался подсказкой управляющего.

Вот, собственно, и всё введение Фопона в курс дела. Да и что его вводить, если он ещё недавно ведал документацией целого воеводства? Управляющий Босс вручил ключ: разбирайтесь, мол сами.

А парой дней спустя уже сам Босс побывал «в гостях» у мастера Удухта. Ибо новый архивариус Фопон – сам разобрался. Сверился с описями, да и обнаружил недостачу в замковой казне: большую и труднообъяснимую. Под пытками подтвердился факт кражи, после чего инквизитор специально заехал в замок, чтобы с позором изгнать управляющего.

Правда, Фопона не повысили. Напрасно он ожидал справедливости. Часть функций управляющего передали мастеру Удухту, для других сыскали ему помощников – а нового архивариуса предпочли не отвлекать от архива да летописания.

«Летопись важно вести скрупулёзно, то есть тщательно», – свысока посоветовал мастер-палач. И свысока не по природной глупости, а потому что имел на то право, данное Инквизицией. А Фопон подобного права как раз не так давно лишился.

Что тут скажешь?

Государственного мужа сдали в архив? Ничего, посидит в архиве, сколько надо, пока не дождётся востребованности. Велели вести летопись замка Баларм? Будет вести, вникая во все тошнотворные подробности переходного периода здешних агонизирующих земель к окончательно мёртвому состоянию. Справится.

А ещё в новой должности у Фопона есть счастливая возможность многое разузнать о месте, куда он попал. Свод балармских летописей, накопленный за пару-тройку веков, да ещё целый архив в придачу. Врагу бы такого инквизиторы не поручили. Только стороннику – наказанному, но всё же достойному доверия.

Всё ли верно в рассуждениях? Нет: о доверии – самообман.