Мастер Исхода

Лакомка не отказала себе в удовольствии помучить беднягу: дала почувствовать, какие у нее острые клыки. Правда, рану обработала на совесть. В слюне моей багиры содержится целый комплекс антисептиков, природных и благоприобретенных. Так что, когда она закончила, опасность заражения крови парню не угрожала.

Привлеченные лежащими телами, к пляжу слетались зубастые стервятники. Пора было убираться, пока к крылатым падальщикам не присоединятся сухопутные.

Знаками я объяснил вожаку мореходов, чтобы тот поднимал свою перепуганную команду, а сам свистнул, созывая свою.

Первой явилась Марфа. Рухнула с неба на песок и заковыляла ко мне, мрачно кося на морячков.

Было бы эффектней, если бы она опустилась мне на плечо, но, учитывая ее размеры, вес и, главное, коготки, которыми можно без труда вскрыть банку термоконсервов, мне уютнее, когда моя птичка не использует меня в качестве насеста.

Последним заявился Мишка. Очень гордый, потому что – с добычей. Приволок какую-то стокилограммовую зверушку, похожую на кожистую черепаху. Моряков он проигнорировал. Уложил добычу у моих ног. Лакомка понюхала, одобрительно фыркнула, одним движением челюстей снесла кусок черепашьего хвоста и проглотила.

Моряки вновь окоченели. Если бы не мой запрет, они бы снова рухнули на песок. Но преклонение следовало отложить до более безопасного места. Даже удивительно, что к нам до сих пор не наведалась какая-нибудь ходячая камнедробилка.

Я жестами отдал команду – и экипаж парусника засуетился.

Первым рейсом отправились двое моряков (все же до чего крепкие ребята – мускулатура так и играет), мы с Лакомкой, Марфа и, само собой, яйца.

На всякий случай я попросил Лакомку присмотреть, чтобы моя птичка не скушала будущих ящеров. Пернатая лентяйка яички любит.

На корабле не было никого, если не считать парочки мелких морских птиц… Тьфу, птеродактилей. При нашем появлении они проявили некоторое недовольство, но тут появилась Марфа – и птеродактили ретировались.

Я перебрался через борт. Суденышко было довольно простое. Беспалубное, с поперечными банками и кормой, крытой какой-то черной шкурой. Технически оно напоминало плетеную соломенную лодочку, причем соломинки было толщиной с мою руку, проминались под пальцами и упругостью напоминали эластичный пластик. Настил на дне лодки был похож на циновку, но в основе имел тот же самый упругий тростник, только толщиной с мизинец.

Когда мы с Лакомкой оказались внутри, лодка чуть просела и закачалась. Не очень сильно. Судя по всему, у суденышка имелся утяжеленный киль.

Храбрые охотники очень аккуратно перенесли яйца в лодку и спрятали под шкуру. Там, кстати, имелось что-то вроде гнезд. Как раз под яйца. Получается, именно яйца были целью вояжа?

Один из моряков отправился к берегу, другой, не тратя времени даром, принялся разматывать парус. Я пощупал материал… Ага, знакомая вещица. Растянутая почти до прозрачности перепонка птеродактиля.

Подтянулись остальные моряки. В три приема привезли длинные бамбуковые трубки. В каждой – литров пять воды. Это правильно. Вода нам понадобится. Пить морскую воду в моей команде приспособлен только Мишка. Он, кстати, до сих пор торчал на берегу. Ободрал с «черепахи» панцирь и уже ополовинил тушку.

Моряки принайтовали байдарку, затем их лидер показал знаками, что намерен поднять парус. Я кивнул.

Тем временем Мишка сообразил, что мы собирается уплывать, ухватил остатки добычи, плюхнулся в воду и поплыл. У судна он оказался раньше, чем моряки подняли парус. Сначала на дно лодки плюхнулось килограммов тридцать «черепашатины», потом, к ужасу моряков, на нее взобрался мой шестисоткилограммовый балу. Надо отдать Мишке должное, вспрыгнул он очень аккуратно. Со стороны кормы и так мягко, что суденышко почти не закачалось. Только просело еще на пяток сантиметров.

Я жестами успокоил экипаж. Парус наполнился ветром, и судно довольно проворно пошло прочь от берега. Марфа тут же взлетела и уселась на рею. Рея, к счастью, выдержала.

Что ж, пришло время пассажирам знакомиться с экипажем.

Я потыкал себя в грудь и объявил:

– Владимир!

Лидер повторил мой жест и сообщил:

– Фти!

Ну вот и познакомились, решил я.

Однако нет. Капитан указал поочередно на каждого из членов экипажа и повторил: «Фти!»

Вот и догадывайся, что это: название народа, профессия или просто фамилия. Все члены экипажа были довольно похожи, так что вполне могли быть родственниками.

Ну да ладно. Времени у нас много, так что с языком разберемся. Главное – мы плывем на север. Или – на юг. Не зная здешних созвездий, я понятия не имел, приближаюсь я к цели – или удаляюсь.

Глава двенадцатая

Мирное плавание

Если для меня рисунок здешних созвездий был лишь красивым узором, то для моих новых друзей звездная карта была открытой книгой. Направление они выбирали именно по звездам. Поэтому шли мы в основном ночью. Под парусом или на веслах. Что, кстати, тоже было разумно, потому что жара стояла неслабая, а ночью было относительно прохладно. И работать приятнее, и пресная вода экономится.

Весла, кстати, тоже были интересные. Тонкие и очень крепкие стебли вроде бамбуковых и лопасти из срезов того же «бамбука», но намного шире. Очень легкие и очень удобные. Я пробовал грести (несмотря на протесты команды) и получил большое удовольствие.

Днем мы отдыхали. Парус приводился в горизонтальное положение, чтобы прикрывать лодку от солнца. И каждый занимался чем хотел. Кто-то ловил рыбу, кто-то просто бездельничал. Рыбу моряки ловили традиционными крючками, только не металлическими, а костяными. Я внес в процесс новую технологию: рыбалку с луком, стрелами и супермедведем.

Мишка к этому времени вполне освоился со здешним морем. То есть убедился, что желающие перекусить пришельцем с другой Земли поблизости от нашей посудины не толкутся. И большую часть дня проводил в прохладной соленой ванне. Но поиграть в рыбалку никогда не отказывался.

Выглядело это так. Я высматривал рыбку поближе к поверхности и бил ее стрелой. Плавающий неподалеку Мишка бросался к добыче и лапой выбрасывал ее из воды мне в руки. Я же должен был рыбку поймать. Причем так, чтобы стрела при этом не сломалась.

Неплохое развлечение, а заодно и практика в стрельбе.

Моряков, кстати, очень заинтересовал мой лук. Но я им его не давал. Настаивать они не рисковали.

Превосходным рыболовом оказалась Марфа. Стремительное пике – и в когтях-крючьях бьется трехкилограммовая рыбешка. Но с Марфой возникла проблема. Моя птичка страсть как не любила делиться.

Потому, изловив рыбку, пернатая жадина усаживалась на рею (чтоб никто не достал) и лопала добычу в гордом одиночестве. А потом экипажу приходилось соскребать с паруса вонючий мусор.

Моряки не роптали, но мне это безобразие очень скоро надоело – и я велел Марфе жрать на палубе.

Так она и кушала: сидя на одной ноге (в другой – рыбина) над бортом, расклевывая рыбу и опасливо косясь на всех, кто, по ее мнению, мог покуситься…

Еще я придумал по ночам ловить криль. Сплел из сухожилий мелкую сетку и соорудил что-то вроде сачка.

Словом, с пищей все обстояло неплохо, а вот с изучением языка – не очень. Что-то не ладилось на уровне социально-корневой основы. Я запомнил уже порядка пятисот слов, но не был уверен, что хоть одно из них толкую правильно.

Тем не менее я старательно запоминал, надеясь, что со временем количество перейдет в качество.

Пока я изучал мореходов-фти (я называл их так, ибо так и не узнал другого обращения), те изучали нас. Они с большим интересом присматривались в моему вербальному общению со зверушками.

Когда я в хорошей форме, в вербализации необходимости нет. Вполне хватает передачи образов и пожеланий. Но поскольку больше всего моя команда нужна мне, когда Дар у меня практически на нуле, то для каждого из моих зверей имелся специальный код.

Звуковой: я – словами; Лакомка и Мишка – «символическим» рыканьем. И язык жестов. Например, в варианте Лакомки поднятая лапа – предложение идти, помахивающая – бежать. Лапа с выпущенными когтями – схватить. Если при этом встопорщены усы – охотиться. Если прижаты уши – драться и убивать. Однако во многих случаях Лакомка, Мишка и я понимали друг друга интуитивно. Много лет мы были в одной связке, много лет «читали» мысли и чувства друг друга. Да и мимика животных не менее выразительна, чем человеческая.

Однако были случаи, когда нам требовалось «поговорить». Например, однажды, когда Лакомка захотела сообщить мне нечто, выходящее за рамки утилитарного жизнеобеспечения.

Дело обстояло ночью. Дул ровный ветер, поэтому команда, за исключением старшего, который сидел у кормового весла, бездельничала. Одни вяло переговаривались, другие просто ничего не делали, находясь в том особом состоянии сладкого ленивого безделья, которое доступно только простым и беззаботным людям.

Мишка дрых на корме, а на носу расположились мы с Лакомкой. Океан вокруг был удивительно спокоен. За кормой висела аккуратная половинка луны. Ветер почти не волновал зеркально-черную гладь. Звезды над головой и бескрайний простор создавали удивительное ощущение безвременья и бесконечности. Вода шуршала, огибая легкий корпус лодки. За кормой тянулись светлые «усы». Мне было очень хорошо. Я чувствовал глубокое единение с этим миром и физически ощущал, как Высшее вновь нисходит в меня. Легонько, чуть-чуть… Так Бог, одаривший всех нас, Мастеров, Искателей, Слушающих… даже тех, у кого не было явного Дара, ласково касается наших душ. А мы чувствуем, как Он велик, непознаваем и устрашающ в Своем бесконечном Сущем… И бесконечно добр, потому что позволил нам, пылинкам, плыть в Его Вселенной и чувствовать…