Заклинатель

– Приглядим…

Андрей вернулся к бойнице, наложил на тетиву стрелу, но ни одной цели пока не видел. Ближе трехсот метров поляки предусмотрительно не подходили. А стрелять на таком расстоянии хоть и можно, да только в движущуюся цель не попадешь.

Наконец схизматики стали выстраиваться для атаки: одетые в полный рыцарский доспех, с копьями наперевес воины выдвигались вперед, те же, что носили стеганки, куяки, кольчуги – прятались им за спины. Зверев усмехнулся и принялся метать в эту плотную толпу стрелы, особо даже не целясь. У поганых в строю упала одна лошадь, другая, третья… Разумеется, больше всех доставалось именно тем, кто стоял впереди – самым защищенным. Не выдержав такого побоища, ляхи начали разгоняться, толком не сомкнувшись и не отведя всех смердов назад. Андрей пустил еще пяток стрел, потом схватился за пищаль. Загрохотали выстрелы, перед простеньким укреплением поплыли густые белые клубы.

Лихорадочно опустошив практически наугад четыре ствола, новик схватился за бердыш, перебежал к крайней, неприкрытой щели. Щит содрогнулся, с внутренней стороны выглянул на полметра наконечник копья, рядом еще один, и еще. Кто-то за спиной Зверева закричал от боли, но сейчас у него не было времени оглядываться. Столкнувшись плечом с Рыкенем, он упер бердыш подтоком в землю, поднял острие вверх и вперед.

Тут же, разорвав пороховой дым, в проходе появился рыцарь – его скакун налетел грудью на острие, нанизавшись чуть не на полметра. Ноги коня подогнулись, он кувыркнулся через голову, а из седла вылетел одетый в серебристые, сверкающие доспехи схизматик. Выкатившись из-под телеги, к нему подскочил Никита, вогнал между ног, под кольчужную юбку, бердыш и метнулся обратно.

На место вывернутого из земли оружия Рыкень поставил свое и на него сразу напоролся новый враг. Андрей выдернул саблю, рубанул пролетающего мимо ляха по бездоспешной ноге, вернул клинок в ножны, подцепил с земли залитый кровью бердыш. Распрямляясь, резанул по шее очередного коня, появившегося в щели между бревенчатыми стенками, и отлетел на спину от удара щитом в грудь. На несколько секунд у него перехватило дыхание.

Словно в замедленном кино, Зверев увидел, как опрокидываются телеги, на которые налетают из дыма поляки, как падает пробитый копьем Рыкень, как отмахивается сразу от двух врагов прижатый к опрокинутому возку Пахом. При этом новик почему-то не слышал ни единого звука. Поляки один за другим проскакивали в щель и, не обращая внимания на лежащих воинов, уносились дальше, вперед. Потом перестали уноситься, закрутились на месте. На истоптанную землю, задев новику ухо, опустилось конское копыто – и к нему так же неожиданно, как пропал, вернулся слух.

Зверев выхватил саблю, поднялся, снизу вдоль седла ударил гарцующего над головой поляка в живот, рванул его за руку, выкидывая умирающего на землю, поставил ногу в стремя, но подняться не успел – польская конница пришла в движение, лошадь попятилась, толкая его назад. Андрей попытался ухватиться за луку седла, но окровавленные ладони соскользнули с гладкого дерева, он опять упал и, пока не затоптали, на четвереньках перебежал к ближней телеге, юркнул за нее. Здесь, между щитом и колесами, выжидали Пахом, Никита и Глеб.

– Жив, новик?! – обрадовался дядька. – А я уж думал, сгинул ты середь поганых. Больно много их случилось. Да ты весь в крови!

– В конской, – тяжело выдохнул Андрей. Он вытер о траву саблю, убрал в ножны, а к себе придвинул чей-то брошенный между стенками бердыш. – Это не сеча, а скотобойня какая-то. На каждого убитого человека по пять лошадиных трупов получается. Вон, все тушами завалено.

– На то они Богом и созданы, чтобы и труд, и смерть человечьи себе забирать, – пожал плечами Белый. – Ты точно не поранен? Может, сгоряча не чуешь?

– Потом посмотрим. Мы тут долго сидеть-то будем?

– Что проку от пеших в конной толпе?

– Пару ляхов зарежем, и то доброе дело. А, Пахом?

Но тут телега содрогнулась, поползла на щиты, ударилась в них. Слеги шлепнулись на траву, стены повалились наружу, а следом, накрывая людей, опрокинулась на колеса телега. Поганые с таким же азартом, с каким недавно атаковали укрепление, теперь скакали прочь. А следом с веселым посвистом неслись в остроконечных шишаках, с закатанными выше локтя рукавами, сверкая на солнце обнаженными сабельными клинками, русские ратники. Похоже, князю Федору Друцкому удалось-таки собрать холопов для ответного удара.

– Вот теперь точно не вылезу, – сообщил Белый. – Коли свои стопчут, то вдвойне обидно получится.

Впрочем, атакующие сотни прошли довольно быстро. Зверев и холопы вылезли из-под телеги, глядя им вслед. Сразу стало ясно: сеча закончилась. Ляхи, которые осаждали воеводский шатер, поняли, что рискуют оказаться между молотом и наковальней, а потому предпочли уйти в сторону Острова еще до того, как столкнулись со свежими русскими силами. Преследовать их никто не стал – и так людям за день крепко досталось.

Рядом с новиком осталось всего семеро холопов. Трое вместе с ним под телегой отсиживались, еще столько же – под другой, да смешливый безбородый Шамша – под третьей. Искать остальных было бесполезно: земля вокруг оказалась настолько истоптана, изрыта копытами, что раненого, упавшего на землю, неизбежно перемесило бы, как в мясорубке. Как Андрей сам ухитрился вовремя выскочить – просто чудо.

– Никита, оружие наше соберите, – указал новик. – Пищали, бердыши. И людей… Тоже.

Сам он, помахивая коричневым от крови и пыли стальным полумесяцем, то и дело перепрыгивая мертвые тела, поспешил к шатру. Ляхам все-таки удалось собрать богатую жатву. На каждого убитого поганого приходилось по пять, а то и шесть мертвых ратников. И даже если пищальная картечь выкосила больше сотни схизматиков – счет все равно оставался в их пользу.

– Ничего, еще сочтемся, – негромко пообещал Зверев погибшим. – Отольются мышке кошкины слезы.

В отличие от всех остальных, он знал, что через пару столетий такая страна, как Польша, просто исчезнет с карты мира и надолго перестанет тревожить своего великого восточного соседа. Но сейчас… Сейчас, судя по всему, русские потеряли не меньше трети воинов.

Навстречу новику от шатра расходились усталые, забрызганные кровью бояре. Некоторые хромали, кого-то приходилось вести под руки. Андрей с напряжением всматривался в лица, пока, наконец, не углядел впереди знакомый шлем:

– Отец! – кинулся он к Василию Ярославовичу. – Отец, ты жив? Ты цел?

– Ништо, сынок, – с трудом улыбнулся Лисьин. – Отбились. Ты-то сам как? Господи боже, да что с тобой? Ты, никак, в одиночку со всею ратью поганой бился?

– Нет, холопы помогали, – не заметил шутливого тона Андрей.

– Ты же весь… Бог мой, да ты не ранен ли? Как же ты так?

– Прости, отец, но половину холопов я загубил…

– Ты сам-то, сам цел ли?

– Говорю же, цел, отец. Что ты все время переспрашиваешь?

– Ты на куяк свой посмотри!

– А что? – опустил голову Андрей. – Ну грязный…

– Идем к холопам, там и полюбуешься.

Они не спеша дошли до телег, там Василий Ярославович велел сыну снять куяк – и только тогда новик понял его тревогу. Из нашитых на овчину стальных чешуек немалая часть оказалась срезана, многие выгнуты, прямыми линиями отмечая пропущенные владельцем удары. В трех местах броня и вовсе была прорублена насквозь, через пластины и кожаную основу – только поддетая снизу, под бронированной меховой жилеткой, ширококольчатая байдана спасла Андрея от настоящих, кровавых ран.

– Будет в усадьбе Прохору работа пластины на новую основу перешивать, – сделал вывод боярин и повесил изувеченный доспех на оглоблю. – Славно потрудилась броня, за такую дядьке отдельная благодарность будет. Да, Белый?

– Благодарствую на добром слове, боярин, – поклонился холоп.

Василий Ярославович прошел вдоль тел, сложенных возле телег, нахмурился, снял шелом, перекрестился с поклоном:

– Спасибо вам, други, за доблесть вашу. Покойтесь с миром. Как вернемся – за всех и каждого службу закажу. За святое дело живот свой сложили, за землю русскую, за отчину нашу, за веру истинную. Пахом, раненых много?

– У Глеба стрела в ногу попала, батюшка Василий Ярославович, да Шамше, похоже, пару ребер сломали. Дохает постоянно, каждый раз от боли вскрикивает. Кольчугу, поганые, видать, не прорубили, но приложили изрядно.

– Ну хоть вы при мне остались, и то ладно. Шамшу с Глебом на возке в усадьбу отправьте, когда погибших сложите. Земля тут наша, ляхов бояться ни к чему – доедут. Ан накрошили вы схизматиков изрядно… Как же удалось?

– Новик все придумал, – кивнул на Зверева дядька. – Стены мы расставили. Вроде города маленького, гуляющего получилось. А как ляхи поскакали – мы в этом гуляй-городе укрылись, с пищалей по ним палили, да тех, кто прорваться смог, там рубили. Сам знаешь, боярин. В городе – оно обороняться сподручнее выходит. Вот мы и оборонились.

– Вот оно, значит, как ты замыслил, сын, – прошел вокруг единственного устоявшего щита Василий Ярославович. – Вот они какие, твои танки. Гуляющий город, стало быть, придумал. Хитро…

– Боюсь только, отец, порох мы весь спалили, – развел руками Андрей. – В Москве, сам помнишь, ты токмо один мешочек, на пробу, купить решился. А тут сегодня такая рубка завязалась, что мы этот мешок почти до конца и вычерпали.

– Еще купим, Андрей. Коли дело ладное выходит, то отчего и не купить? Надо же, как вы выстояли-то… Да, ради такого можно серебро и растрясти. И в усадьбе пару таких пищалей на стену поставить.

– Я про другое думаю, отец. Если поляков сорок тысяч, а нас втрое меньше, то не могут ли они снова на нас напасть? Ведь место нашего лагеря им теперь известно!

– Оно, конечно, верно, сынок. Да токмо, коли на нас ляхи двинут, дружина, что в Острове тоже немалая, в спину им ударит. Станут ли рисковать?

– Их же сорок тысяч! Разделят свои силы пополам. Часть под городом останется, часть на нас пойдет. Все равно их вдвое больше получается!

– Ежели подступят, то сражаться станем. Коли их всего вдвое больше – не первый раз бить таких доведется. С нами ведь Бог, Андрей, он нам и силы, и защиту свою дает. Ляхи же к Сатане давно переметнулись, бесовскими молитвами прикрываются. А какая от бесов сила? Токмо срам один!

– На Бога надейся, а сам не плошай.

– Понимаю я тебя, сынок, понимаю. Нам ныне хорошо самим на схизматиков безбожных ударить, их лагерь разорить, показать Острову, что помощь подошла. Да токмо поперва свои раны зализать надобно. Разобраться, кто цел, а у кого всех людишек побили начисто. Раненых перевязать, в имения отпустить, да и убитых тоже в родные отчины отправить. Не готовы мы ныне к новой сече.