Князь: Зеркало Велеса. Заклинатель. Золото мертвых (сборник)

В напряженной тишине прокашлялся Пахом:

– Да непохоже, чтобы откупался он, батюшка Василий Ярославович. Глянь, броня чужая у седла, и мечей чужих четыре штуки. Кто же полонянина с мечами отпускает? Их с ворога побежденного сами берут.

– Извини, отец, – вздохнул Зверев. – Серого я лишился. Пришлось кобылу эту взамен забрать. Правда, сами ляхи не давали. Насилу саблей уговорил…

– Иди ко мне, – с облегчением перевел дух боярин Лисьин. – Иди ко мне, чадо, дай обниму тебя. Напугал ты нас ныне, ох, напугал.

– А ляхи-то где, Андрей Васильевич? – крикнула какая-то из баб.

– На Суриковское болото завел. Обещал путь до усадьбы князя Друцкого показать – вот и пошли…

По толпе пронесся злорадный шепоток.

– А сам-то, сам как ушел?

– Повезло. Тебе, отец, кстати, поклон от Ивана Крошинского. Он с десятью холопами живым ушел. Меня, хочу сказать, как мог, уберегал. Хороший человек, хоть и схизматик.

– Хороший… – Боярин снял с сына шапку, взлохматил волосы. – Брить тебя пора. Пора. Ты стал настоящим воином. Идем! По такому поводу молебен в храме заказать надобно. И пир устроить.

– Обожди… – Новик обернулся: – Добро там с коня снимите, но не расседлывайте! Отлучиться мне надобно. Матушка, буханку хлеба белого мне дай и молока парного.

– Зачем?

– Расплатиться нужно. Срочно. Молоком не отдарюсь – за душой явятся.

– О, Господи, – перекрестился боярин. – Опять… Не говори мне ничего. Не надо!

Стрелок

– Как ты узнал? – Это было первое, что произнес Зверев, входя в пещеру. – Как ты узнал, что мне понадобится…

Он осекся, увидев внизу женщину, торопливо прикрывшую лицо краем платка, и отступил немного назад, к внутреннему пологу. Андрею – как, наверное, и всем, кто ходил в логово старого колдуна – не хотелось, чтобы о его визитах знал кто-то, кроме самого Лютобора. Слухами, конечно, земля полнится. Но одно – слухи, а другое – когда тебя то и дело у чародея застают.

Внизу волхв неторопливо поучал:

– Ты, молодуха, нюни не распускай. Ну да, по зиме мужики выпить любят. А чего еще делать зимой? Токмо крепости снежные рушить, кулачные бои устраивать да мед хмельной пить. Ты, значится, так. Коли дома у тебя гуляют – сладкое на закуску подавай. Опосля пива да меда, сама знаешь, солененьким все закусить норовят. А ты сладкое подавай. После него пьется плохо, пиво в горло не лезет. Коли муж на стороне перебрал – медом откармливай. Теперича сюда смотри. Вот тебе корень копытня. Травку такую, с листьями, на отпечаток копыта козлиного похожими, знаешь? Вот он и есть. Кусочек с полпальца отломишь, воды с полкорца – да запарь в печи. Как кипеть начнет, «Отче наш» десять раз прочитаешь – и вынимай. Отвар незаметно в мед хмельной подмешивай. Выпьет – его после этого сразу рвать начнет, крючить, корежить. А ты жалей, жалей. Говори, что болен он, видать, и пить ему этого не нужно. Опасно, мол, травится. Глядишь, испугается бедолага да на несколько месяцев с этим завяжет. Потом, само собой, опять начнет. Ты этому делу не мешай, только присматривай. Сразу ведь сильно гулять не станет, потихоньку это раскручиваться будет. А как опять надоест тебе – снова отварчику подлей, и он, сердечный, опять хмельное забросит надолго. Так держать и будешь в руках. Ласково, но строго. Ты его любить люби, но и не распускай. Не то сядет на шею-то, командовать начнет. Ты его жалей, жалей больше, смирение выказывай. Но только пусть все завсегда в твою сторону у вас оборачивается! Ему же на пользу. Коли опасаешься сильно, заговор над ним, спящим, прочитай: «Ты, небо, слышишь, ты, небо, видишь. Звезды вы ясные, сойдите в чашу домашнюю; а в моей чаше пустая вода горька и мала. Месяц ты красный, зайди в мою клеть; а в моей клети ни дна, ни покрышки. Солнышко привольное, взойди на мой двор; а на моем дворе ни людей, ни зверей. Звезды, уймите Вадимира от хмеля; месяц, отврати Вадимира от хмеля; солнышко, усмири Вадимира от хмеля». Запомнила, али повторить?.. Верно, верно сказываешь… Сегодня же и прочитать можешь, вреда не будет. Ну, ступай молодуха, ступай. А навестить надумаешь – воска пчелиного прихвати да жира нутряного бараньего. На снадобья лекарственные он быстро уходит. Как весна, обязательно ведь ко мне побежите, на лихоманку укороты искать. Ну, ступай, и да пребудут с тобой Дидилия с Ладой.

Андрей вышел на улицу, прихватил чалую под уздцы, увел за малинник. Немного подождал, глядя сквозь заросли, как женщина торопится по тропинке прочь. Вернулся назад, вошел в пещеру:

– Здрав будь, чадо мое неразумное, – приветствовал его старик. – Что же голосишь не глядючи? Ладно, тебя баба дурная заметит. А ну, ляхи подлые тут окажутся? Ты заговор запомнил? Хотя в этом деле отвар куда как надежнее действует. Сколько я бобылей запойных отваром из копытня в люди обычные вернул – и не счесть. Мыслю, город заселить можно.

– Как ты узнал, Лютобор? Как ты узнал, что мне заклятие на лапу лягушачью понадобится?

– Странные вопросы задаешь, отрок. Нешто забыл, как мы в зеркало Велеса за тобой смотрели? Молодуха яйца принесла – закати десяток в угли, пусть запекутся. Нам с тобой аккурат отобедать хватит.

– Зеркало сказало, что я воспользуюсь этим заклятием?

– Нет, чадо… – Старик шумно втянул носом воздух. – Зеркало показало, как ты, усадьбу отцовскую и людей в ней спасая, ворога в болото за поместьем своим увел. Потопли там они многие, но и тебя тем часом не стало.

– Я умер? – выпрямился у очага Зверев. – Ты хочешь сказать, я должен был умереть? Но почему ты меня не предупредил?!

– Упредил бы – ты бы остался, в полон не попал. Вороги бы усадьбу разорили. А ведь ты, чадо, собою для нее пожертвовал, живота не пожалел, людей спасая… Не забыл про яйца-то? Бо кушать хочется. Стало быть, пришлось тебя на муку отпускать. Ведь не простил бы ты ни себе, ни мне гибели дома родного.

– Ты не предупредил меня о том, что я вот-вот умру?

– Я дал тебе соломинку, отрок, по которой из рук Мары Жестокосердной обратно на свет выбраться можно. И ты выбрался, соломку не утерял.

– Но почему ты решил это вместо меня, старик? Почему не спросил меня, моего желания?

– Так ведь ты и так сам все решил, отрок. Сам и выбор свой сделал. И в тот час, когда поляков в топь на гибель повел, и когда от зеркала намедни отошел, обряд до конца не закончив. И когда на дозор чужой не глянул, что к тебе приближался. И сегодня, когда разговор начал, по сторонам не посмотрев. С каждым шагом в жизни этой ты выбор делаешь, каждый твой шаг путь жизненный в ту али иную сторону уводит. Каждый. Ты меня винишь, чадо неразумное? А я ли виноват, что ты в зеркало смотреть перестал, едва оно утро рассказом своим миновало? Сам бы увидел – сам дальше и думу думал. Я ли виноват, что ты чужих холопов за своих принял? Каждый шаг твой, отрок, каждый шаг всю судьбу определить может. А тебе вечно под ноги себе глянуть лень! Яйца выкатывай, обгорят! Вниманию научись, чадо неразумное. Мелочи замечать, с поступками не торопиться. Вот тогда и попрекать других будешь. А покамест отвагою своей ты лишь глупость покрываешь!.. Достал?

Андрей, у которого после гневной отповеди чародея горели уши, молча перекидал горячие куриные яйца на стол, сходил к полке за коробкой с солью, перемешанной с перцем. Они поели, собрали шелуху – из нее волхв делал детское снадобье, чтобы кости крепче были. Затем чародей уселся строгать какую-то рогатку на длинной ножке.

– А много поляков потонуло, когда я… Когда я в зеркале их в болото уводил?

– Мне показалось, десятка два ты с собой забрал. Но полдня у рати отнял. И пугать боярина с хозяйкой они тобой ужо не могли.

– Вот проклятье! – ударил себя кулаком по колену Зверев. – И ведь были, были же бритыми дозорные польские! С одного взгляда отличить можно было да в лес уйти. На секунду зазевался – и за то чуть жизнью не заплатил! Вот раззява!

– Ну, наконец-то ты главное из беды своей понял, – похвалил его чародей. – Страшно не то, что ошибаешься иногда. Страшно, коли ошибки не замечаешь, не исправляешься. А раз понял – стало быть, и урок даром не прошел. Ты облака разгонять умеешь? Сейчас научу.

– Получается, из поляков этих почти все три тысячи вернуться должны были. А теперь, считай, ни одного не ушло. Мир ведь от этого измениться должен, правда?

– Ты их не жалей, ляхов этих, – посоветовал Лютобор. – Они ведь вместе с сарацинами через тридцать лет Русь нашу под корень истреблять станут.

– Как это истреблять?! Я ведь тебе говорил, ничего с Россией не случится!

– Зеркало Велеса не ошибается, чадо. Разве ты в прошлый раз этого не понял? Не оно ли нас о ляхах упредило?

– Но ведь я знаю, что с Россией ничего не случится!

– Тридцать лет Руси всего осталось, – недовольно фыркнул Лютобор. – Тридцать! Давно я уж проглядел все это, как случаться начнет. Грядущим летом, после смерти ребенка нынешнего, на великое княжение сядет Владимир Старицкий. По его лености Псков и Новгород свободу новую обретут, вече былое восстановят. Да и иные князья волю обретут сильную, на службу к государю являться станут неохотно, меж собой вражду затеют. Так год за годом вольница их тянуться станет, ровно в Польше нынешней. К тому времени сарацины страны немецкие все до моря покорят, токмо северные земли вольными останутся. Султан османский к себе на службу тогда упыря трансильванского призовет, именем Баторий. Даст ему золота не считано, да и посадит королем в дикой Польше. Там он, золотом шляхту соблазнив, на княжество Московское войной пойдет. Тем же временем сам султан с юга наступление начнет, а казанский хан – с востока. За одно лето все и кончится, не станет Руси. Новгород со Псковом новым летом султан заберет, а из родов русских немногие уцелеют. Те, что в дебри северные, к морю холодному уйти успеют. У рода Лисьиных имение тоже на севере будет, дети бояр уцелеют. С Русью покончив, султан упыря обратно в Трансильванию ушлет, да земли, что без него беззащитными останутся, заберет разом, всего лишь карой страшной пригрозив. И останутся в мире нашем на севере империя сарацинская, на востоке – китайская, а на юге – индийская. Так оно стоять в веках и будет.