Соломея и Кудеяр

– А хорошо ли это, краса северная? – покачал головой боярский сын. – При каждой деве должен находиться тот, кто живота своего не пожалеет ради чести ее, покоя и счастия. Провожу до порога родного, с отцом твоим познакомлюсь. Может статься, он мне и на будущее в доверии таковом не откажет.

– Не знаю, прямо… – совсем зарделась Соломея. – Но коли с батюшкой моим так свидеться желаешь, то так и быть. Два дня пережду.

13 августа 1505 года

Московский Кремль

Для переезда до Волги Кудеяр нанял бричку – легкий возок с плетеным верхом над сиденьями возле задних колес. Соломее большего и не требовалось: сундук и несколько узлов помещались позади, сама она с теткой Евдокией на сиденьях, Заряна напротив. Кудеяр же и оба холопа – ее и боярского сына – скакали верхом.

Сразу после заутрени путники выкатились из крепости через Боровицкие ворота, прогрохотали колесами и подковами по мосту через Неглинку, выехали на широкую улицу, огражденную амбарами и тынами постоялых дворов.

– Ныне быстро доберемся, – пообещал Кудеяр. – Лето к исходу повернуло. Многие купцы, в Персиях, Сарае и сарацинских краях затоварясь, на север груженые идут. Так что попутный корабль найдем с легкостью. До Вышнего Волочка доползем, а там на Мсту, и вниз по течению, токмо деревья замелькают.

– Четверо сыновей, сказываешь, и ни одной сестры? – Взгляд Соломеи задержался на тафье паренька, по краю которой изящной сарацинской вязью тянулось ее имя, вышитое красной и желтой нитью, на макушке же блестело бисером восьмиспицевое колесо коловрата, символа солнца и вечности. – Каким же ты оказался?

– Третьим, – признался боярский сын. – Уделу, понятно, столько воинов не прокормить, посему старших отец решил при земле оставить, с нее исполчаться. Мне же серебром долю отсыпал. Невелико наследство, зато сразу. В новики же я еще от отцовского удела записан. А из разрядной книги, известное дело, токмо в монастырь али в могилу выписаться можно. Федька-Последыш, кстати, и от того отказался. В Холмогоры подался, торговать. О злате, вишь, мечтает. Чтобы несчитано, немерено, и все в его сундуках.

– А ты о чем мечтаешь?

– Так со службой вроде как наладилось, – пожал плечами боярский сын. – К делу приставляют, на прилежание не жалуются. Коли служивый, обязаны земли нарезать. Иначе к каковому ополчению приписывать? Мыслю, вот-вот дадут. Тогда и дом нормальный появится, усадьба…

Всадники скакали широким походным шагом, покачивалась бричка на пологих дорожных ямах. За беседой показались впереди уже и ремесленные слободы – как вдруг позади послышался конский топот, улюлюканье, и вскорости, нагнав бричку, закружились возле нее полтора десятка всадников: уздечки с колокольчиками серебряными да золотыми клепками, седла резные, попоны вышитые. И не простой нитью – а серебром да золотом. Каждая упряжь – что деревня целая стоит. Седоки тоже под стать: шапки собольи, пояса наборные, ферязи золотом блестят, рукава рубах шелком отливаются, на перстах самоцветы блестят, на плечах цепи золотые…

– Куда же это ты направилась, красавица заозерная? – задорно спросил один из всадников, и опять от взгляда карих глаз словно споткнулось сердце Соломеи.

– Да вот, княже, заскучала, – все же взяла себя в руки девочка и ответила тоже весело, с улыбкой: – Батюшку навестить собралась. А ты тут какими судьбами, Василий Иванович?

– Да вот… – Княжич натянул поводья, вынуждая коня встать на дыбы. – Обещала ты, что краше тебя не найти, и ведь не получается! Смотрины последние на понедельник назначены, а ты вдруг отъезжать собралась! Нехорошо так поступать, обман сплошной выходит. Возвертайся давай. Токмо не в матушкины хоромы, а в терем Большого дворца вселяйся. Там ныне твое место.

– Коли так по нраву пришлась, – чуть не зло ответил Кудеяр, – отчего на пиры не звал, на праздники дворцовые?

– Ты еще кто такой, вопросы мне задавать? – хищно прищурился на него княжич, и конь, почувствовав недовольство седока, оскалился, захрипел.

– Родственник! – кратко бросил боярский сын.

Василий оглянулся на какого-то пожилого мужчину из свиты. Тот недоуменно пожал плечами.

– Соломонию я и без того разглядел, – решил-таки ответить княжич, – посему покамест с прочими знакомился. Ее же через неделю призовут…

Девочка сглотнула, невольно сжав кулачки.

Василий знал ее имя!!!

Такого случайно не происходит. Раз знал – испросил особо.

– Коли родич, вертай коней, в Кремль сестру вези, – уверенно распорядился княжич. – Где терем, ведаешь?

– Знаю, – хмуро кивнул Кудеяр.

– Вот и хорошо… – Василий дал шпоры коню, и кавалькада унеслась к центру Москвы.

– Что же теперь будет? – неуверенно спросила Соломея, когда затих дробный стук копыт. Она старалась не смотреть в глаза своего почти уже состоявшегося жениха. Девочка не знала, что сказать, и не понимала, что чувствует. Она была совершенно уверена, что любит Кудеяра, любит сильно и искренне. Но так же честно она могла поклясться и в том, что любит юного княжича.

Как могло одно маленькое девичье сердце вобрать в себя сразу два столь сильных чувства – ни одна сказка никогда не сказывала, ни одна подруга подобным не делилась, да и тетка Евдокия ни разу не помянула, как поступать при подобной напасти?

– С минуты сей ни к чему незнакомому не прикасайся, людей чужих обходи, сама никогда не пей, еду же принимай токмо из моих рук али из рук тетки своей, – чужим голосом сказал боярский сын. – А ты, Евдокия, никогда более дважды в одной лавке ничего не покупай! И вас, холопы, это тоже касается!

– Это почему?! – возмутился Тришка.

– Потому, что Соломея супругой государя будущего вот-вот стать может, – холодно сообщил Кудеяр. – За таких женихов соперницам не глазки выцарапывают, как на торгу новгородском. В Москве сопернице и яду легко подсыпать могут, и убийцу подослать, и порчу смертную навести. О том ныне постоянно помните и ничего чужого, случайного даже близко к себе не подпускайте!

– И ты поможешь? – неуверенно переспросила девочка.

– Помогу…

На душе боярского сына было пусто и черно, словно душу выжгло убийственным лесным палом. Но все же… Но все же ему было легче принять Соломею чужой, нежели мертвой. Успев покрутиться при дворе, Кудеяр понимал, что наивную девочку с северной окраины здешние князья истребят моментально, едва почувствуют в ней соперницу. Спасти невесту могут только изгнание или венец. Поднять руку на жену наследника – это уже совсем другое, нежели уморить худородную девицу. Но до того…

А еще оставалась надежда, что Василий почудкует, да и передумает. Князья на худородных девках не женятся. Такового с сотворения мира отродясь не случалось! Авось – и теперь шуткой обойдется…

* * *

Теремом Большого дворца было отнюдь не помещение над воротами, как могло показаться из названия, а отдельные хоромы, выстроенные прямо на крыше, заместо обычной кровли. Небольшая уютная избушка – токмо на высоте. И смотрелась она, ровно из сказки принеслась: гульбище округ дома с резными перилами, стены канатами конопляными проконопачены, ставни узорчатые, окна большие, да еще и мозаикой разноцветной собраны. Внутри же и вовсе чудо: потолки расписные, стены шелками цветастыми украшены, на полах ковры пушистые, скамьи кошмою толстой обиты, заместо сундуков – шкафы высокие, от пола и до потолка, постель же – ровно жилье особое, уютное. Край высокий, внутрь токмо с приступки попасть можно, размерами с сажень в ширину и полторы в длину – вчетвером вместиться впору, и тесно не станет. И все ложе – сплошная перина! Ложишься – и как в прудике теплом в воду погружаешься…

– Сие место для детей великокняжеских делалось, – открыл секрет сказки Кудеяр. – Семь светелок, семь спаленок. Не все, знамо, заняты оказались, ныне же и вовсе некому играться. Посему, мыслю, красавиц лучших сюда и вселили. Сколько комнат, столько дев для смотрин последних и отобрали.

– Красота-то какая! – восхищенно обошла светелку девочка. – Счастливы малыши, кому в чуде сем расписном расти доведется.

– Тришка, у двери отныне сиди и к боярышне никого не допускай, – хмуро и решительно распоряжался тем временем боярский сын, – будь то хоть девки, хоть князья или княгини, бояре али священники, да хоть богиня Табити собственным обличьем! Никого. Духаню, холопа своего, я тебе в смену оставлю, на случай, коли отлучиться понадобится. Сами тоже ни к кому не ходите. Коли встретите, в дверях и проходах раскланивайтесь, в комнаты же ни ногой! Невесте больной прикинуться несложно, вас же тут же в колдовстве али отравлении обвинят. Кушать и пить токмо свое! Да и то лучше то, что я принесу. Вам и подбросить могут, здешние злодеи твари зело ушлые…

Его речь оборвала решительно распахнувшаяся дверь, в светелку вошел Василий, одетый в этот раз по-домашнему: в сиреневые шаровары и алую шелковую рубаху, опоясанную ремнем с янтарными бляшками. Следом молчаливо протиснулись рынды – двое бояр в жарких кафтанах.

– Добралась-таки, Соломея? – обыденно спросил юноша. – Как устроилась?

– Благодарствую, – зарумянившись, низко поклонилась девочка. – В диво дивное попала, прям не знаю, пугаться али радоваться.

– Чего же тут пугаться, милая?

– А вдруг проснусь?

Василий рассмеялся, оглядываясь, но тут заметил Кудеяра и сразу нахмурился:

– Ты здесь, оказывается, родственник? Что-то в грамоте, с Соломонией присланной, ни о каких родичах Сабуровских не упоминается!

– В пути познакомились, княже, – слегка, с достоинством, склонил голову перед наследником боярский сын. – Так вышло, предки наши в третьем колене через брак породнились.

– Так ведь таковых родичей у нее половина Руси будет!

– Какой есть, – невозмутимо пожал плечами Кудеяр. – Нехорошо, коли девицу ни один мужчина из семьи не бережет. Тетка Евдокия, знамо, день и ночь при Соломее пребывает, в целомудрии содержит. Однако же, коли за честь девичью саблей вступиться понадобится, что за прок выйдет от бабьих причитаний?