Angst

Сила зубастой сатиры раскрывается в кульминационной сцене в бане, которая уж слишком напоминает античный амфитеатр, а зрители – римских патрициев в тогах: герой своим дерзким, не залитованным монологом сражает могучего седовласого Генерала. В фильме вообще ощущается какой-то пелевинский дух, лёгкий налёт сюрреализма: от метафоричной сцены в бане, до диалога с трансцендентным космическим богом. Космос вообще тонкой красной линией идёт через весь фильм: вот оператор показывает степь, напоминающую звездное небо, вот герой закуривает сигарету Космос, а вот принимает таблетки «для космонавтов», чтобы протрезветь перед выступлением.

«Пошутил не так и ты попал в black list»

«Юморист» позиционировал себя как диалог между Хазановым и Поперечным, между поколениями. Поколением помнящим, какого это, бояться сеть за анекдот и поколением, которое только начинает это осознавать. Но, когда досматриваешь картину, понимаешь, что это вообще монолог. Монолог не о тяжелых временах, не о «тогда и сейчас». Вы не найдете здесь зеркало эпохи: все аллюзии к реальным событиям довольно пространны, а все совпадения, как говориться, случайны. Фильм Идова действительно оправдывает свое название – это монолог юмориста. Кому-то этот монолог покажется затянутым и нудноватым, но это ощущение скрашивается неплохой операторской работой и саундтреком (не волнуйтесь, русский рэп звучит в фильме лишь после титров). Этот фильм, как бы пафосно это ни прозвучало, о вечных, «космических вопросах». Вопросах, которые Борис Аркадьев через микрофон задает «товарищу богу». Той ли дорогой я иду? То ли я делаю? Заслужил ли я то признание, которое имею? Вопросы, на которое ни главный герой, ни бог с позывным «Топаз-11», не знают ответа. И поэтому сомнения приходится глушить водкой. Водка и космос – это и есть настоящая русская идея, как подметил «концертный директор» Аркадъева.

Но, главный вопрос, который поднимается в фильме – это вопрос выбора. Выбора, перед которым, рано или поздно, встаёт любой творец в любые времена. Делать то и так, как ты считаешь правильным, как ты хочешь, но оставаться никому не известным очкариком Гринбергом из начала фильма, работающим за гроши. Или пойти на компромисс с самим собой и давать людям то, что они от тебя хотят, что требуют раз за разом и быть сатириком Аркадьевым: «нормальным человеком», с деньгами и каким-никаким признанием. Ведь, как намекает нам режиссёр финальным кадром, вкусы «широкой публики» не особо меняются со временем – она всегда хочет ту самую пошловатую, легко перевариваемую юмореску про пляжную фотографию с макакой Артурчиком.

05.03.19

Я стоял, прислонившись к бетонным перилам пешеходной тропки на огромном автомобильном мосту. Подо мной раскинулась широченная асфальтовая река, наполненная светом, который лился с выкрашенных пылью корабельных мачт, что разделяли её на два потока. Левый, белый поток стремительно тёк навстречу мне. Правый же, переливаясь сотнями рубинов, уносился куда-то вдаль, прочь от меня. Ночь. Ливень кончился. Вот и всё. И вроде бы дождь должен был оставить после себя какую-то лёгкость, свежесть, однако чувствовалась лишь промозглая всепроникающая сырость, от которой съёживалась твоя душонка. Я закурил – на этот раз зажигалка не стала со мной спорить – и уставился на тлеющий оранжевый уголёк. Сигареты – свечи для Многоликой Матери, что зажигают крохотные лампадки смерти внутри тебя. Тут же отхлебнул колы. Запиваешь сигарету, чтобы сбить привкус дерьма во рту, делаешь затяжку, чтобы кисло-химическое послевкусие ушло, затем снова делаешь глоток – и всё по новой. И так всю жизнь.

В какой-то момент приходит осознание, что наше существование – лишь гонка по кольцевой в ожидании неминуемой аварии. И пока ты отчаянно маневрируешь в потоке, пытаясь ненароком не впечататься в какой-нибудь отбойник, трое твоих попутчиков дёргают руль, перечат друг другу и спорят, кому же достанется твоя душа. Многоликая Матерь толкает тебя отчаянно цепляться за жизнь, пытаться наполнить её смыслом. Князь мира сего, если попытки эти не особо успешны, заставляет ослабить хватку. Вместе они побуждают тебя лезть куда-то туда, наверх, к свету. Шепчущий Дух же, напротив, советует тебе сидеть тише и крепче держаться за сырые стенки колодца. Боязнь одиночества заставляет глазами искать в толпе… Хоть кого-то? Боязнь стать отвергнутым заставляет опустить глаза и отвернуться. Иногда побеждаешь ты и страх наполняет тебя… Силой? Нет, скорее, стремлением действовать. Иногда побеждает страх…

Неизменно лишь одно. Все дороги рано или поздно затягиваются в петлю, все размышления и разговоры рано или поздно приводят тебя к одной мысли, а все вопросы сводятся к одному главному. Секс, творчество, алкоголь – даже деньги, всё это действительно купирует страхи. Но лишь на время. Эти и другие препараты нужно принимать регулярно, иначе удавка ужаса снова затянется на твоей шее. Да и нельзя прожить всю жизнь «на таблетках», которые лишь временно снимают симптомы, высушивают душу, вызывают привыкание и влекут за собой разрушительные побочные эффекты. По крайней мере, долгую жизнь. Единственный антидот, который поможет тебе избавиться от этих трёх душевных паразитов и их миньонов, что терзают тебя каждый день – это счастье. Да, у каждого свой рецепт этого лекарства, свои компоненты для приготовления этого мифического эликсира. Но рецепт, одновременно простой и одновременно сложный, универсален. И открыли его не алхимики, а экономисты.

Экономика человеческого мозга

О счастье, приемлемой жене и обеде конформиста.

При слове «экономика» большинству людей на ум приходят либо такие тошнотворно-скучные словосочетания, как «товарно-денежные отношения», либо Антон «Дно Достигнуто» Силуанов и мажоры с экономического факультета. Между тем, прокачанные экономисты с её помощью могут предсказать будущее, синтезировать формулу счастья и творить совсем уж черную магию. Но обо всем по порядку.

Рациональность и корысть

Наиболее любопытной для неспециалиста школой (или направлением) экономической теории является институционализм. Во второй половине XX века адепты этой школы стали своеобразными «рок-звездами»: им удалось открыть и объяснить те экономические феномены, на которые никто раньше даже не обращал внимания. За это они стабильно получали и продолжают получать Нобелевские премии. Слава, деньги, награды – в общем, всё как у людей. Секрет их успеха был довольно прост – институционалисты начали рассматривать экономические процессы в связке с неэкономическими. Вроде нехитрая мысль, однако результат был колоссальный.

Дело в том, что до этого в любой экономической теории общество, да и человек были представлены весьма топорно. Взять хотя бы модель экономического человека, того самого Homo Economicus – этакого сложного биоробота Адама Смита, абсолютно рационального и стремящегося к максимизации своей выгоды в каждый момент времени.

Но товарищи-институционалисты резонно заметили: «Стоп! Но ведь человек не может абсолютно точно сказать, в какой точке города хлеб дешевле в данный момент. Да даже если и мог, то навряд ли поехал бы утром на другой конец города покупать хлеб на завтрак, пусть он там на полрубля и дешевле. Кто-то, может, вообще покупает хлеб в ларьке у подъезда, потому что ему там продавщица нравится».

В общем, человек не всегда ведет себя рационально, но при этом, как выяснится позднее, всегда оппортунистически настроен, то есть действует прежде всего в своих интересах. Это положение стало первым столпом институциональной экономической теории, вторым – непосредственно сами институты. Коротко институт можно охарактеризовать как набор правил, которые выполняются членами группы, и санкциями, следующими за нарушением правил. Семья, мораль, государство, частная собственность, наука – это все институты, которые влияют на все без исключения процессы, хоть как-то связанные с человеком.

Побочным продуктом такого нестандартного взгляда на экономическую теорию стало откровение, что экономика может дать ответы на гораздо более широкий круг вопросов, чем считалось ранее: от того, почему некоторые политические деятели вот уже семнадцать лет находятся у власти, до ответа на «главный вопрос жизни, вселенной и вообще».

Оказалось, что методы институциональной экономики хорошо подходят для описания самых разных областей. К примеру, подход Гэри Бэккера к преступности как к чисто экономической деятельности, где есть рынок, спрос и предложение, изменил многие принципы правоохранительной практики (однако это уже тема для отдельной статьи). Но гораздо интереснее, что концепции институционалистов прекрасно описывают процессы, происходящие в столь горячо любимой каждым россиянином политической сфере нашего общества.

Упадок и бессилие

Любая система, будь то семья, фирма или государство, по своей сути является объединением людей. А значит, оппортунистическое поведение действует и во власти. Но если в исправных системах такое поведение контролируется санкциями (взял взятку – получил по рукам), то у России, как всегда, особенный путь.

И дело тут даже не в том, что у нас строгость законов компенсируется необязательностью их исполнения. Просто в России неформальные институты (в которых контроль за соблюдением правил осуществляется всеми участниками группы) часто вытесняют формальные (где к исполнению правил принуждают специально обученные люди). Проще говоря, «да мало ли, что у вас там в бумажке написано – у нас так не принято». Так и тут: институт права и судебной власти вытесняется институтом, образованным, скажем, «группой материально заинтересованных лиц». И человек просто встраивается в систему, где он либо пилит/откатывает, либо выдавливается из сообщества. Во втором случае, либо если человек оступается, следуют как неформальные санкции (когда с тобой «на одном поле не сядут»), так и вполне себе формальные – уголовная ответственность, и еще далеко не очевидно, что из этого хуже.

При этом неформальный институт гораздо сложнее искоренить – попробуй докажи престарелым церберам в поликлинике, что здесь электронная очередь и у тебя есть талон. Тут же гарантированно получишь порцию праведного гнева. Потому что все сто лет, что они ходят к врачу, была очередь живая и вообще «не учи ученого».

Неконтролируемое оппортунистическое поведение так же порождает «ошибки второго рода». Касательно нашей реальности, это проявляется в том, что при создании законопроекта в него сознательно закладываются возможности получения выгоды. Самым ярким примером является печально известный «пакет Яровой» – совершенно очевидно, что требования, предлагаемые этими законопроектами, операторы мобильных сетей полностью исполнить не смогут, однако этого и не требуется. Вернее, это и требуется, ведь при необходимости бюрократический аппарат получает лакомый источник коррупционного дохода, а высшие эшелоны власти – эффективный рычаг давления. Как говорится, «был бы человек, а статья найдется», так вот тут ее и искать не надо. Ну а дальше подключается человеческая масса с гордым названием «электорат», и начинается самое интересное.

В любой стране между государством и обществом заключается «контракт» и возникают «контрактные отношения» – общество дает полномочия государству распоряжаться ресурсами для повышения благосостояния граждан в обмен на некоторые обязательства. В данном случае имеется в виду контракт не с юридической точки зрения, а с точки зрения экономической теории, то есть «отношения», которые стороны подразумевают и стремятся поддерживать. И в России все проблемы, связанные с контрактными отношениями, не просто всплывают, а вырастают до огромных масштабов.

Тут и уже осточертелая вам ограниченная рациональность, когда мы не можем быть полностью уверены, что избираемый депутат на бюджетные деньги построит обещанную больницу, а не очередной «домик для уточки». И перекошенный контракт, когда подразумевается, что стороны равны, но фактически у государства прав оказывается больше – взять хотя бы монополию на насилие. И «асимметрия информации», когда нам достается не вся информация о результатах деятельности государства, и мы не всегда в состоянии адекватно оценить результаты этой деятельности: может, партия и правда прилагает все усилия, чтобы завтра наступило светлое коммунистическое будущее, а в подъездах по ночам ссыт спецрота морской пехоты США. И, как вишенка на торте, уже упомянутое оппортунистическое поведение во власти.

В теории, это все должно регулироваться институтом права и практикой разделения власти, но теория у нас никому не интересна и не выгодна. Ну и последнее – «проблема халявщика», которая в России перевешивает все остальные вместе взятые. Проблему халявщика можно выразить сакральной мантрой всего русского народа – «авось». Только в данном случае – не «авось как-нибудь», а «авось кто-нибудь».

Представим ситуацию: вы на собственные средства установили перед подъездом скамейку, чтобы наслаждаться теплыми летними вечерами. Только вот пользоваться ей будут и пенсионеры, которые живут в этом подъезде, и матери, и, скорее всего, даже алкоголики из соседнего двора, хотя платили за нее только вы. Но, допустим, вы и не против – пусть пользуются, тем более, что скамейки от этого меньше не становится. Таким образом вы создали «общественное благо». Возможно, вы и дальше решите благоустраивать подъезд, но в какой-то момент у вас возникнет закономерный вопрос: «Да сколько можно-то?! Делаю я, а пользуются все!» И поскольку ни желания, ни средств нанимать ЧОП, который бы охранял бы вашу драгоценную скамейку, у вас нет, то вы просто плюнете на все и пойдете смотреть телевизор. Только вот вы уйдете, а мысль окружающих: «Да зачем что-то делать? Все равно кто-нибудь другой сделает, а я попользуюсь», – останется.

Это желание пользоваться общественными благами на халяву и перекладывание ответственности за их создание на другого уже стало нашей старой доброй традицией. При этом общественное благо – это не всегда скамейка. Чистый подъезд, честные выборы – это тоже своего рода общественные блага. Но зачем ходить на выборы/собрание жильцов/субботник – другие сходят, другие сделают. Сделать-то за вас, конечно, сделают, но не факт, что так, как хотите вы, а не «нужный человек». Поэтому и разруха в клозетах. Поэтому этот огромный неуклюжий паровоз вот уже двадцать лет все по тем же ржавым рельсам и катит.

Глупость и уныние

От скамеек и паровозов перейдем к более насущной теме, ведь человека всегда в первую очередь волнуют именно его проблемы. Многим, может быть, знакома ситуация, когда вроде бы все хорошо: есть работа, вроде бы даже интересная, машина, вроде бы даже хорошая, и девушка, вроде бы даже любимая. В общем, жаловаться особо не на что, но заветного счастья как не было, так и нет, а жизнь все равно остается какой-то пресной, «всё не то и всё не так».

Быть может, во всем виноваты эти злополучные институты, ломающие своими огромными социальными шестернями такое хрупкое человеческое счастье? И действительно: семья, корпорации, традиции и государство загоняют нас в рамки и диктуют свои стандарты потребления и поведения. Вы, возможно, терпеть не можете ездить на выходные к теще и надевать на работу костюм (не самый дешевый, кстати). Да и вас вряд ли поймет коллега по бизнесу, если вы назначите деловую встречу в Макдоналдсе. Но надо, институты, понимаешь, требуют, а иначе санкции: развод, увольнение и ваш портрет на пятиминутке ненависти.

Но давайте начистоту – мы ложимся под эти шестерни, потому что нам так комфортнее. Это же так просто: делай, что надо, и в глазах окружающих ты – крут, бог, ферзь, а кто не вписался в рамки, тот – лох, чмо, шерсть. Только вот в итоге получается, что мы делаем и выбираем не то, что нужно нам, а то, что нужно окружающим.

Торстейн Веблен даже выделил три сценария поведения потребителя, которые позднее подтвердились статистически: «демонстративное потребление» – когда мы выбираем самое дорогое, так как считаем, что это априори лучший вариант, «присоединение к большинству» – тут, думаю, и так все понятно и «эффект сноба» – когда выбор идет в противовес желаниям толпы. И ладно бы это касалось только покупки нового айфона, тогда самыми негативными последствиями были бы пустые карманы и вопрос «ну и зачем я это купил?».

Но потребление – это выбор. Выбор в том числе и образования, и своего окружения, выбор своего будущего в конце концов, как бы пафосно это ни звучало. И все эти книжонки с названиями вроде «как стать счастливым, успешным и чтобы давали» сводятся к одному простому правилу: голова не только для того, чтобы в нее есть.

Весь этот феномен ограниченной рациональности объясняется очень просто: глупость – это удобно. Она экономит нам и силы, и время. И ладно, когда эта глупость вынужденная – возвращаясь к первому примеру, проще переплатить пару рублей в ларьке перед домом, чем потратить весь день в поисках самого дешевого батона. Но в большинстве случаев глупость является добровольной. Зачем думать? Отец был геологом – и я буду. Все покупают айфон – и я куплю. И все довольны. Все, кроме тебя.

При этом часто мы даже не пытаемся найти наилучший вариант. Герберт Саймон получил Нобелевскую премию за то, что описал механизм принятия человеческих решений. Суть его довольно проста: на основе опыта мы ставим себе планку – уровень притязаний, и выбираем первый приемлемый вариант, даже если он не всегда является оптимальным.

И хоть Саймон получил премию по экономике, в качестве примера он часто приводил то, как человек выбирает себе супруга. Сходив на пару свиданий, мы составляем довольно расплывчатый образ того, кто нам подходит. И на вакантное место выбирается первый сносный кандидат, именно сносный, а не тот, который по-настоящему нужен нам. Вот и получается в результате «приемлемая» жена, «приемлемая» работа и «приемлемая» жизнь.

У Дмитрия Быкова есть книга «Квартал». Среди прочего, в ней есть рецепт супа под названием «Мечта», но, используя этот рецепт, можно приготовить и суп «Счастье», тем более, что суть та же. Готовится он – условно – из мяса, овощей и специй. Но за мясом лень идти, так что кинем бульонный кубик. Из овощей только подгнившая картошка, а специи заменим приправами из дошика. Только вот в результате таких компромиссов у нас получится не «Счастье», а «обед конформиста» – говно. Почему? Потому что тогда было ссыкотно пойти наперекор мнению семьи/коллег/друзей и сделать так, как ты хочешь, а не они. Потому что тогда согласился на то, что дают, а не на то, что хотел взять. Вот и хлебай теперь.

13.11.17

Александр Сорге, 2017-2020

Иллюстрации: Соня Свиридова

Мой канал в телеграм:

https://t.me/sorgassovo (https://t.me/sorgassovo)