Нетленный

– Да, разумеется, – кивнула Варвара.

Я пожал плечами. Я слышал много историй, но о такой – никогда.

– Никита Андреевич не по этой части, – подколола Варвара. – Он сказки с детства не читает. На вашем месте, Сергей Борисович, я бы не делала попыток достучаться до его бронированного разума.

– И все-таки я попробую. Летом шестьдесят девятого года по велению районных властей недалеко от села Ржавники решили построить каменный карьер по добыче щебня. Там много скал, в том числе подземных. Проводились геологические изыскания, потом стали подтягивать технику. Работали враскачку, около недели, пока не случился инцидент. Рабочий по имени Иван Караваев трудился на экскаваторе, заглублялся в грунт. Внезапно в каменном обрыве под ударным воздействием произошли сдвиги, вывалилась часть скалы, и образовалась ниша в ее теле. Это оказалось что-то вроде склепа. В склепе на каменном постаменте было установлено нечто массивное, мраморное, необычных очертаний, отдаленно напоминающее саркофаг. Лицевую сторону саркофага обрамлял затейливый узор, не имеющий ничего общего с традиционными узорами. Сверху лежала тяжелая крышка, скрепленная с саркофагом застывшим раствором – назовем его замазкой. Горнорабочий Караваев позвал товарищей, собрались мужики, озадаченно чесали затылки… Саркофаг, разумеется, вскрыли. Ломами, крепким словом – история об этом умалчивает. Толщина мраморных стенок необычного гроба оказалась порядка пятнадцати сантиметров. Практически полностью он был заполнен раствором розоватого цвета. В растворе лежала молодая и весьма красивая женщина – с длинными белыми волосами, на концах заплетенными в косички, и в белой одежде до колен, похожей на робу, – причем впоследствии ученые определили, что аналогов данного материала в нашем мире не существует. У девушки были большие голубые глаза – как ни странно, открытые. И вообще, она казалась живой – даже не спящей, а такой, что вот-вот встанет, начнет с любопытством озираться…

– Красивая история, – оценил я. – Теперь понятно, откуда пошли сказки про спящую красавицу.

– Чушь, – фыркнула Варвара. – До Ивана Караваева этот саркофаг никто не откапывал, и ничего подобного нигде не находили. И вообще, это было задолго до динозавров…

– В каком это смысле? – опешил я.

– Ученые провели анализ и выяснили, что находке – а именно подножию саркофага, самому саркофагу и его содержимому – не менее восьмисот миллионов лет, – негромко сообщил Якушин и стал наблюдать за моей реакцией.

– Тогда это все объясняет. – Я решил проявить сдержанность. – Динозавры в то время даже в планах Создателя не значились.

– Согласно генетическим исследованиям, особа в саркофаге не являлась пришелицей из космоса или параллельного мира, – добавил Якушин. – По строению лица, фигуры она относилась именно к тем народностям, что сейчас населяют данную местность, – то есть внешность европеоидная.

– Позвольте несколько уточняющих вопросов, Сергей Борисович, прежде чем продолжите, – сказал я. – Можно узнать, каким образом проводились упомянутые исследования – по возрасту саркофага и определению расы загадочной незнакомки? Генетические анализы стали доступны только в восьмидесятые годы. Анализы по ДНК стали делать еще позднее. Чем могла похвастаться наука в конце шестидесятых? Сомнительный радиоуглеродный метод? Дендрохронология – что там еще? Восемьсот миллионов лет – это не десять, не двадцать тысяч. Откуда такая цифра? Да и кто бы ее донес до советских людей, если подобную находку немедленно бы засекретили?

– Полагаю, вопросов будет больше, – мягко произнес Якушин. – Насчет ДНК я с вами согласен, но что вы имеете против радиоуглеродного метода? Не стоит углубляться в эти дебри, Никита Андреевич. Мы же не хотим сломать свои головы от непосильной тяжести? Я продолжу, не возражаете? Любопытствующих было много – а значит, и очевидцев. О находке сообщили органам. Милиция взяла объект под охрану. На следующий день прибыли представители КГБ и всё вокруг оцепили, ввели закрытую зону с режимом ограниченного доступа. В район спешно стягивали войска, и вскоре вся местность вокруг несостоявшегося карьера превратилась в секретную территорию, опоясанную колючей проволокой и контрольно-пропускными пунктами. Дорожные рабочие ударными темпами улучшали местные проселочные дороги. Подтягивалась специальная техника. Местным жителям запретили покидать район, со всех брали подписки о неразглашении. С содержимым саркофага произошла занятная история. Некие умные головы решили слить розовый раствор, чтобы уменьшить вес переносимого груза. И хорошо, что слили не на землю. Тело девушки почти мгновенно стало портиться, посерело, сморщилась кожа, появились трупные пятна. Спохватились, слили обратно раствор – и буквально на глазах все стало улучшаться… Не смотрите так, Никита Андреевич, мы все обучались в школах и вузах. Мы знаем, что процессы тления органического тела если и не необратимы, то никак не могут сопровождаться мгновенной регенерацией. Но это относится только к изученным веществам и процессам – в данном же случае люди столкнулись с чем-то совершенно необычным. Саркофаг извлекли из склепа, загрузили в машину, доставили на вертолетную площадку, после чего переправили в Москву. В какое именно исследовательское учреждение, неизвестно. Ходили слухи, что гроб могли отвезти в Нидерланды, где были специальные лаборатории для изучения аномальных явлений – даже в те годы между секретными организациями существовали договоренности. Горные рабочие под присмотром чекистов в районе Ржавников продолжали работы по выемке грунта и удалению скальных пород. Аккуратно рыли галереи, простукивали толщи скал. И что интересно, обнаружили еще пару саркофагов. Что в них было, никому не показали – отправили в Москву. Вид мрамора, из которого были выполнены изделия, – тоже неизвестен науке. Большинство тех, кто обнаружил первый гроб, постигла незавидная участь. Ивана Караваева через неделю сбила машина при странных обстоятельствах – известно лишь, что он был на мотоцикле, изувеченное тело нашли в канаве. Умник, попробовавший мрамор на зубок, сошел с ума и вскоре насмерть замерз – хотя температура той осенью была умеренная. Рабочий, помогавший грузить саркофаг в вертолет, вскоре утонул по время купания. Умерли один за другим и те шестеро, что открывали саркофаг, – у одних отказало сердце, другие скончались в результате несчастных случаев. Убрали как нежелательных свидетелей? Мне кажется, глупо – все село пришлось бы ликвидировать. Работники советской госбезопасности – отнюдь не гуманисты, но люди были умные. Несколько сотрудников спецслужб, кстати, тоже умерли – проблемы с сердцем. Отсюда возникла легенда о проклятии Тагаринской принцессы.

– Как тут не вспомнить легенду о проклятии Тутанхамона, – пробормотал я.

– Вспомнить можно, но сравнивать не стоит, – возразил Сергей Борисович. – Да, после вскрытия гробницы Тутанхамона погибли несколько ученых. Кто-то сразу, другие прожили еще несколько десятилетий. Там все выяснили и доказали – это был мутировавший грибок, который постепенно наполнял легкие ядом. Здесь же, насколько известно, не было ядовитых спор. Грибок действует не сразу, ему нужно время, чтобы завладеть организмом. Высказывалась версия, что в саркофаге находилось сильнодействующее токсическое вещество, вызывающее сердечную недостаточность. Оно и вызвало безумство у умника, куснувшего мрамор, могло повлечь болезнь сердца. И у остальных – кто находился рядом с саркофагом. Стоявшие дальше и умерли позднее. Смерти только на первый взгляд выглядят загадочно. Ехал на мотоцикле, стало плохо – опомниться не успел, как угодил под колеса грузовика, водитель которого поспешил скрыться с места происшествия. Пошел купаться – в воде остановилось сердце, естественно, утонул. И так далее. В общем, в селе Ржавники и на прилегающей территории несколько месяцев действовал строгий карантин и велись работы. КГБ хранил тайну. Сколько артефактов вывезли – точно неизвестно. Их дальнейшая судьба – под покрывалом Изиды. Любую информацию по данной теме – засекретили. Если в этом деле есть доля истины – то открытие опровергает и теорию Дарвина, и кучу других устоявшихся теорий. Сейчас невозможно сказать, что происходило на самом деле, но что-то, безусловно, происходило. Не все очевидцы умерли. Большинство из них – сельские жители, вряд ли способные такое нафантазировать. Их свидетельства плюс-минус схожи. Другое дело, что история обрастает, как снежный ком, – неправдоподобными небылицами…

– Где фотографии гроба, фотографии принцессы? – спросил я. – Уровень техники вроде позволял. Ничего не просочилось?

– Вы мечтатель, Никита Андреевич, – усмехнулся Якушин. – Если КГБ что-то засекретил, то это наглухо. Все снимки, сделанные спецслужбами, под тем же покрывалом. А что касается простых граждан… Не думаю, что у этих мужиков были фотоаппараты даже дома – тем более при себе в рабочее время. Если сразу доложили начальству, милиция выставила пост – о каких фотоснимках мы можем говорить? Кое-что, впрочем, есть, гм… – Сергей Борисович состроил загадочное лицо, – но об этом позднее. Не устали слушать?

– О нет, что вы, – сказал я, – очень интересно.

– Правда? – рассмеялся Якушин. – А у вас такое лицо, Никита Андреевич, словно вас так и подмывает сказать несколько слов от лица здравого смысла. Дело Марии Власовой ничему не научило?

– Простите, Сергей Борисович, – смутился я. – Мы говорим о равновеликих вещах?

– Как знать, – пожал плечами Якушин. – Характерно, что за последующие годы никакая информация по данной теме не просочилась. Значит, скрыли с умом. Теперь гуляют конспирологические теории, догадки, гипотезы – от которых спецслужбам ни холодно, ни жарко.

– Чудеса, – подала голос Варвара.

– Возможно, – согласился Якушин, – но чудеса особого рода. Странные, надо признаться, чудеса.

«Вот в чем дело, – сообразил я, – Сергея Борисовича не оставила равнодушным розовая водица, в которой тело просуществовало уйму эпох и сохранилось, как новенькое».

– А разве восемьсот миллионов лет назад на Земле не царствовал сплошной лед? – спросил я как бы между прочим.

– Скорее, сплошная слякоть, – улыбнулся Сергей Борисович. – Океан никогда не замерзал полностью, а резкие колебания климата были характерны и для тех времен. Да, от жары не страдали, но благодаря холоду обогащался кислородом верхний слой водной толщи, создавая условия для бактерий, перерабатывающих органику. Тем самым они поглощали кислород и выделяли углекислый газ. Последний попадал в атмосферу и создавал парниковый эффект. Если вы к тому, могли ли на планете жить люди, то, думаю, могли. Итак, возвращаемся к нашей теме. Работы под эгидой КГБ продолжались около двух месяцев – пока не началась осенняя слякоть. По-видимому, выбрали из захоронений все, что могли. Работали лучшие изыскатели, использовалась лучшая по тем временам аппаратура, в том числе импортная. Технику увезли, оцепление сняли, а население качественно запугали – впрочем, оно и без того было напугано чередой смертей. Люди старались не лезть не в свои дела. После перестройки история, понятно, всплыла, обрастая небылицами. Даже с местом действия творились чудеса – то это было на Урале в районе озера Чебаркуль, то в Кемеровской области. Масса глупостей, абсурдных моментов и тому подобного…

– И вся эта история со спящей принцессой, Сергей Борисович…

– Всего лишь прелюдия, – кивнул Якушин. – Я собираюсь предложить вам работу, и по этому поводу меня терзают резонные сомнения. Работа будет сложнее и рискованнее, чем с делом Марии Власовой. Разумеется, она будет достойно оплачена.

– Деньги – не главное для Никиты Андреевича, – ехидно заметила Варвара.

«Конечно, не главное, – подумал я. – Главное, чтобы были».

– Варвара Ильинична, постарайтесь без колких замечаний, – сделал внушение Якушин. – Деньги важны. Не хочу сказать, что они испортили Никиту Андреевича – напротив, они даются ему колоссальным трудом…

«Золотые слова, – подумал я, – и эти немереные деньжищи мы, конечно же, прогуляем с истинно русским размахом».

– В минувшую пятницу, примерно в шесть часов вечера, ко мне явился посетитель, – перешел к делу Якушин. – Мы беседовали в этой комнате. Я был занят, но он очень просил уделить ему несколько минут. В итоге мы проговорили два часа, после чего все пошло кувырком, и теперь я испытываю чувство вины… Но постараемся без лирики. Молодого человека зовут Василий Николаевич Злобин, он житель Красноярского края, ему примерно тридцать лет. Парень простоватый, но производит впечатление неглупого человека. Вот он – это скриншот видеозаписи, висящей над крыльцом камеры. Парень долго колебался, прежде чем войти, нервно курил…

Работники службы безопасности не поленились сделать фото. Снимок получился удачным, с неплохим разрешением. Обычный парень, довольно высок, одет не от-кутюр. Он выдыхал дым, лицо получилось четким. Действительно, простоват, «легкая» щетина, мясистый нос, глаза с грустинкой. Волосы светло-русые, с пробором. Обычное лицо представителя российской глубинки.

– В принципе, этот парень мне понравился, – негромко излагал Якушин, – человек безвредный, на подлость не способен. Но если загнать в угол, может дать сдачи. До недавнего времени проживал в городе Ачинск Красноярского края. Имея диплом бакалавра по специальности инженер-механик, работал мастером в частной производственной фирме, занимающейся изготовлением литейных форм. Квартиру потерял, когда разводился с женой. Попал в нехорошую историю, связанную с играми в онлайн-казино, влез в долги, отдавал частями, с грабительскими процентами. Снимал маленькую комнату на окраине города, да и ту оплачивать оказалось нечем. Родители давно умерли – был пожар под Ачинском, сгорели вместе с собственным домом, сыну ничего не оставили, кроме смехотворного счета в Сбербанке. В фирме начались проблемы, задерживали зарплату, потом и вовсе перестали платить. В общем, наш Василий основательно приуныл. И вдруг – скажем так, печально-радостное событие – умирает дед Василия Федор Тимофеевич, проживавший в далекой красноярской глубинке. Последний родственник, с которым он изредка общался. Иногда дед делал вылазки в Ачинск, пару раз Василий приезжал к нему – пока не продал машину. Супруга Федора Тимофеевича скончалась лет пятнадцать назад, похоронена там же, на исторической родине. Получив известие от соседей, Василий собрался, поехал в глубинку, похоронил последнего родственника рядом с бабкой – выложив на это последние деньги. И в этот же день получил интересное известие: дед в наследство оставил ему дом…

– Позвольте догадаться, где эта улица, где этот дом… – пробормотал я.

– Совершенно верно, – кивнул Сергей Борисович, – Тагаринский район, село Ржавники, четвертый дом на восточной околице с южной стороны дороги. Строение номер восемь по улице Лесной – именно так обозначил свое приобретение Василий Злобин. Собственно, в селе только эта улица и осталась. Уже не село – деревня. Работы нет, церковь обвалилась, да и после событий полувековой давности народ из Ржавников стал разъезжаться, а новоселов почти не было…

– Но дед не уехал, – подметил я.

– И что за привычка постоянно перебивать, – вздохнула Варвара.

– Ничего, я начинаю уживаться с этой привычкой, – миролюбиво заметил Якушин. – Но все по порядку. Беседа с молодым человеком у нас была долгая, обстоятельная. Печальное событие произошло месяц назад. Пока оформлялись бумаги, проводились бюрократические процедуры – в общем, лишь неделю назад Василий вступил в полноправное владение участком. В городе никаких перспектив, к тому же вместе с домом Василий получил в наследство и сберкнижку деда, на которой лежали полтораста тысяч рублей, сэкономленные дедом с пенсий. Решил, что на первое время хватит, переехал в Ржавники – как он выразился, подумать о жизни и составить планы на будущее. Перед этим походил по жилищным конторам, где ясно дали понять, что продать дом не удастся даже за символическую сумму – никто в своем уме не поедет жить в такую даль. И в качестве летней дачки – удовольствие сомнительное. Участок большой, весь зарос бурьяном, есть баня, надворные постройки. Дом, как ни странно, добротный, вместительный, с прочным фундаментом. Дед ухаживал за жильем, оно не выглядит запущенным. В доме можно жить, но, увы, практически нереально от него избавиться…

– Так пусть живет, – пожал я плечами. – Найдет себе не очень пожилую колхозницу… Население там осталось?

– Население есть, – подтвердил Сергей Борисович. – Деревня растянута с востока на запад, там есть электричество, магазин, клуб, фельдшерский пункт, почта. По словам Василия, в Ржавниках сотни полторы населения и даже участковый… – Якушин улыбнулся, – который лишь недавно узнал, что он уже не милиция, а полиция… Утрирую, конечно, простите. Но население, сами понимаете, в основном пенсионеры. Рабочие места имеются только в сельсовете, на почте да в селе Кундус, что в трех верстах к западу от Ржавников… По словам Василия, в деревне атмосфера необычная… – Сергей Борисович как-то замялся.

Насторожилась Варвара.

– В каком это смысле?

– Даже не знаю, как объяснить… Василий это точно объяснить не смог, лишь поделился ощущениями. Чувство тревожности, что ли. Воздух необычный, не такой, как в других местах. Свежий, разумеется, с экологией там все в порядке, но все же… В общем, давит атмосферный столб, дискомфорт вызывает. Местным – нормально, другого и не знают, а вот приезжим – не по себе. Возможно, осталось излучение после тех событий, не знаю. Не стоит напрягаться, Никита Андреевич, это излучение не относится к радиоактивным. Люди живут там много лет, и после того как сняли ограничения полвека назад, повышенной смертности в районе не отмечено. Назовем это зоной с особой энергетикой. Итак, на чем мы остановились? В общем, жить Василию больше негде, и он переезжает в Ржавники. До райцентра от деревни трижды в неделю курсирует автобус, от райцентра в Красноярск – еще один. Можно через Томск – дело вкуса. Василий чистит от травы участок, пытается что-то сделать в доме, тянет новую проводку со счетчиком вместо изношенных. Сжигает старую мебель, которой невозможно пользоваться. Забирается на чердак – а там авгиевы конюшни. Старые газеты, книги, стопка «Кругозоров» за 70-е годы. Помните, был такой ежемесячный литературно-музыкальный журнал со вставленными в него гибкими пластинками? И именно на чердаке, разрывая старый хлам, Василий обнаружил письмо от деда, адресованное лично ему, единственному внуку. Чистый конверт, а на конверте – «Василию от деда Федора». У старика был обширный инфаркт, что неудивительно в восемьдесят шесть лет. По-видимому, были звоночки, понимал, к чему идет. Отдельно написал завещание, передал, кому следует, а отдельно – это послание. Облегчил душу, открыл Василию то, что держал в тайне почти полвека, – тем самым загрузив внука по самые уши…

– Предполагается, что у Федора Тимофеевича с ясностью ума перед смертью все было в порядке? – спросила Варвара.

– Да, конечно. Василий показал мне это письмо. Строчки немного гуляют, но почерк уверенный. Старик прекрасно понимал, что пишет. Оставим в покое лирику, прощальные слова, все прочее, не имеющее отношения к делу. Суть следующая. У деда имелась тайна, о которой знал только он. В шестьдесят девятом году Федору Тимофеевичу было тридцать восемь лет. Получил среднее техническое образование, в двадцать восемь женился, серьезно относился к жизни. Дом построил своими руками. Тогда это было нормальное село, где люди неплохо жили и работали. Он переехал в Ржавники в шестьдесят втором, сыну стукнуло три года, водили в местный детский сад, жена работала на почте. Сам каждый день ездил на работу в Кундус – трудился горным мастером на песчаном карьере. В семье имелся собственный газик – редкость по тем временам. В шестьдесят девятом сын уже учился в школе, жену назначили заведующей почтовым отделением. Под Ржавниками планировали строить каменный карьер. Даже мысль тешил – перевестись сюда, чтобы к дому поближе. Потом начались эти злосчастные события… Мне жаль, Никита Андреевич, но ваша «скептическая» версия не работает – события действительно имели место, чему Федор Тимофеевич, материалист до мозга костей, непосредственный очевидец. Умирали люди, которых он хорошо знал. По счастью, в день обнаружения первого саркофага его в селе не было. Но ходили слухи, люди перешептывались. Наивным человеком он не был, умел отличать досужие сплетни от реальных фактов. Федор Тимофеевич понимал, что скоро что-то начнется, и от греха подальше отправил семью в Ачинский район, где жила его двоюродная сестра. Потом началось – войска, оцепление, спецслужбы, переписывающие всех жителей села… Покидать район людям запретили – кары за ослушание были серьезные. Конечно, он слышал про мраморный саркофаг, про девушку в гробу с голубыми глазами. При нем умирали его знакомые, и он участвовал в похоронах. В оцепленный квадрат согнали технику, специальные камнедробильные машины, бульдозеры, экскаваторы. На участке пятьсот на пятьсот метров к северо-востоку от села производились работы. Рыли штреки, галереи. Грунт и каменную породу извлекали осторожно, предварительно все простукивали, просвечивали. Федора Тимофеевича назначили мастером на этот «производственный участок». Пришли серьезные люди, сообщили новость: с постоянного места работы, по договоренности с руководством, его переводят на новый участок. Он же специалист по изыскательским работам? Вот и прекрасно. Работа ответственная, отнестись со всей серьезностью. Когда все закончится – вернется на свой карьер. Оклад на новом месте был такой, что дух захватило. Пришлось подписать кучу бумаг, выслушать уйму инструкций и наставлений. Работали весь световой день – под неусыпным оком автоматчиков и людей с красными книжицами КГБ. При нем в сокрытых под толщей камня склепах нашли еще два мраморных саркофага – один он видел издали, когда его грузили в военный грузовик. Федор Тимофеевич старался не ломать голову – да и правильно делал, так спокойнее. Но однажды заболел рабочий, пришлось самому взять в руки отбойный молоток, подвезти по подземному коридору компрессор. Участок считался практически законченным, остался небольшой кусок стены. Внезапно молоток провалился – за слоем камня была пустота. И камень, когда он очистил его веником, оказался фрагментом древней каменной кладки. Он сделал еще пару «перфораций», осторожно вынул булыжник. Просунул руку – точно пустота. И что-то необъяснимое навалилось из этой пустоты – макушка онемела, душа покатилась в пятки. Не сказать, что умер от страха, но точно испугался. Посмотрел по сторонам – никого. Ну, вышло так, все рабочие трудились на других участках. Просунул руку с фонарем, снова сунулся. И все, что до этого пережил, с утроенной силой навалилось! Компактный склеп, каменный пьедестал, маленький мраморный саркофаг на пьедестале – уменьшенная копия того, что он уже видел…

– Насколько маленький? – вырвалось из меня.

– Достаточный, чтобы упокоить маленького ребенка… – Сергей Борисович тоже разволновался, стал бледнеть. Развел руки, как рыбак, демонстрирующий размер пойманной рыбины. – Сантиметров семьдесят в длину, сорок в ширину… Тот же мрамор, такие же затейливые узоры, крышка, обмазанная раствором в месте стыка с саркофагом… Федор Тимофеевич сам не мог понять, что на него нашло. Словно подсказки получал со стороны. Поднял, поднатужившись, камень, вставил на место. Замазал все стыки грязью, которой под ногами было вдоволь. Трясся от страха, пытался разобраться сам с собой – что с ним происходило? Насилу успокоился, ни кураторам, ни коллегам ничего не сказал. Покатил компрессор дальше – в соседнюю галерею, притворился, что разболелась голова. Впоследствии порывался сообщить органам о находке, но так и не сделал этого. Как принимал решение – сразу страх охватывал. И чем больше проходило времени, тем иллюзорнее становилась перспектива облегчить свои моральные страдания. Ну, расскажет чекистам, покается – все равно получит срок за попытку сокрытия. Волновался, молился, чтобы пронесло. И все, как ни странно, обошлось. Работы переместились на другой участок. Больше находок не было. Через месяц руководство на Лубянке проект закрыло. Работы прекратились, технику увезли, оцепление сняли. Никакие «сталкеры» по участку, конечно, не бродили – людей запугали, наврали, что местность продолжает охраняться. Но Федор Тимофеевич был в курсе, знал, что объект опустел полностью. Душа томилась, снова сдавали нервы. И однажды он не выдержал, составил план и начал действовать. Никого, конечно, не посвящал. Была слякотная осень. За два часа до рассвета, когда минимален риск наткнуться на бодрствующего человека, он направился к заброшенному карьеру. Машину решил не брать – триста метров ходу. Спустился в галерею, прихватив с собой лом и разбитую тележку, оставленную рабочими. Разобрал часть стены, с помощью лома отодрал саркофаг от пьедестала. Как грузил на тележку, стараясь не кренить, отдельная грустная песня. Но думал, будет хуже. Видимо, стенки у «ларца» оказались не такими толстыми, как у других. Справился, приделав к тележке что-то вроде пандуса из досок. Катил до дома со всеми мерами предосторожности, укрыв брезентом. Заготовил версию на случай нежданной встречи. Но обошлось, закатил на участок, заперся. Передохнул, махнул стаканчик беленькой, чтобы лихорадку унять. Втащил в дом и стал осматривать находку. Имелось желание снять крышку, но, вспомнив, что случилось с его предшественниками, – не стал. Продать в то время – невозможно. Использовать себе во благо – как? Хорошо, что жив остался и не узнал никто. И решил Федор Тимофеевич не искушать судьбу. В голове техническое образование, придумал простейшую лебедку, как опустить саркофаг в подпол. Сам туда спустился, углубился лопатой и кайлом в земляную стену, соорудил нишу, куда и задвинул опасную штуку. Снова завалил землей, все выровнял, укрепил, а к стене придвинул металлический стеллаж, на котором супруга хранила банки с соленьями. Махнул беленькую, спать пошел. На следующий день отправился на машине в Ачинский район, привез супругу с сынком Николаем – будущим папой нашего Василия…

Якушин замолчал. Мы слушали, невольно заинтригованные.

– На этом первая часть истории завершается. Федор Тимофеевич оказался благоразумным человеком. Глупость сделал – и ума хватило все не усложнять. Жене ничего не сказал, подросшему сыну – тоже. Так и прожили остаток жизни в Ржавниках. Продолжали работать, рос ребенок. Николай возмужал, уехал в город, отслужил армию, получил какое-то образование. Потом женился, родил Василия… Старики доживали в Ржавниках. Скончалась супруга – Федор Тимофеевич похоронил ее на сельском кладбище. Потом у самого начались проблемы со здоровьем. Николай с женой погибли, остался непутевый внук, которого Федор Тимофеевич очень любил, хотя и встречаться доводилось нечасто…