Псы Вавилона

– Не ходите, куманек. Жалеть потом будете.

– Да ведь интересно, – возразил дяде Косте Фужеров. – Представился случай, о котором я всю жизнь мечтал. Вступить в прямой контакт с инфернальным.

– Ну, как знаете. Не смею удерживать.

– И правильно, – встрял Хохлов. – Они ведь не малое дитя.

3

Идти к дому Скворцовых пришлось задами. Перепрыгивая через канавы и спотыкаясь о разный хлам, Фужеров несколько поостыл в своем стремлении лицом к лицу встретиться с нечистой силой. До сих пор он не имел никаких дел с властями, а теперь вот поддался на провокацию и дал себя уговорить. Милиционер не производил впечатления умалишенного и вряд ли собирался морочить ему голову, но человек он был простой, хотя употреблял военное словечко «рекогносцировка». И, по необразованности, верил всякой чепухе.

А может, не чепухе?

Хохлов шагал впереди, неукротимый, как Голиаф, сапогами отбрасывая с пути всякую дрянь, и изредка чуть слышно чертыхался.

– Пришли наконец, – сообщил он, обернувшись к Фужерову. – Вон видите плетень? За ним хозяйство Скворцовых. Глядите, на дворе ни души. – Он огляделся. – Спрятаться здесь мудрено.

– Это сейчас, а ночью никто не заметит, – сказал Фужеров. – Кстати, где у них вход в дом?

– Калитка с другой стороны, а дверь – вон она. Если кто и приходит, то только через нее. Не в окно же лезть. Но в потемках разве разберешь… Так и так, что-то делать придется. Я мыслю, все равно точку, как вы выразились, поставить нужно. – Хохлов выразительно похлопал по кобуре с «наганом». И Фужеров еще раз пожалел, что связался с этим человеком.

– Вот тут и схоронимся, – Хохлов указал рукой на закуток между двумя заборами, – самое место подходящее, и дверь входную видно.

– Но ведь в потемках ничего не разберешь.

– Нынче полнолуние. Светло как днем. Если кто сунется, хоть как засечем.

– Так это если в дверь.

– А как же еще?

– Вампиры имеют обыкновение превращаться в летучих мышей.

– Чего?!

– Вы, Кузьма Иванович, хоть понимаете, с чем связываетесь?

– Как это?

– Ну, если действительно сюда ходит оживший мертвец. Это и не человек вовсе, а нежить, исчадие тьмы. Его из «нагана» не прикончишь.

– А как же тогда?

– Существуют различные методики…

– Методики-периодики… – передразнил Хохлов. – Вы что же, любезный, думаете, я с мальчонкой не справлюсь? Э-э, нет! Плохо знаете старого казачину Кузьку Хохла. Я таких орлов обламывал, какие вам и в дурном сне не привидятся. А тут пацан сопливый. И не нужно мне гутарить про мертвяков. Я их столько перевидал, что иному на десять жизней хватит. Сам, бывало, в «штаб Духонина» пачками отправлял. – Он зловеще усмехнулся. – Ладно, чего до поры базары разводить. Главное, увидеть его, а там посмотрим. А покель вертаемся назад. Я, как стемнеет, за вами забегу.

Часов в одиннадцать вечера Хохлов вновь появился. Дядя Костя к тому времени уже храпел, а Фужеров, дожидаясь милиционера, пытался читать при свете керосиновой лампы и все больше сожалел, что впутался в авантюру.

Дядя Костя пилил своего компаньона весь вечер. Каких только эпитетов – насмешливых, злых и вовсе бессмысленных вроде «рыцарь, лишенный наследства» – не было произнесено, однако Фужеров остался непоколебимым. Слово дворянина священно.

Поглумившись еще некоторое время, дядя Костя лег спать.

Хохлов высился на пороге, словно гранитная глыбища. Облаченный в брезентовую плащ-палатку до пят с наброшенным на голову капюшоном, он сам напоминал выходца с того света, пришедшего по чью-то грешную душу.

– Готов? – спросил он. Голос из-под капюшона звучал глухо и сумрачно.

Фужеров кивнул.

– Тогда вперед.

Они вышли на улицу. Сумерки сгущались, и Шанхай постепенно погружался во тьму. На редких поселковых фонарях горели тусклые лампочки, дневная жара спала, потянуло прохладой. Атмосфера в поселке менялась в зависимости от направления ветра. Если ветер дул со стороны завода, то над Шанхаем стоял тяжелый удушливый смрад промышленных выбросов, но в этот раз индустриальные ароматы перебивал исконный сельский дух: смесь запахов парного молока, навоза и свежей травы.

– Шагайте за мной, тютелька в тютельку, – сказал Хохлов, – а то сверзитесь в буерак. – Они вышли на зады и двинулись вдоль заборов. Милиционер шел медленно, по-медвежьи переваливаясь, но при этом так легко, словно и не было в этом мужичине шести пудов веса. Фужеров, напротив, двигался как-то неуверенно, поминутно спотыкаясь, а один раз и вовсе чуть не упал, не подхвати его вовремя обернувшийся Хохлов.

– Аккуратнее, а то всех поселковых кобелей перебудите, – шепотом попросил он.

Наконец достигли места засады. Фужеров не представлял, каким образом Хохлов так здорово ориентируется в этих трущобах. Милиционер между тем, сбросив свой замечательный плащ, расстелил его на земле.

– Ложитесь, – скомандовал он Фужерову.

Чувствуя себя последним дураком, тот кряхтя кое-как опустился на брезент и вытянулся во весь свой не маленький рост. Лежать было страшно неудобно. Под тканью плаща находились не то мелкие камешки, не то сучки, которые больно впивались в тело. Рядом, пыхтя, улегся Хохлов. Некоторое время он переваливался с боку на бок, устраиваясь поудобнее, наконец на некоторое время затих, но сопеть не переставал. Так они молча лежали некоторое время, потом Хохлов приподнялся на локте и извлек алюминиевую фляжку, в которой плескалась какая-то жидкость.

– Может, хлебнете? – предложил он.

– А что это?

– Да первачок.

Фужеров отказался.

– Ну, как знаете. – Судя по звуку, милиционер сделал основательный глоток и тут же смачно зачавкал. Запахло копченым салом и чесноком. Фужеров сглотнул слюну и отодвинулся, в результате очутившись на голой земле, где лежать и вовсе было неудобно.

«А, черт с ним, – решил про себя Фужеров. – Наверное, необходимо выпить и мне».

– Давайте ваш самогон, – прошептал он. На ладонь легла фляжка. Фужеров отхлебнул и закашлялся, однако тут же получил мощный удар по спине. Фляжку у него тотчас отобрали, зато вручили кусок хлеба с толстым ломтем сала.

– Жуйте шибче, – произнес вполголоса милиционер, – а то самогонка у вас поперек дыхалки встала.

Фужеров последовал совету и неожиданно ощутил, что почти счастлив. Сладкое, неясное чувство охватило его рыцарскую душу. Умиление, легкая грусть и покой. Бесконечный умиротворяющий покой. Замечательная все-таки вещь – алкоголь!

Фляжка вновь забулькала где-то над ухом. Еще один глоток…

– А хороша нынче луна, – неожиданно изрек Хохлов. – Прямо-таки полыхает.

– Светит, да не греет, – отозвался Фужеров и сам изумился идиотизму собственных слов.

– А вот если бы грела, – заметил Хохлов, охотно поддерживая беседу, – то какая урожайность могла бы быть.