Черный хрусталь

…За обедом я ерзал, с нетерпением ожидая обещанной поездки. Наконец, когда Эйно отставил тарелки и потянулся за кисетом, Ута насмешливо подмигнула мне:

– Ты еще не одет?

Я покраснел и отправился наверх натягивать броню. Дневная жара уже спала, с моря дул сильный прохладный ветер. Мы выехали за ворота, и девушка легонько ударила свою лошадь плетеным кнутиком, который держала в левой руке. Через полчаса мы выехали на длинную прямую улицу, застроенную лавками морских товаров, и впереди я увидел мачты. Улица вывела нас на набережную. Здесь, у высокой каменной стенки, стояли десятки различных кораблей – пузатые торговые каракки, пришедшие из Гайтании и других северных стран, с которыми Шахрисар старался поддерживать видимость дружеских отношений, большой трехмачтовый корабль с двумя орудийными палубами, множество бригантин и простых рыбачьих шхун. Здесь пахло смолой, рыбой и пряностями, которые грузились на корабли северных купцов. Здесь шлялись матросы самых разных стран – некоторые, собравшись небольшими компаниями, пускали по кругу бочонки с вином или пивом, другие толковали о чем-то с торговцами, среди которых резко выделялись местные купцы, в броне и с неизменными короткими мечами на поясах. Мне казалось странным, что мало кто из них носит с собой огнестрельное оружие, и я спросил об этом Уту – ведь у меня на родине, стремясь обеспечить себе защиту, человек полагается не столько на клинок, сколько на пистолет – а лучше на пару.

– Они не слишком любят стрельбу, эти вояки, – улыбнулась девушка. – У них есть что-то вроде кодекса чести: человека с мушкетом здесь презирают.

– Тогда их скоро завоюют варвары, – хмыкнул я. – А Саския и все остальные не забудут оторвать свой кусок.

– Многие так думают, – согласилась Ута. – Но никто не решается напасть первым.

– Мою несчастную империю тоже боялись – долго… А потом выяснилось, что бояться совершенно нечего: знать труслива, войска обленились и не умеют драться. Когда варвары ударили, они прошли сквозь королевские полки, как нож сквозь масло. Мечами и пиками ничего нельзя сделать против гренадера с ружьем.

Двигаясь вдоль набережной, мы скоро оставили причалы за спиной. Впереди лежал большой морской рынок. Здесь можно было купить все на свете, и торговля не прекращалась ни днем, ни ночью. Мы с Утой оставили коней под присмотром нескольких вооруженных стражников и погрузились в узкие «улочки» торговых рядов. Я с удивлением разглядывал странные переливчатые ткани, разнообразное оружие и утварь, совершенно не похожую на ту, которой я привык пользоваться – а потом мы оказались в рядах, торгующих живым товаром. Ута, морщась, потянула меня назад, но мне было интересно решительно все – и я, оставив ее возле лавки с редкими южными безделушками, шагнул в этот угол рынка, где смеющиеся купцы, завидев прилично одетого юношу, наперебой принялись выталкивать ко мне молоденьких девушек, бесстыдно задирая им юбки и стягивая с груди платья. Я покраснел как рак и приготовился искать пути к отступлению: товар, возможно, был хорош, но я воспитывался в совершенно другой стране и не мог не оторопеть от такого цинизма.

– Нах, нах, – зашипел я шахрисарское «нет» и попятился назад – а в этот миг кто-то резко толкнул меня, я пошатнулся, и на голову мне упал то ли плотный платок, то ли мешок.

Все мои страхи, связанные с опасностью быть плененным, ожили, заставив меня отчаянно заверещать. Руки, еще свободные, судорожно зашарили по поясу, вот правая нашупала курки пистолета – я уже чувствовал, что меня куда-то тянут, сильный удар по колену едва не сбил меня с ног – и я, подняв пистолет на уровень живота, разрядил оба ствола. В ответ раздался отчаянный крик, перемешанный с чьми-то возмущенными воплями. Воспользовавшись тем, что руки моего противника разжались, я вывернулся из мешка. Передо мной корчился в луже собственной крови низкорослый темнокожий мужчина в какой-то серой хламиде. Пули выворотили ему кишки, и он сучил ногами, пытаясь всунуть их обратно, – а рядом с ним, подняв кривые сабли, стояли еще двое, одетые как моряки из северных стран, в темные холщовые куртки и полосатые юбки. На них, крича и размахивая своими короткими клинками, готовились напасть купцы из соседних лавок. Увидев, что я свободен и поняв, что сейчас загремит и второй пистолет, один из матросов развернулся ко мне. Взмах! – но отчаяние и ужас сделали меня куда проворней, чем обычно, и сабля лишь скользнула по броне, разрезав мне левый рукав куртки: свой меч я выхватить не успел, потому что откуда-то сбоку вдруг налетел сверкающий металлический вихрь.

Еще не понимая, что явилось моим спасением, я смотрел, как Ута, заставив купцов восхищенно отшатнуться в сторону, рубит странных моряков с саблями. Ее короткие, бритвенно острые палаши сверкнули подобно молнии, и вот один из нападавших беззвучно осел на грязные рыночные плиты с разрубленным лицом, а второй, ударившийся в бегство, рухнул, получив укол под левую лопатку. Купцы издали слитный восторженный рев. Не обращая на них никакого внимания, Ута нагнулась и, не боясь испачкать в крови пальцы, зашарила на груди первого из своих противников.

– Бежим! – крикнула она мне, сорвав что-то с его шеи.

И мы припустили по тесным улочкам рынка.

Стражники, увидев кровь на нашей одежде, что-то залопотали, но Ута прикрикнула на них, швырнула пару золотых и легко взлетела в седло. Я последовал ее примеру: страх сделал меня не только подвижным, но и сильным. Задыхаясь, я промчался через добрую половину (как мне тогда казалось) Шаркума и пришел в себя лишь тогда, когда девушка остановила свою лошадь на какой-то захолустной улице.

– Разве рашеры, – прохрипел я, – торгуют рабами? Зачем им… я? Да еще и, ты видела – купцы, они ведь хотели меня защитить…

– Благодари свои пистолеты! – огрызнулась Ута, яростно стягивая с ладоней окровавленные перчатки. – Это были не просто рашеры. Только сумасшедший кхуман мог наброситься на тебя посреди базара. Пусть Эйно решает, зачем ты был им нужен, – а нам надо убираться отсюда!

– Кто такие кхуманы? – застонал я в отчаянии. – Сколько можно этих загадок?! Меня чуть не убили, а ты…

– Тебя хотели взять живьем! – рявкнула Ута. – Вперед!

И тут я вспомнил грязного мальчишку, смотревшего на меня в сером сумраке узенького переулка. Этот же мальчишка, только уже переодетый в чистую и вполне приличную шахрисарскую одежду, попался мне на глаза, когда я входил в квартал работорговцев. Я не узнал его – но теперь, когда его лицо встало перед моим мысленным взором, как живое, я готов был поклясться – это был он. И он следил за мной!

Ута пнула свою лошадь пятками, и мы понеслись вперед. И я почти тотчас ощутил боль. Сабля моего неудавшегося похитителя, прорезав толстую кожу куртки, вспорола мне руку. Зажав повод в левом кулаке, я попытался отогнуть края разреза, чтобы посмотреть на рану, и громко застонал. Такая рана вряд ли могла быть опасной, но боль она причиняла адскую. Пальцы сжимались и разжимались нормально, онемения пока не было, значит, это была всего лишь царапина. Я сплюнул от злости и пожалел, что не успел выхватить второй пистолет. Но Ута, конечно, была права, меня спас именно этот отчаянный слепой выстрел. Неизвестно, стали бы купцы отбивать меня у трех вооруженных людей. Конечно, им, наверное, дорог порядок, да еще и в таком месте, но вряд ли они кинулись бы рисковать жизнью из-за незнакомого им паренька. А северяне действовали решительно и быстро, явно зная, что и для чего они делают.

Но боги, зачем я мог понадобиться этим загадочным кхуманам?

И почему, наконец, за мной следил этот мальчишка?

Скорее всего, сказал я себе, между ним и похитителями была связь. Выждав, когда я покину дом рыботорговца, он навел их на меня. Странно только, почему на рынке – не проще ли было бы напасть на меня в одной из этих каменных нор?

Нет, понял я, не проще.

Хотя бы потому, что меня собирались доставить на какой-то корабль.

Все это я и рассказал Эйно и Иллари, едва закончив бинтовать свою несчастную руку. Эйно долго молчал, и его молчание вывело меня из терпения. Я уже открыл было рот, собираясь обрушиться на него с вопросами, но он опередил меня.

– Они следили за нами. А на тебя бросились потому что… потому что, согласись, – мальчишка, зачем-то потребовавшийся взрослым мужчинам, которые ведут очень серьезный и даже опасный разговор, не может быть просто мальчишкой, верно?

– Но я – не более чем…

– Верно, – перебил он меня. – Но ведь они этого не знали. Ты спрашиваешь, кто такие кхуманы? Пока я могу тебе сказать, что это небольшая, но очень влиятельная секта совершенно сумасшедших фанатиков, плохо понимающих, что именно они делают. Они могут быть чрезвычайно опасны. Видишь ли, Маттер, наш мир вовсе не так прост, как это кажется. Эта планета не всегда принадлежала людям.

– Ну да, – с жаром заявил я, – раньше она принадлежала богам. Потом же с небес спустились демоны, которые привели сюда людей, и люди…

– Ты рассуждаешь почти так же, как эти кретины. Никто сюда никого не приводил. Люди пришли сюда сами. А потом они предпочли забыть, зачем они это сделали…

– Откуда вы это знаете? – отшатнулся я, пораженный такой ересью.

– Я до черта всего знаю. Ты тоже узнаешь, только постепенно. Выпей лучше вина и иди, посиди во дворе. Тебе нужно отдохнуть, а мы хотим сыграть в кости.

Я никогда не видел, чтобы Эйно играл с кем-либо в кости, но его тон звучал настолько повелительно, что спорить я и не подумал. Взяв большой кувшин сладкого вина и блюдо с вафлями, я покорно спустился вниз и засел в беседке. Рука ныла, в голове у меня образовалась совершенно невыносимая каша, и я принялся за вино со всем отчаянием юного пьяницы, поставленного судьбой перед вопросами, на которые некому ответить. Другой на моем месте ударился бы в молитву, но я не видел в том прока – густое, красное, как рубин, вино казалось мне более пригодным средством.

Стакан, другой – и рука стала болеть значительно меньше, но мучившие меня вопросы отступать и не подумали. Что происходит со мной? – спрашивал я себя… еще вчера я жил в поместье моего несчастного отца, штудировал книжки про приключения, кое-как учил языки и искусство врачевания, и вот – приключения стали явью, моя жизнь ежеминутно подвергается смертельной опасности, а знание языков и руки лекаря превратились в мою работу. Работу? Можно ли назвать все это работой? Кто я вообще такой? Мальчишка на борту загадочного пеллийского корсара, посланного в наши края с непонятной миссией, здорово отдающей явной чертовщиной… Кхуманы! Неожиданно я вспомнил довольно древний фолиант, отпечатанный на первых, грубых еще станках, который я нашел в библиотеке нашего провинциального монастыря. Брат-настоятель был так любезен, что позволял мне, совсем еще ребенку, рыться в огромных подвалах, где на сотнях дубовых полок стояли тома богословских трудов, валялись свитки хроник и отчетов о прошедших событиях, – среди всей этой плесени я как-то раз обнаружил книгу, посвященную изуверским сектам Севера.

Она была написана странствующим аскетом, человеком, по всей видимости, очень любознательным и до идиотизма бесстрашным. Ему удалось добраться до самых дальних горных монастырей в стране рашеров и даже побывать в некоторых из них. К сожалению, фактического материала там было немного, так как фанатичный паладин упирал на ереси, язычество и темную сторону веры, – но упоминание о каких-то загадочных сектантах, помешанных на древних демонических реликвиях, мне все же попалось. Сейчас я пожалел, что тогда, устав от бесконечных наставлений по части твердости веры и борьбы с ересями, я даже не стал углубляться в чтение, а поставил старинный фолиант на место. Если б я мог знать, где и как мне придется столкнуться с этими самыми северными мистиками!

Со второго этажа неожиданно шумно скатился уже знакомый мне раб с золотым ошейником. Пробежав на конюшню, он что-то злобно заорал, потом я увидел, как он несется по двору на своем коне, – скрипнули створки ворот, и длинный лошадиный хвост махнул мне на прощанье.

Человек, сказал я себе с грустью, не может знать, как располагают им боги.

Из боковой пристройки появилась Ута с какой-то плошкой в руках.

– Пьешь? – поинтересовалась она, усаживаясь напротив меня.

– Угу, – мрачно отозвался я. – А ты здорово работаешь клинками. Иллари говорил мне, что тебя учил шахрисарский наемник?

– Что-то типа того. Гураз воевал всю жизнь и владел несколькими школами фехтования. Та, которой он учил меня, разрабатывалась специально для женщин моего роста. Жаль, он не смог жить у нас на Островах…

Она бесцеремонно отхлебнула из моего кубка, поморщилась и закинула в рот горсть орехов.

Вероятно, вино все-таки сказало свое слово, и благодаря ему я смог впервые посмотреть на Уту другими глазами. Раньше я как-то не осмеливался останавливать на девушке свой взгляд, считая это бестактным, – сейчас я смотрел на нее и видел светлокожую, сильную и уверенную в себе молодую женщину с довольно резкими чертами лица и посмеивающимися черными глазами, так непохожими на холодные, прозрачные глаза Иллари и Эйно. В Уте горел огонь. Без сомнения, он присутствовал и в них, но мужчины тщательно скрывали свои чувства, почти всегда оставаясь недоступными моему пониманию – даже тогда, когда они смеялись…

– Как ты оказалась у Эйно? – напрямик спросил я.

– Почти так же, как и ты, – усмехнулась Ута. – Только это было довольно давно.

«Давно? – поразился я. – Но тогда… сколько же ей лет?»

Мне казалось, что ошибаться я не мог, – девушка выглядела максимум на пять-шесть лет старше меня. Подумав об этом, я вспомнил об актрисах, умеющих скрывать свой истинный возраст даже в самые интимные моменты. Может быть, она также владела и этим искусством? Но нет, уж слишком юной была ее кожа, и, главное, эти глаза, задорные и в то же время серьезные. И, конечно, на ней не было ни капли белил, румян или пудры – всех тех средств, при помощи которых женщина может ввести в заблуждение не слишком опытного ловеласа. В море румяна продержатся недолго, и все тайное тут же станет явным.

– Эйно… – она немного потянулась и снова приложилась к моему вину. – Эйно собирает свой клан. Он что-то такое знает, наш старый, как мир, Эйно, князь Лоттвиц. Скоро, как он говорит, кое-что в Пеллии поменяется, и тогда он выйдет на сцену во всем своем блеске.

– Я ничего не понял, – признался я.