Когда умершие приходят во сне

Благодаря таинственному незнакомцу томился я недолго. Со стороны его донеслись ко мне ответные на мою мысль слова. «Это знак прихода новой пресельницы». Обратясь спешно в ту сторону, внимательным взором искал я человека, который рисовался уже в воображении моем Ангелом, свыше посланным; но поиск не привел меня ни к чему. Я видел пред собою лишь безжизненную и страшную пустыню.

Картина эта, с рядом предшествующих явлений, до глубины возмутила душу мою, и я проснулся. И тут же взялся за перо, чтобы письменно передать виденное с возможной верностью».

Сергиевский Н.Ф. Тайны загробной жизни, открытые в видениях и творениях свв. отцов. М., 1903

Видение адских мук монахиней Марией

В письме к епископу Игнатию Брянчанинову одна его ученица-инокиня монахиня Мария Шахова сообщает своему духовному руководителю следующее достопримечательное свое сновидение (вскоре после смерти одного из современных «сильных земли»).

«Без всякого предварительного во сне представления я увидела вдруг перед собою как бы просторную палату, совершенно пустую и без кровли. Посреди нее стоял как вкопанный N, весь нагой, исключая голову, покрытую шлемом из тусклого металла, с полуощипанными перьями. Хотя я признала N по чертам лица и хотя он сохранил свой исполинский рост – это не был человек во плоти, а дух, ищущий какую-то видимую оболочку, какого-то бледного тончайшего тела, подобно тому, как видела в 1849 году, во время тяжкой болезни, душу свою, обнаженную, вышедшею из тела, на которое оглянулась и увидела его лежащим на столе неподвижно, как одежду. А я сама, т. е. мыслящее и чувствующее существо мое было тонко, летуче, неописано легко, но во всем подобие тела. Мне были тогда так же показаны мучения грешных душ, которые я видела, с одной стороны, в темном хаосе, а с другой – в бездне огненной.

Странно было явившееся мне привидение! Ноги его были вкопаны выше колен в ледяную прозрачную твердыню и скользили чрез нее.

Я стала понимать лютость этой муки: оцепеняющий, мертвящий холод точно отдавался в моем теле. Изнутри утробы его исходило багровидное, неописанного цвета и жара огнегорящее пламя, испепеленно прожигающее насквозь весь состав, устремляющееся с неимоверною силою, все умножаясь и раздуваясь и не ослабевая, испепеляя неподвижную и несокрушимую жертву свою. От порывов пламени раздувались перья на шлеме. Опущенные руки, казалось, были терзаемы вкупе снизу лютостью холода и около плеч – силою пламени, потому что каждая мука была отдельна: ни холод не разогревался огнем, ни жар не утолялся студеностью. Трепеща всем существом моим (и ныне содрогаюсь в воспоминании), смотрела в ужасе на привидение, и душа моя как бы вступала в общение с его духом. Я начала разуметь и слышать умственно, неисповедимо, как видела и ощущала.

Привидение громовым голосом испускало стоны или, вернее, рыканья из глубины утробы: звуки эти невозможно не только выразить, но и уподобить чему-либо… Ах-а-ах!.. Какие муки!.. А-ах! А-а-ах! Страна моя!.. Ты спасай меня! Терзаюсь! Утроба моя горит… горит! А-а-ах! Леденею, цепенею! Сердце мое точит червь неусыпающий! А-ах! Эти муки лютее всех!

Затем раздавались вопли и рыканья без слов, страшные, оглушительные. Но к большему моему ужасу мне стало открываться умно, за что такая мука терзает мучимого: «блуд ненасытный заковал пол существа моего в тартаре».

Раздирающее утробу пламя – это приговоры мои – казни и убийства. Вопли потрясающие – за вопли от неправедных судов моих. Мука от червя ненасытного, точащего непрестанно сердце мое – за оскорбление святыни, за поругание законов церкви!

Я не в состоянии была вынести далее одолевающего меня ужаса от совершенного сознания духом моим, что это не мечта, не сон, но истинное видение того, что не ведано нам, смертным, в обыкновенном нашем состоянии. Как бы страшась уничтожиться, простерлась душа моя в трепете пред величием Страшного Судии живых и мертвых и начала вопить невыразимо: «Господи Боже! Возьми от меня это нестерпимое видение! Недомогаю к нему! Исчезает дух от ужасного созерцания! Страшусь, страшусь уничтожиться! Господи! Господи, помилуй!» Все скрылось. Осталось одно неизгладимое впечатление ужаса от которого, при воспоминании, стынет кровь в жилах, и не дает оно придать забвению страшное видение. Я пришла в себя в состоянии крайнего истощения всех сил, вся облитая холодным потом».

В ответ на это видение святитель писал между прочим: «Скончавшийся имел против себя одного из сильных исполинов рати супротивной – неведение. При кончине своей он не только не заботился о покаянии, но еще дерзновенно обещал окружающим его смертный одр молиться за всех! Явно уверенный в благоволении к себе Божием, несмотря на жизнь, проведенную в совершенном нерадении о мире с Богом и совестью, среди земного величия и громкой славы. Так способна душа человеческая усвоить в себе ложное мнение о своей праведности, прельщенная почестями и суетною славою при благоденствии земной жизни! Так пагубно самомнение, ослепляющее человека до последних минут существования!»

В заключение своего отзыва богопросвещенный наставник, утверждая писавшую в смирении и покаянии, напомнил своей ученице евангельское изречение: «Иисус сказал им на это: думаете ли вы, что эти Галилеяне были грешнее всех Галилеян, что так пострадали? Нет, говорю вам, но, если не покаетесь, все так же погибнете. Или думаете ли, что те восемнадцать человек, на которых упала башня Силоамская и побила их, виновнее были всех, живущих в Иерусалиме?» (Лк. 13, 2–4).

И завещал ей присоединить свои моления к молитвам Церкви об упокоении преставившегося.

Загробное состояние самоубийцы

Один благочестивый старец на духу сообщил своему отцу духовному, что он долго скорбел о преждевременной и нехристианской кончине своего отца, в его малолетстве порешившего с собою, повесившегося и похороненного в лесу без отпевания. «Крепко жаль мне было отца, – поведал старик священнику, – и часто думал я о нем. А как вырос, женили меня, и стал я жить да работать, отец не выходил у меня из головы». И начал я по ночам молиться Богу, чтобы узнать, где теперь отец мой. Вот однажды и вижу во сне: кто-то спросил меня, ровно такой же мужичок, как и я: «Ты хочешь знать, где твой отец?» – «Да, говорю, желал бы увидеть его». – «Пойдем, – говорит, – со мной». Долго мы шли, и не смогу сказать где, точно в темном лесу каком; только чем дальше мы шли, тем земля под ногами становилась горячее, так что ноги жгло.

Наконец дошли мы до такого места, где из земли выбрасывается сильный огонь на большой долине; слышу шум, треск. Незнакомый подводит меня ближе и ближе; даже против моей воли, мне уже и страшно, и больно было от жару.

В пламени том постоянно показывались люди; их выбрасывало из пропасти как будто вместе с огнем, а потом они опять низвергались в огненную бездну, лица их и все тело были черны как уголь. Стоны и вопли их были ужасны!

«О Господи! Здесь-то, видно, мучаются грешники?» – сказал я.

«Тут и твой отец», – сказал мне вожатый.

Но отца я не видел. После такого ужасного сновидения я решительно не знал, что делать, как помочь отцу, а помочь хотелось. В таком раздумье я однажды и заснул… Заснул с мыслью о горькой участи отца и опять вижу во сне: великое пламя выходит из земли, чувствую отвратительный, смрадный запах и слышу страшные вопли и стоны человеческие. Всматриваюсь, подошел ближе, думаю, не увижу ли здесь отца. Вдруг он показался на поверхности; да такой черный, как в смоле обмакнут. Я едва узнал его.

«О! Ваня, голубчик! Выкупи ты меня отсюда… там у вас копейка – здесь за рубль ценится…» И опять не стало его.

Я в испуге-то и слова не успел вымолвить с ним. И опять думаю: что я не спросил, чем можно помочь ему? Ведь он, поди, знает. А сам стою и гляжу на страшный огонь – не увижу ли еще отца. Между тем мне показалось, что сверху откуда-то как роса и мелкий дождь падает что-то на огонь и несколько ослабляет его силу. Думаю опять: что же это значит? И слышу голос: «Это милостыня и молитвы святых за тех, которые здесь мучаются, падают росою на огонь гееннский».

С тех пор я еще чаще стал подавать милостыню за душу Феодора – отца моего, и понял его слова «у вас копейка – здесь за рубль ценится» Только дело-то мое не богатое – подавал бы и щедро, да нечего.

Так закончил старик свой замечательный рассказ.

Сергиевский Н.Ф. Тайны загробной жизни, открытые в видениях творениях свв. отцов. М., 1903

Рассказ старицы о загробной участи своего отца-праведника и матери-грешницы

Загробная участь человека находится в прямой зависимости от дел земной его жизни и по большей части бывает противоположна сравнительно с настоящим его состоянием. Узкий и прискорбный путь земной жизни легко приводит к блаженству за гробом, тогда как широкий и пространный путь, исполненный земных наслаждений и неизбежного при них греха, легко приводит беспечных к жестоким мучениям и погибели в будущей загробной жизни. Вот что повествуется в отеческих сказаниях об одном видении, грозно подтверждающем эту истину.

Некий старец поведал о девице очень преклонных лет, преуспевшей в страхе Божием. Он спросил, что привело ее к монашескому жительству?

Она, прерывая слова воздыханиями, рассказала следующее: «Мои родители, достоуважаемый муж, скончались, когда я была в детском возрасте. Отец был скромного и тихого нрава, но слабый и болезненный. Он жил настолько погруженный в заботу о своем спасении, что едва кто из жителей одного с нами села изредка видел его. Если иногда он чувствовал себя получше, то приносил в дом плоды своих трудов. Большую же часть времени он проводил в посте и страданиях. Молчаливость его была такова, что не знавшие могли принять его за немого. Напротив того, мать моя вела жизнь рассеянную в высшей степени и столь развратную, что подобной ей женщину трудно было сыскать. Она была так говорлива, что казалось, все ее существо составлял один язык. Беспрестанно она затевала ссоры со всеми, проводила время в пьянстве с самыми невоздержанными мужчинами. Она расточила все, что нам принадлежало, а ей отец передал распоряжение домом. Она так злоупотребляла своим телом, оскверняя его нечистотами, что немногие из нашего селения избежали блудного с ней совокупления. Она никогда не подвергалась и болезни, со дня рождения и до старости у нее было совершенное здоровье. Так текла жизнь моих родителей. Отец, истомленный продолжительной болезнью, скончался. Едва он умер, как небо потемнело, пошел дождь, засверкала молния, загремел гром, в течение трех дней и трех ночей непрерывно продолжался ливень. По причине такой непогоды задержалось его погребение, так что жители села покачивали головами и, удивляясь, говорили: «Этот человек настолько был неприятен Богу, что даже земля не принимает». Но чтобы тело его не начало разлагаться в самом доме, похоронили его кое-как: непогода и дождь все продолжались.

Мать моя, получив еще большую свободу по смерти отца, с большим исступлением предалась блуду. Сделав наш дом домом разврата, она проводила жизнь в величайшей роскоши и увеселениях. Когда настала ее смерть, то она сподобилась великолепного погребения. Сама природа, казалось, приняла участие в похоронах. По ее кончине я осталась в отроческих летах, и уже телесные вожделения начали во мне проявляться.

Однажды вечером я начала размышлять, чью жизнь избрать мне образцом для подражания: отца ли, который жил скромно, тихо и воздержно, но во всю свою жизнь не видел ничего доброго, провел ее в болезнях и печали, а когда скончался, то земля даже не принимала его тела. Если такое житье благоприятно Богу, то по какой причине отец мой, избравший его, подвергся стольким бедствиям? «Лучше жить, как жила мать, – сказало мне мое помышление, – предаться вожделению, роскоши, плотскому сладострастию. Ведь мать не упустила ни одного скверного дела! Она провела всю жизнь в пьянстве, была здоровой и счастливой.

Конечно, мне следует жить так, как жила мать! Лучше верить собственным глазам и тому, что очевидно, лучше наслаждаться всем, чем верить невидимому и отказываться от всего». Когда я, окаянная, согласилась в душе избрать жизнь, подобную жизни моей матери, настала ночь, я уснула.