Дело об архиве Уильяма Шекспира

Инспектор поставил на колени кейс с документами, которые взял вчера домой, собираясь просмотреть перед сном. Сунув руку в карман, он выяснил, что забыл дома магнитный ключ от кейса.

Шелуденко медленно, стараясь не делать резких движений, поставил кейс на пол и положил руки на стол.

– Все в порядке, – тихо произнес он, обращаясь к самому себе. – У каждого бывают неудачные дни.

Прозвучало это как-то очень уж неубедительно.

В дверь громко и требовательно постучали.

Все двери в Департаменте были снабжены зуммерами с богатым выбором звуковых сигналов, от простого попискивания до развернутого фрагмента из «Фуникули-фуникуля». Но практически никто ими не пользовался, предпочитая просто стучать в дверь. Должно быть, причина крылась в том, что даже самый красивый дверной зуммер остается скучным и безличностным, в то время, как стук в дверь зачастую превосходно передает эмоциональное состояние того, кто стоит за дверью.

– Войдите, – упавшим голосом произнес Шелуденко.

Стук в дверь, который он услышал, не предвещал ничего хорошего. А что, собственно, можно было ожидать после столь впечатляющего начала дня?

Глава 3

Приоткрыв дверь, в кабинет заглянул дежурный инспектор Тейлор. Шелуденко уже видел его сегодня, рысцой пробегая через холл и приемную.

– Плохо выглядишь, – вместо приветствия сообщил Шелуденко Тейлор.

Шелуденко поднялся из кресла, чтобы снять пиджак. Когда он начал вытягивать руку, шов на рукаве разошелся.

– Что еще скажешь? – мрачно глянув на незваного гостя, Шелуденко кинул пиджак на вешалку.

– У меня для тебя клиент, – усмехнулся Тейлор.

И усмешка была нехорошая – ехидная.

Шелуденко молча уселся за стол.

Сунув под мышку стопку бумаг, которую он держал в руке, Тейлор сдвинул в сторону папки с подшитыми в них документами и уселся на углу стола с таким видом, словно это было его законное место.

– Тебя, часом, не интересует, кто писал за Шекспира его пьесы? – непринужденно поинтересовался он.

Шелуденко полуприкрыл глаза и, наклонив голову, приложил пальцы к вискам.

– Еще один теоретик, – с болью в голосе простонал он.

– Если бы, – усмехнулся Тейлор. – Практик.

Чуть повернув голову, Шелуденко глянул на Тейлора краем глаза. Не то, чтобы его заинтересовали слова дежурного инспектора, но все же подобное заявление несколько выходило за рамки обыденности. Являясь главным экспертом Отдела искусств в области шекспироведения, Шелуденко за последние десять лет повидал столько знатоков творчества великого драматурга, сумевших установить подлинное имя того, кто творил, скрываясь за псевдонимом Уильям Шекспир, и выслушал столько бредовых теорий и версий, что с полным на то основанием полагал, что удивить его чем-то новым уже невозможно.

– Практик – это в каком смысле? – осторожно спросил Шелуденко.

– Тип, который сидит сейчас у меня в дежурке, утверждает, что он лично написал за Шекспира все его пьесы. – Тейлор взял со стола степлер, покрутил его в руке, пару раз щелкнул и кинул на место.

– И чего он хочет? – спросил Шелуденко.

– Хочет, чтобы я оформил ему явку с повинной, – усмехнулся Тейлор.

– Лучше вызови санитаров, – посоветовал Шелуденко. – У бедолаги, видимо, не все дома.

– Так-то оно так, – согласно кивнул Тейлор. – Да только я подумал, может быть, ты все же потолкуешь с ним. Объяснишь, что к чему. Пусть убирается себе, откуда пришел, – Тейлор недовольно поморщился. – Зачем мне эксцессы во время дежурства?

– А чего ради мне выслушивать откровения еще одного психа? – возмущенно всплеснул руками Шелуденко.

– Ну, может быть, он не совсем псих, – не очень уверенно предположил Тейлор.

Шелуденко скривил презрительную гримасу.

– У тебя есть какие-то основания так думать?

– Не знаю, – Тейлор взвесил на руке плотную стопку грубой желтой бумаги, прошитую в трех местах толстой дратвой, и кинул ее на стол перед Шелуденко. – Сам посмотри.

Шелуденко перевернул стопку листов, легшую на стол кверху ногами. Это была рукопись, выполненная темно-фиолетовыми чернилами. Лист, подшитый сверху, был испещрен крупными, неровными буквами, складывающимися в кривые, загибающиеся концами вниз строки. Судя по особенностям графики и обилию помарок, при написании ее было использовано не очень хорошее перо. Скорее всего, не металлическое, а настоящее – воронье или гусиное. Текст был на староанглийском, написанный малоразборчивым, так называемым «секретарским» почерком, с едва различимыми признаками «итальянского», который в конце шестнадцатого – начале семнадцатого века только начал входить в употребление на территории Англии. Документ можно было отнести к концу эпохи королевы Елизаветы или же к самому началу периода царствования короля Якова I. Хотя с той же степенью вероятности рукопись могла оказаться искусной фальшивкой, состряпанной в настоящее время.

В последнем убеждала заглавная надпись, сделанная по самому верху первого листа крупными, чуть угловатыми буквами. А написано там было следующее:

«КАРДЕНИО.

Сочинение Уильяма Шекспира».

Далее читать не имело смысла.

Шелуденко быстро пролистал прошитую стопку, отметив, что все листы в ней были исписаны одной и той же рукой.

Захлопнув рукопись, инспектор припечатал ее сверху ладонью.

– Ну, и как тебе это? – поинтересовался Тейлор.

Вместо того чтобы ответить, Шелуденко задал встречный вопрос:

– Откуда у тебя эти бумаги?

– Я же тебе уже сказал, – Тейлор попытался носком ботинка подцепить электрический шнур, тянущийся от стены к столу, – у меня в дежурке сидит тип, заявляющий, что это он написал все пьесы Шекспира. Хочет сделать чистосердечное признание…

– Рукопись принес он? – перебил, не дослушав, Шелуденко.

– Ну, да, – кивнул Тейлор.

– И чего ты хочешь от меня?

– Чтобы ты с ним разобрался.

– С ним должен разбираться не я, а психиатр, – Шелуденко оттолкнул на край стола лежавшую перед ним стопку бумаг. – Текст пьесы Шекспира «Карденио» не сохранился. И тот, кто утверждает обратное, либо жулик, либо не в своем уме.

– Ну, это тебе известно, – с обидой развел руками Тейлор.