Темные отражения

– На каком языке она написана? – тут же спросил Павел.

– Это давно забытый тайный язык альбигойского ордена, – кистью левой руки Матфеев неопределенно взмахнул в воздухе.

– Вам известно название книги? – задал новый вопрос Павел.

– Конечно, – лениво кивнул Матфеев. – «Великое Делание и другие сто рецептов для практического применения».

– В таком случае, – Павел бросил на Матфеева взгляд победителя, – у меня совсем не та книга, которая вам нужна.

– Что вы хотите этим сказать? – Брови Матфеева удивленно взметнулись над оправой очков.

То, что Павел не видел глаз собеседника, лишало его возможности до конца насладиться своим торжеством.

– Книга, которая лежит у меня в кармане, называется «К истории зеркал и связанных с ними явлений симметрии сна», и написал ее некто по имени Гельфульд Глумз!

Матфеев, как подброшенный, вскочил на ноги.

– Кто вам это сказал?! – негромко, со сдержанным напряжением воскликнул он.

– Прочитал, – невозмутимо ответил Павел, покачивая ногой.

– Как это «прочитал»?! – Голос Матфеева едва не сорвался на крик.

Павел удивленно повел плечом, выгнул губы и наморщил лоб, как будто не понимая, чему здесь собственно удивляться?

– Как все читают. – Он взмахнул рукой, пытаясь повторить недавний непринужденный жест своего собеседника.

– Вы знаете язык?

В голосе Матфеева явственно прозвучали растерянность, недоверие и злость.

Ах, как хотелось Павлу видеть в эту минуту его глаза!

– Извините, но я пришел сюда не для того, чтобы меня допрашивали, – церемонно, со сдержанным торжеством произнес Павел. – Я вижу, откровенный разговор у нас не получается.

Поднявшись из кресла, он коротко поклонился – гораздо изящнее, чем при знакомстве, – и направился к выходу.

– Постойте! – Стремительно выбросив руку вперед, Матфеев крепко ухватил Павла за локоть. – Искренне прошу простить, но вы ошеломили меня своими словами! Я был уверен, что никто в вашем мире не сможет прочесть книгу Глумза!

Павел позволил Матфееву снова усадить себя в кресло.

Матфеев, похоже, был уверен в том, что его гостю удалось прочитать всю книгу Глумза, и Павел не стал разубеждать его. Слушая Матфеева, он только многозначительно кивал.

– Как вы понимаете, – продолжал тот, – знания, заключенные в книге Глумза, практически бесполезны в Реальном мире, но в Мире сна они бесценны.

При словах «Мир сна» Павел перестал изображать всеведущего мудреца и удивленно посмотрел на Матфеева.

– Вы верите в существование Мира сна? – спросил он, стараясь, чтобы вопрос прозвучал как можно более небрежно.

– Конечно, – ответил Матфеев и едва заметно улыбнулся. – Ведь я сам оттуда.

Если бы не события, проиcшедшие прошлой ночью и сегодня утром, Павел скорее всего счел бы Матфеева сумасшедшим и поспешил бы уйти. Но теперь он уже сам был близок к тому, чтобы поверить в существование таинственного, никому не известного, находящегося где-то за гранью реальности Мира сна. В противном случае пришлось бы разрабатывать версию о эпидемии галлюцинаций с однотипными видениями.

– Итак, думая, что мне неизвестно содержание книги, вы собирались купить или выменять ее у меня, чтобы воспользоваться в личных интересах, – произнес Павел голосом судьи, оглашающего приговор.

– Но теперь я готов предложить вам другие условия…

В коридоре послышались быстрые легкие шаги, и в комнату вбежал человек. Даже, скорее не человек, а человечек: роста в нем было не более полутора метров. Широкие кожаные ремни, перепоясывающие его довольно упитанное тело вдоль, и поперек, и накрест, делали его похожим на туго перетянутый шпагатом батон колбасы. Лицо – неподвижное, не отражающее никаких чувств и эмоций, – казалось маской, отлитой из голубого, матово отсвечивающего фарфора. Бритая голова с оттопыренными ушами и очень маленький, высоко вздернутый нос придавали человечку сходство с традиционным скульптурным изображением Будды.

– В чем дело, Шайха? – глянув на него, недовольно повысил голос Матфеев.

– Центурионы! – человечек суетливо взмахнул руками, будто отгонял от своей лысины пчелиный рой.

Матфеев поднялся из кресла и с раздражением впечатал кулак в раскрытую ладонь другой руки.

– Выследили!

– Ага, – быстро кивнул Шайха.

Павел не успел заметить, откуда в руке Матфеева появился пистолет. Очень длинное, расширенное у основания дуло и высокая прицельная планка придавали оружию довольно-таки необычный вид.

Забыв о госте, Матфеев бросился через коридор к входной двери.

После нескольких секунд колебания, Павел последовал за ним. На это его толкнуло вовсе не любопытство и уж тем более не жажда приключений, а простое соображение о том, что выход из квартиры скорее всего был один. Оставаться же в квартире, хозяин которой чуть что хватается за пистолет, Павел не имел ни малейшего желания, даже при том интересе, который начало вызывать у него словосочетание «Мир сна».

Осторожно выглянув за дверь, Павел увидел, что Матфеев неподвижно замер на лестничной площадке, широко расставив ноги. Пистолет он держал обеими руками чуть правее лица, направив ствол в потолок.

Снизу гулким эхом доносились тяжелые, частые шаги нескольких человек, быстро поднимающихся по лестнице.

Павел обернулся к притаившемуся за его спиной Шайхе, чтобы спросить, кто такие центурионы и что они хотят от Матфеева, но маленький человечек, опередив его, приложил палец к губам, призывая молчать.

Павел снова выглянул на лестницу.

На этот раз он увидел около десяти человек, одетых в светло-серые комбинезоны со множеством «молний» и накладных карманов. Головы и шеи их наглухо закрывали серебристые шлемы. Узкая Т-образная прорезь на лицевой части шлема оставляла открытыми только глаза и нос. Каждый из центурионов был вооружен короткоствольной винтовкой с узким прикладом.

Матфеев, отойдя в сторону, прижался спиной к двери напротив, и центурионы бодрой рысью успели преодолеть больше половины лестничного пролета, прежде чем первый из них заметил противника.

В тот самый момент, когда бегущий впереди всех центурион с двумя красными нашивками на рукаве, что-то громко и невнятно крикнув, вскинул винтовку, Матфеев сделал шаг навстречу. Оказавшись лицом к лицу с наступающими, он выбросил вперед руки с пистолетом и четыре раза нажал на курок.

Четыре оглушительных выстрела в замкнутом лестничном пространстве слились в единый грохочущий гул.

Четверо центурионов, отброшенные назад выстрелами в упор, покатились вниз по лестнице, сбивая с ног и увлекая за собой остальных.

Пока длилась эта неразбериха, Матфеев выстрелил еще несколько раз в кучу перемешавшихся живых, умирающих и мертвых тел и, сделав шаг в сторону под прикрытие лестничного марша, быстро сменил в пистолете обойму.

Центурионы отступили на этаж, оставив на площадке шесть человек. Двое из брошенных были только ранены и пытались отползти к своим. Остальные тела лежали неподвижно.

Матфеев посмотрел на Павла.