Школьная бойня

В ярко освещенном дверном проеме показался широкий мужской силуэт.

– Юрий Петрович, а вы уже на месте? – произнес он голосом директора школы. – А то я Ирину Ивановну встретил, а она без охраны.

Серов заозирался в поисках места, куда можно было выбросить окурок. Гуров первым обнаружил мусорку, задвинутую за лестницу, это место практически не освещалось, и указал Серову. Тот бросил в нее окурок.

– Только вас и ждем, – поторопил Немирович. – Все уже собрались.

Серов поднялся по ступеням, Гуров шел следом. Как замыкающий, по привычке напоследок бегло осмотрел школьный двор и только потом закрыл за собой дверь.

Официальная часть мероприятия прошла быстро и весело. Все выпускники получили аттестаты об окончании средней школы, после чего некоторые тут же покинули школу, не оставшись на выпускной вечер. Кто-то через несколько часов улетал на отдых, у кого-то были другие важные дела. Но даже после их ухода людей, казалось, в актовом зале меньше не стало.

Выпускники хотели казаться взрослыми, но при этом все еще оставались подростками. Парни щеголяли в костюмах, но некоторые выглядели в них потешно. Девушки смотрелись несколько иначе. «Взрослые» платья сидели на девчоночьих фигурках отлично, но стоило понаблюдать за каждой, как становилось ясно, что к таким нарядам они не привыкли. Гуров всем своим нутром ощущал, насколько сильно в сознании молодежи боролись между собой желание выглядеть на все сто и в то же время одеться во что-то более привычное и удобное.

Выступление Маши не состоялось. Причем выбор сделала она сама. Получив заслуженную дозу аплодисментов, она поднялась на сцену, помолчала, держа в руке микрофон, и вдруг выдала совершенно неожиданное:

– Ребята! Я должна была прочитать отрывок из пьесы Островского, – начала она. – Но пока наблюдала за вами, то поняла, что это вам сейчас нужно меньше всего. Не в театре же мы, правда? Ну не к месту будет.

По залу прокатился ропот. Гуров прислушался: народ одобрял решение Маши. А вот директор явно не ожидал такого поворота событий. Он стоял возле сцены и с надеждой взирал на присутствующих с вежливой улыбкой на лице, ожидая, что между предстоящими танцами и застольем и выступлением актрисы Марии Строевой выберут второе.

Не случилось. Маша выразилась очень точно – все должно быть к месту. Должно быть желанным, ожидаемым, а не обязаловкой.

– Спасибо, друзья, – поблагодарила Маша. – Спасибо за понимание, Вячеслав Иванович!

Стоявший спиной к сцене Немирович вздрогнул, услышав свое имя. В следующий миг зал взорвался аплодисментами. Кто-то даже пару раз свистнул, как на стадионе во время футбольного матча.

Спустившись со сцены, Маша взяла директора под руку, чтобы желающие сделали фото на память. Тем временем Гурова согнали со стула, чтобы освободить место для танцев, после чего он помог расставлять столы, на которых благодаря суетливым родительницам тут же появлялись еда и напитки.

Под потолком пронесся низкий тонкий звук, похожий на звучание натянутой струны – кто-то настраивал стереосистему, но не было видно, кто это был. На сцене царил сущий хаос, кто-то носился туда-сюда, о чем-то спрашивал, покрикивал на остальных. Особенно активничал высокий парень в полосатой футболке. Его Гуров заметил давно – парень запросто общался с директором и выпускниками.

Шумно и долго рассаживались за столы. Их было шесть: два располагались ближе к окнам и были сервированы для взрослых, а за оставшимися четырьмя должны были праздновать дети. Родители выпускников, приглашенные персоны и те, кто учил детей читать, писать и отличать формулу квадрата суммы от квадрата разницы, выбирали места поближе к тем, кого лучше знали, но особенно на отдельные группы не разбивались. Многие учителя прекрасно знали родителей, занимали им места, подтаскивали стулья.

Складывалось ощущение, что все были равны, хотя это было далеко не так.

Гуров оказался в интересной компании. Среди тех, кто делил с ним стол, был широкоплечий темноволосый мужчина лет тридцати, с лицом, усеянным темными веснушками, и широкими прямыми бровями, практически закрывающими верхние веки. Он назвался учителем физкультуры, и от его рукопожатия у Гурова едва не свело зубы. Физрук попросил называть его Геной и, беспрестанно вертя головой, караулил соседний стул, положив на него широкую ладонь. Вскоре стул заняла молодая женщина с длинной косой из светлых волос. В длинном льняном платье свободного покроя она напоминала натуральную Снегурочку, но, как оказалось, всего лишь преподавала в начальной школе.

– Арефьева Ольга Игоревна, – свое имя она произнесла тонким нежным голосом и повернулась к Маше, расположившейся по соседству: – Ничего, если я скажу? Я сразу вас узнала! Вы тоже здесь учились, да? Обалдеть.

Ее восторженность неожиданно понравилась Гурову. Он гордился Машей, хоть и не любил быть рядом с ней, когда она общалась с поклонниками. Тем самым внимание почитатели переключали и на него, считая, возможно, Гурова какой-нибудь знаменитостью. Но подобное происходило не так уж и часто, поэтому Лев Иванович предпочитал терпеть из-за любви к супруге.

На столе появились бутылки с вином, Гуров выбрал белое и предложил Маше.

– Выпьем на брудершафт, – развеселилась Маша, и учительница начальных классов тоже подставила свой бокал.

Сделав первый глоток и почувствовав тепло в груди, Гуров ощутил покой. Ему вдруг стало хорошо и покойно, несмотря на то что вокруг царил самый настоящий хаос, состоящий из смеха, звона бокалов, окриков взрослых, обращенных к своим детям, и громких ответов тех же детей. Во всем этом шуме тихо разговаривать не получалось. Немирович, оказавшийся за соседним столом, встал и заколотил пластиковым ножом по стенке своего бокала, пытаясь призвать к тишине. Но его никто не слышал, потому что одноразовый нож не мог конкурировать с настоящим, сделанным из стали. Поняв свою ошибку, Немирович приложил руку ко лбу. Над ним по-доброму посмеялись, и наконец чей-то зычный бас попросил не сходить с ума и дать директору школы слово. Заместитель директора Тамара Георгиевна схватила с подоконника микрофон и сунула его Немировичу в руку.

– Хотел сказать так много, но от волнения все забыл, – стушевался Немирович. – Это последний выпускной вечер, который увидит эта школа. В каком-то смысле мы все здесь… мы… – он замолчал, пытаясь подобрать нужное слово.

– Спасибо за то, что пришли! – закончила за него Тамара Георгиевна.

– Да уж, – согласился директор. – Да уж…

Он опустился на стул. Заместитель директора наклонилась к нему и сказала что-то ободряющее. Потом вытянула шею и внимательно осмотрела столы, за которым сидели выпускники. Гуров тут же вспомнил свой выпускной, который тоже проходил в школе. Спиртное в тот день они притащили тайно и заранее спрятали сумку с ним на улице, в кустах жасмина, растущих под окнами подсобки, в которой хранились метла, ведра и лопаты для уборки снега. К ручкам матерчатой сумки была привязана веревочка, другой конец которой крепился внутри подсобки. Чтобы попасть в нее, нужно было стащить ключ со стенда в учительской, сделать дубликат и незаметно вернуть на место, и это опасное дело удалось провернуть без сучка и без задоринки. Позже, когда учителя и родители устали от всех и вся, Гуров смог проникнуть в подсобку и затащить бутылки грузинского «Ркацители» внутрь. Там же и угощались, выжидая момент и заходя в «бар» по двое или трое, чтобы не привлекать внимания взрослых.

Гуров был уверен, что с тех пор мало что изменилось. Заместитель директора следила за детьми с одной целью – не дать им возможности пригубить за светлое будущее. «И когда это кого-то останавливало? – подумал Гуров. – Все равно найдут возможность. Лучше бы открыто плеснули ребятам шампанского в бокалы, чтобы те чокнулись с учителями».

Он вдруг заметил Серова. Глава Управы подошел к крупной яркой девушке, сидевшей за самым ближним к нему «детским» столом. Для выпускного вечера она выбрала оранжевое платье. Длинные черные волосы, рассыпанные по плечам, девушка то и дело раздраженно отбрасывала за спину, но они все равно скатывались по голым плечам и лезли ей в тарелку.

– Ну как вы тут? – поинтересовался Серов, облокотившись о спинку стула, на котором сидела девушка. – Все нормально? Довольны?

– Нормально, довольны, – вразнобой ответили ребята.

– А у тебя как дела? – обратился Серов к девушке.

– Все отлично, – холодно ответила она.

– Если что, то я рядом, – напомнил Юрий Петрович.

– Я в курсе, – ответила девушка.

«Дочь, – догадался Гуров, случайно услышавший их разговор. – Дочь главы Управы. Статус прямо на лице. Приятно познакомиться».

Он встретился взглядом с Серовым, который прошел мимо. Тот вместе с женой Ириной сидел за соседним столом. Ирина следила за мужем внимательным взглядом. На дочь она даже не взглянула.

И вдруг Гуров увидел Шлицмана. Лев Иванович хорошо помнил, что пару часов назад учитель истории был уже изрядно пьян. Логично было бы предположить, что он не появится на людях, но нет – появился.

Шлицман соседствовал с мамашами из родительского комитета. С ним они практически не общались, то и дело оглядываясь то на столы со снедью, то в сторону выпускников. Одна из женщин заглянула в свой телефон и быстро вышла из-за стола. Другая тут же последовала за ней. Шлицман даже голову не повернул в их сторону. Он сидел, сложив руки на столе, и не отрываясь смотрел в бокал с вином, стоявший перед его носом. Гуров попытался определить степень его опьянения, но не смог этого сделать. Во всяком случае, учитель не клевал носом и не заваливался набок – и то хорошо.

Маша коснулась руки Гурова.

– Все еще хочешь домой? – спросила она.

Лев Иванович и сам не понимал, чего он хочет. Он до сих пор чувствовал себя как не в своей тарелке, но теперь, то ли после выпитого вина, то ли просто в силу того, что пообвыкся в новой обстановке, он уже не так сильно рвался поскорее покинуть это место.

– А ты как? – спросил он у Маши.

– Ты знаешь, странное ощущение, – ответила она. – Помню все и даже больше, но уже не рвусь вернуть прошлое, как это было тогда, когда мы еще шли по переулку. Понимаю, что все ушло безвозвратно и я теперь тут гость, которому не предложат остаться на ночь. Грустно. Но хоть чужой себя здесь не чувствую. Это ведь хорошо, правда?

Гуров был согласен. Сама идея устроить выпускной вечер в старом здании, доживающем последние дни, конечно, впечатляла. Поначалу он скептически воспринял директорские восторги по поводу организации праздника, хоть и понимал, что его мнение ничего не значит. Но некоторые сомнения все же возникали. В нынешних реалиях, опутанных высокими технологиями, – и вдруг выпускной вечер не в ресторане? А как же встреча рассвета? А как же селфи на красивом фоне Москва-Сити вместо обшарпанных стен, которые за одиннадцать лет порядком надоели? Но выпускникам, как выяснилось, все нравилось. Ребятня веселилась от души. Ведущий, как и профессиональный фотограф, по какой-то причине тоже отсутствовал и к микрофону на сцену мог подняться любой, чтобы сказать пару теплых слов или исполнить песню. Во всяком случае, высокий парнишка в полосатой футболке так и объявил во всеуслышание. Правда, никто выступить перед публикой так и не рискнул.

Тем не менее вечер продолжался. Через открытые окна в актовый зал проникал прохладный ветерок, а освещение было устроено таким образом, чтобы свет не бил в глаза. Соседи по застолью тоже, кажется, попались адекватные. Вон и Маше все нравится. Почему бы и нет?

Гуров снова нашел взглядом учителя истории. Он как раз подходил к двери, засовывая руку в задний карман своих потрясающих джинсов. Походка его была ровной, со спины на подвыпившего человека совершенно не походил.

Вспомнив, что давно не курил, Гуров шепнул Маше, что отлучится, и направился к выходу, намереваясь догнать Шлицмана и составить ему компанию. Отчего-то очень хотелось продолжить разговор с этим человеком. Он притягивал. Он был странным, но интересным.

Коридор оказался внезапно и абсолютно пустым в обе стороны. Гуров осмотрелся. Прислушался. Кроме звуков, доносившихся из актового зала, не было слышно ничего.

Краем глаза Лев Иванович заметил слева какое-то движение и успел заметить, как шевельнулась дверь одного из кабинетов. Это был женский туалет, о чем сообщала желтая табличка с нарисованным на нем бантиком.