Сапфиры Айседоры Дункан

– А подруги что? Неужели ни единой не было?

– Подруги не нужны, – авторитетно заявила дама. – От них один вред. Им доверяешь секреты, а потом расплачиваешься за откровенность. Подруга как ядовитая змея, пригретая на шее, – ужалит ни с того ни с сего, сколько добра ей ни делай. Кто первый мужика уведет? Тоже подруга. Влезет в душу, а потом в нее наплюет. Была у моей Оксанки одна, считавшаяся подругой, – Настя Рябинина, они с детства дружили. Ничего особенного, но из грязи в князи выбилась. Хотя какие там князи? Так, средний класс, но все же лучше, чем уборщицы с буфетчицами. Так и где она теперь, эта Настя? Где, я спрашиваю?! А? Нет ее. Разошлись пути подружек. Нет чтобы зайти по старой памяти, поинтересоваться, как дела, не надо ли чем помочь. Не нужна ей больше Оксанка. А зачем, когда у самой все в ажуре? Как говорится, с глаз долой – из сердца вон.

Сама Тамара Васильевна сполна отхлебнула из горькой чаши и воспитала Оксану, опираясь на собственное мировоззрение. Несмотря на кажущееся благополучие, ее жизнь не сложилась. Она три раза выходила замуж и каждый раз удачно. Хотя каким бы удачным замужество ни выглядело, если не на всю жизнь, то оно нисколько не удачное. Дочь у нее была от первого брака с кандидатом наук – перспективным и обеспеченным мужчиной. В его просторной квартире в кирпичной высотке требовалась хозяйственная женская рука. У кандидата оказалось слабое сердце, не выдержавшее больше полутора лет семейного «счастья». Второй супруг ему не уступал – интеллигентный красавец, заместитель главы районной администрации, уставший от своей идеальной до оскомины супруги. Ему хотелось разнообразия, всплеска страстей и эмоционального подъема, которого у темпераментной Тамары хватало с избытком. Красавец-чиновник потерял голову. Он оставил любимых жену и сына, о чем потом жалел до конца жизни. Какое-то время он был счастлив. Ну, а турецкий владелец сети баров был лучше обоих своих предшественников вместе взятых. Правда, ему быстро наскучила русская жена, скандальный нрав которой он поначалу принял за будоражащую кровь эксцентричность. Он купил для нее в рабочем квартале средней паршивости квартирку и на этом откланялся.

Дочку Тамара Васильевна заботой не баловала, на то полно родни: бездетные сестры с удовольствием возились с хорошенькой племянницей. Несмотря на избыток внимания, девочка росла замкнутой, и чем старше становилась, тем меньше испытывала потребности в общении. Она ни с кем никогда не делилась своими мыслями и переживаниями, держала все в себе. Никто не знал, какие чувства гнездились в ее одинокой душе.

Зима 1913 г. Петербург

Прекрасные поднятые руки, имитирующие игру на флейте, длинная сильная шея, божественные босые ноги. Каждое движение исполнено грации и красоты. Античная туника не столько скрывает, сколько демонстрирует изящное тело. Сердце у Данилки замерло, он стоял как вкопанный и был не в силах пошевелиться. Сцена опустела, овации стихли, зрители начали расходиться, а он продолжал пребывать под впечатлением танца. В воздухе повис сладкий аромат цветов, от которого у Данилки закружилась голова. Легкой величественной походкой королевы вошла она, богиня танца, сама Терпсихора. Обворожительно улыбнулась, обожгла его яркими сияющими глазами.

– Do you like my appearance? – произнесла она на чужом языке.

– Мадам спрашивает, понравилось ли тебе ее выступление? – перевел усатый тощий мужчина в щегольском костюме.

– Да, да! Очень понравилось! – затараторил Данилка. – Вы такая красивая, как ангел.

Он сказал это и почувствовал, как к щекам приливает румянец. Данилка опустил глаза и услышал заливистый смех танцовщицы.

– Ангел! – сказала она с сильным акцентом. – I will call you Аngel[1 - Я буду звать тебя Ангелом.].

Мадам Дункан потрепала мальчишку по спутанным светлым кудрям и отправилась в гримерную.

– Жди здесь, – велел обладатель щегольского костюма, преграждая путь беспризорнику.

Данилка послушно опустился на деревянную скамейку и приготовился ждать. В его совсем еще детскую душу постучалось застенчивое чувство первой любви. Оно застало его врасплох, как незваная гостья, появившаяся на пороге поздним вечером понедельника: нарушает все планы, но прогнать невозможно.

Их встреча была отнюдь не романтичной. В тот день Данилка крайне неудачно выбрал домохозяйку. Кряжистая опрятная женщина лет пятидесяти степенно шла от Сытного рынка по Кронверкскому проспекту. Она несла большую корзину, наполненную снедью. Данилка видел, как она покупала на рынке продукты: придирчиво выбирала жирных карпов, взяла шмат краковской колбасы, десяток яиц, сыр, калачи… У Данилки потекли слюнки, в пустом животе заурчало. В последний раз он ел два дня назад, когда в трактире разжился остатками жаркого. Он уже предвкушал, как затолкает в рот калач с желтым, как солнце, сыром. До покупки сыра Данилка еще колебался, за кем идти – за этой неуклюжей теткой или за другой, более молодой, которая покупала картошку и сметану. От сметаны Данилка тоже не отказался бы, но сыр выглядел куда соблазнительнее. А главное – домохозяйка. Та, что старше, показалась ему более безобидной. Такая не догонит – вон какая толстая и старая. В свои одиннадцать лет он считал всех людей, перешагнувших тридцатилетний рубеж, глубокими стариками.

Несмотря на возраст, домохозяйка оказалась прыткой, руки у нее были крепкими и тяжелыми. Это мальчик понял чуть позже. Дождавшись, когда жертва свернет с оживленного проспекта, Данилка, как чертенок, выскочил из подворотни и выхватил из рук женщины корзину. Надо было брать то, что сверху, и бежать, – подумал он задним умом, когда на него обрушился справедливый гнев потерпевшей. Огромная корзина оказалась для хилого Данилки неподъемной. Сил у него было немного, и его быстро догнали. Женщина больно лупила его по узкой спине и по голове; он смиренно принимал наказание, закрывая руками лицо.

– Вот негодник! Воровать вздумал! Я тебе задам! – приговаривала домохозяйка. Она схватила за руку свернувшегося ежом Данилку и потащила за собой. – Сейчас тебя к городовому отведу!

– Тетя! Не надо к городовому! Простите меня, тетя! – стал упираться беспризорник и тут же получил увесистый удар в лоб.

Когда Данилка понял, что его песенка спета, и отчаялся, внезапно явилось спасение. Резко остановилась пролетка, из которой сначала выскочил тощий подхалим, а потом выплыла Она. Невесомая, едва касавшаяся заснеженной дорожки изящными лаковыми сапогами. Взмах пушистых ресниц, в глазах тревога. Мягкий насыщенный голос. Она что-то возбужденно говорила на непонятном языке.

– Мадам спрашивает, почему вы истязаете несчастного ребенка?

– Он вор, его в участок надо, – сердито ответила домохозяйка.

– Come with me, – она протянула купюру женщине и подала Данилке руку.

– Мадам приглашает тебя проехать с ней.

Переводчик Данилке не понравился сразу. Это чувство явно было взаимным. Он терпел беспризорника рядом, заостренное лисье лицо выражало брезгливость. Если бы не мадам, переводчик погнал бы мальца поганой метлой.

Данилка вспомнил, где впервые увидел свою фею. На Большом проспекте возле телеграфа. Она была полуодета в легкую тунику и выглядела до невозможности воздушной, словно была богиней, спустившейся с небес. Высоко поднятая голова, игривые глаза, яркие губы. Их, пацанов-беспризорников, манил запретный алый цвет ее губ, призывно-взрослый и стыдный, но очень желанный.

– Ого, какая шмара! Таких даже в Москве на Тверской не встретишь, – выразил свое восхищение Темка Калачник. Он был самым старшим среди беспризорников и самым искушенным. Его уважали за умение воровать и не попадаться. Темка начал свою карьеру воришки в калачной лавке, где вытаскивал у зазевавшихся покупателей из карманов кошельки. За место работы он и получил кличку Калачник. Темка, в отличие от всех, был в Москве, чем очень гордился. Это позволяло ему судить о жизни.

– Надо думать. Она же иностранка! Ей твои с Тверской и в подметки не годятся, – поддел его Щербатый. Он был в компании вторым номером по значимости, завидовал Темке и пытался завладеть лидерством.

– Без соплей вижу, что иностранка. Вон не по-нашенски написано.

– Ну и что там написано? – полюбопытствовали пацаны, не знакомые с латиницей.

– Что надо, то и написано, – буркнул Темка, который и сам не мог прочесть витиеватые буквы на афише: «Isadora Duncan».

После того случая все пацаны стали втайне мечтать о загадочной иностранке. Калачник со Щербатым, самые старшие по возрасту, мечтали вслух, перебивая друг друга. Их романтические грезы были не лишены похабщины. Данилка тогда и предположить не мог, что ему посчастливится не только увидеть прекрасную иностранку, но и разговаривать с ней.

Из гримерной Айседора вернулась не скоро. На ней было свободное, напоминающее тунику хлопковое платье и мягкие туфли без каблуков. Она улыбнулась усталой улыбкой и жестом позвала Данилку.

– У тебя есть родители? Где ты живешь? – спросил неприятный переводчик.

Мать Данилки, прачка, отдала его в приют, когда мальчику исполнилось шесть лет. Тогда у него родилась третья сестренка. Кормить такую ораву было не на что. Отец его, может, и бродил где-то по свету, только кто он и как выглядит, Данилка не знал. Он год назад сбежал из приюта и с тех пор жил на чердаке дома на Пушкарской улице. Перебивался мелкими кражами, просил подаяния, иногда подрабатывал подсобным рабочим. Но беспризорников не жаловали, на работу брали неохотно, поэтому основным занятием оставалось воровство.

Всего этого Данилка рассказывать не стал – отправят еще в приют или, того хуже, к городовому. В приюте несладко: ни вздохнуть, ни плюнуть, приходится постоянно терпеть тычки с подзатыльниками. Он и так едва сумел оттуда сбежать после того, как два здоровых пацана отутюжили ему физиономию.

– Мамка есть. Живу я на Большой Пушкарской, – уклончиво ответил он.

Айседора с сомнением оглядела его и что-то сказала переводчику.

В трактире на Мытницкой Данилка с жадностью ел щи, торопливо запихивал в рот пироги с рыбой, словно боясь, что отберут. Все это время переводчик сидел за столиком в стороне, сохраняя на противном лице безразличное выражение. До этого Данилку покормили в театральном буфете. Айседора сама принесла ему кучу бутербродов: с сыром, с рыбой, с копченой колбасой. Казалось, она скупила всю снедь, которая продавалась, чтобы накормить сорванца.

– Бедный маленький мальчик, – сочувственно произнесла она, но Данилка ее не понял – подхалим-то не перевел. Он только косо поглядывал на Данилку и на всякий случай проверил, на месте ли бумажник. Этот жест не остался незамеченным – ни мадам, ни мальчиком. Данилка привык, что люди видят в нем потенциального вора.

– Ты отлично сложен. Хочешь научиться танцевать? – услышал Данилка обращенные к нему слова долговязого. Мальчик понимал, что неприятный ему тип всего лишь переводит, но все равно похвала из уст этого брюзги звучала странно. Мадам приглашала его заниматься в танцевальной школе, в которую набирала детей из бедных семей. Кроме обучения, учащиеся получали бесплатное питание и одежду.

– Возьми, – черкнула она на листке, вырванном из записной книжки, свое имя. – Я обычно останавливаюсь в «Англетере». Сейчас мои гастроли в России заканчиваются, мне надо ехать. Приходи в марте. В гостиницу или в театр. Я предупрежу, тебя пропустят.

Положа руку на сердце, Данилка к танцам был равнодушен и ни в какую школу поступать не собирался. Он вообще слабо представлял себя танцором. Если пацаны узнают, что он стоит у станка и, как девчонка, машет ногами, засмеют и на всю жизнь приклеят какую-нибудь обидную кличку.

И все же… Как магнит, притягивала его к себе эта женщина, которая годилась ему в матери. Ради одного прикосновения ее длинных пальцев Данилка готов был разучивать па и батманы.

* * *

Найти Максима Инархова, чьи часы были обнаружены в квартире Прохоренко, не составило особого труда. Он работал в «Артемиде» и, по оперативным данным, никуда не собирался исчезать.

Представительный мужчина средних лет, ведущий технолог, Максим Викторович Инархов имел приличную репутацию. Не идеальную, ибо водились за ним мелкие грешки морального характера, но вполне приемлемую. Он был разведен и жил один, не привлекался, на работе нареканий не имел. Разве что был замечен в служебном романе с офис-менеджером, но это дела давно минувших лет, о которых никто и не вспоминал. Впрочем, данная подробность биографии Инархова для следствия интереса не представляла. Вызывало любопытство другое. Максим Инархов и Оксана Прохоренко были знакомы. Более того, их связывали родственные отношения – Максим приходился ей сводным братом. Ко всему прочему, Инархов был у Прохоренко в день убийства, приблизительно в то время, когда оно произошло.

С соседями, а точнее, с соседкой оперативникам повезло. Анна Ивановна оказалась из тех старушек, которые все всегда видят и знают. Она жила на одной лестничной площадке с Оксаной и отслеживала всех визитеров. Она и запеленговала Инархова. Анна Ивановна охотно отозвалась на просьбу милиционеров перечислить всех, кто приходил к ее соседке. Особенно оперативников интересовали люди, бывшие у Прохоренко в день убийства.

– Вы приходили к Оксане Прохоренко? Приходили, – задал Тихомиров вопрос Максиму и сам на него ответил. – Вас, уважаемый, видела соседка по лестничной площадке. Отпираться бессмысленно.

Инархов и не думал отпираться. Он хорошо помнил, как приехал в тот злосчастный день на Енотаевскую улицу. Раньше он был там только один раз, два года назад. Нужно было передать подарок от родственника. Пришел – отдал – ушел. В этот раз они договорились с Оксаной обсудить предстоящие похороны их общего дяди. Максим приехал в назначенное время, но Оксаны не оказалось дома. Мобильный она не брала. Потоптавшись у двери, Инархов развернулся и уехал. Соседка видела, как он шел к Оксане – это правда. Макс помнил сердитую старушку, отчитавшую его за то, что он «ходит и ходит». К сожалению, бдительная дама не видела, что в квартиру сестры он не заходил. Следователь, естественно, ему не верит. Максим никак не мог понять, каким образом его часы оказались в квартире Оксаны, откуда на них взялась ее кровь. Следователь оперировал этим фактом и склонялся к тому, что убийца – Максим Инархов. Тихомирова понять можно, улика очень весомая, для обвинительного приговора других и не нужно.

– Вы, как никто другой, заинтересованы в смерти Прохоренко. Недавно скончался ваш общий родственник, московская квартира которого должна перейти по наследству вам обоим. Вы решили ни с кем не делиться и стать единоличным владельцем дорогостоящей недвижимости.