У Никитских ворот. Литературно-художественный альманах №2(2) 2017 г.

Прошло несколько недель, когда у Натальи Семеновны совпало расписание с Николаем Константиновичем. И она решила сразу же «отчитаться о проделанной работе», но так, чтобы не обидеть человека.

– Представляете! Почти все мои «кандидатки» уже устроили свою личную жизнь. Больше и не знаю, к кому еще обратиться.

– Может, кого вспомните. Не на улице же знакомиться, в самом деле.

– Ладно, я подумаю, – ответила Наталья Семеновна, просто, чтобы что-то сказать.

Но про себя решила, что больше никому звонить и предлагать жениха не станет. Через некоторое время, придя домой, Наталья Семеновна застала в гостях у своей дочери подругу Алю. Молодые женщины с удовольствием болтали, сидя на кухне и попивая чай. Аля была за рулем, и Ариша предложила чай.

Наталья Семеновна занялась ужином, прислушиваясь к беседе. Аля говорила о свекрови, какая чудесная женщина, умница и красавица, и доброты необыкновенной. Но вот осталась вдовой в 49 лет. И тут Наталья Семеновна решила рассказать о Николае Константиновиче. Обе подружки, и Аля, и Ариша, отреагировали с энтузиазмом! Порешили, что Наталья Семеновна передаст номер телефона Алиной свекрови Николаю Константиновичу, и он сам с ней созвонится и назначит встречу.

– Ой, – вдруг всполошилась Аля. – Только мы живем в Мытищах!

– И что? Это же рядом с Москвой, – удивилась Наталья Семеновна.

– Она Москву не очень хорошо знает, редко бывает.

– Ну, договорятся встретиться в метро, схему всегда можно посмотреть!

На том и порешили. Довольная успехом, Наталья Семеновна при первой же встрече дала номер телефона Николаю Константиновичу, и спокойно переключилась на текущие учебные дела.

Весенний семестр подходил к сессии. Студенты напоминали броуновское движение, стали активнее посещать лекции и семинары, сдавать текущие задолженности и волноваться о предстоящих экзаменах. Наталья Семеновна радовалась приближающейся сессии, после нее – летний отпуск! Красота.

Как-то вечером Наталья Семеновна вновь застала дома Алю. Та уже собиралась уходить и стояла в дверях, как вдруг Наталья Семеновна вспомнила о планах познакомить ее свекровь и Николая Константиновича.

– Позвонил? – спросила Наталья Семеновна.

– И позвонил, и на свидание пригласил.

– Ну и как?

– И не пришел! – в голосе Али звучало возмущение.

– И не пришел? – это очень удивило Наталью Семеновну. – Я выясню.

Николай Константинович шел навстречу по коридору института. «На ловца и зверь бежит», – подумала Наталья Семеновна.

– Здравствуйте, Николай Константинович, как дела?

– Добрый день. Нормально все, к сессии движется.

– А на личном фронте? Вы звонили моей протеже?

– Звонил.

– И как?

– Вполне милая женщина, скромная.

– И что дальше?

– Предложил встретиться.

– Она согласилась?

– Да, согласилась, но не пришла.

– Она не пришла? А мне сказали, что вы не пришли!

– Как не пришел? Я был, на всех женщин посматривал.

– Может, надо было подойти и спросить? – наступала Наталья Семеновна.

– Я и спрашивал. Не пришла.

Они помолчали. Дочь Ариша нередко ставила в упрек Наталье Семеновне, что она пристает с вопросами к людям, что это неприлично. На что Наталья Семеновна отвечала, что ей люди интересны, вот она и спрашивает.

– И где же вы договорились встретиться? – спросила она теперь.

– Ей и мне удобна оранжевая ветка, на станции «Китай-город».

В секунду Наталье Семеновне все стало ясно. Как в детективном фильме про Эркюля Пуаро, все сложилось: жених ехал на «Китай-город» с юга, а невеста – с севера, и приехали они на разные платформы. И честно ждали друг друга. И расстраивались. И не дождались.

И надо же было назначить свидание именно на этой станции, может, единственной в Москве, где разные платформы – и увидеть друг друга невозможно…

Лилия Лузанова

Мюон одиночества

(отрывки из Венецианской части романа «Мюон одиночества»)

Лилия Лузанова: «Воспитывалась самым сумасшедшим городом России – Казань, где творили самые безумные гении: 19 век – Н. И. Лобачевский, 20 век – Н.А. Васильев. Поэтому пытаюсь писать в неевклидовом измерении».

…В одном месте набережная сужалась, потесненная углом блекло-салатового, наползающего на нее потускневшей и обсыпавшейся штукатуркой здания, и становилась особенно хороша за счет сужения и неожиданного добавления нового оттенка зеленого, разбавившего мягкий розовый цвет еще незажженных фонарей. В этом месте все особенно между собой гармонировало и рифмовалось – и мутная вода, и мукомольный буро-кирпичный завод Джудекки, и скрипящий от ветра причал, и несуразность кривоватого здания, склонившегося интимно к фонарю.

…Одиночество стояло рядом, так и не отступив от меня ни на шаг. Я снова взглянула в его мглистые мутно-нефритовые глаза с отражающимися в них медными бликами заката. Мое время истончается, но по-прежнему не дает гарантию, – кроме глаз, этих мглистых рысьих глаз, свидетельствующих вечность.

В одиночестве есть какая-то звериная, непреодолимая привлекательность. Оно влечет и пугает, возвышает и отвращает одновременно. Одиночество обостряет, усиливает акустику времени, и можно слышать зов предков. От этой прозрачности становится жутко, будто приближаешься к световой черте, отделяющей мир живых от мира мертвых. И тогда хочется вырваться, вернуться обратно в замутняющую и мнимо успокаивающую сознание своей суетой жизнь.

Только нельзя избавиться от того, частью чего являешься. Так же как никогда не исчезнет то, что является частью тебя. Мы состоим друг из друга – я из одиночества, а одиночество – из меня. Одиночество слагается из множества нас – бессистемных мюонов, тщетно пытающихся соединиться, не понимая того, что всегда были едины. Так же, как и всегда были разделены.

Я спустилась по лестнице к самому краю воды, и дух тления ударил мне в нос. Вода массивно и величественно переливалась последними кровянистыми отсветами, перекатываясь крупной неровной чешуей на коже живого тела. Я отступила на шаг: мне показалось на секунду, что у моих ног дышит гигантский василиск, испускающий свой ядовитый запах.

…Одиночество – прародитель вечности, как ложь – прародитель красоты[1 - Ранее автор упоминал о том, что в гармонии мира Афродита – богиня красоты рождена дочерью Апаты – богини лжи и обмана.]. А Венеция – родина одиночества. Она всегда была его родиной, даже тогда, когда ее еще не было в картах вечности.

Я увидела его на острове мертвых. Перед выходом из ворот кладбища я зашла в туалет, чтобы вымыть руки. Почему после кладбища всегда хочется помыть руки? Разве можно заразиться смертью?!

Подходя к остановке водного автобуса вапоретто на острове Сан-Микеле, я увидела молодого мужчину тридцати с небольшим лет, среднего роста, худощавого, с черным цветом густых волос и в тонком темно-сером пальто до колена. Меня привлекло его лицо – выразительное, породистое, с густым темным взлетом бровей и плотными сухими скулами. Лицо волевое и нежное одновременно, молодое и испещренное опытом, умное и простое доверчиво-мягким изгибом губ.