Неизвестная жизнь писателей, художников, композиторов

История любви любого выдающегося человека всегда интересна, поскольку в ней особенно ярко раскрывается весь его внутренний мир. История же отношений Жорж Санд и Фредерика Шопена интересна вдвойне, поскольку эти два человека являются выдающимися личностями.

Познакомил же их, и это подтверждают многие очевидцы, в 1837 году Ференц Лист. И первое впечатление, которое произвела Жорж Санд на Фредерика, было не в ее пользу. Композитору она показалась некрасивой. Ее лицо с резкими чертами и крупная фигура не вписывались в его идеал женской красоты. Он якобы даже бросил в ее адрес следующие слова: «Какая антипатичная женщина эта Санд! Да и женщина ли она? Я, право, иногда склонен в этом усомниться».

Зато Шопен с первой же встречи понравился Санд. И она стала пытаться привлечь его внимание к себе. А Жорж Санд, если хотела, могла выглядеть просто обворожительной. Но для этого требовался случай. И он вскоре представился. Точнее, появился он с подачи Ференца Листа, который уговорил Шопена съездить с ним в Ноан – имение Жорж Санд в Берри. Там Шопен смог ближе познакомиться с хозяйкой, и вскоре его антипатия к ней сменилась любовью.

Говорят – противоположности притягиваются. По сути, это был как раз тот случай. Действительно, Жорж Санд и Фредерик Шопен были чуть ли не антиподами. Как однажды заметил один из исследователей творчества композитора, в этой любви «Шопен был женщиной – нервной, причудливой, слабой и очаровательной, а Жорж Санд – сильным, энергичным мужчиной».

И то ли по стечению обстоятельств, то ли по воле рока, но именно этот деликатный и благовоспитанный человек влюбился в женщину, бросившую мужа, переодевавшуюся в мужские наряды, курившую папиросы и проповедовавшую в своих произведениях, а также придерживавшуюся в жизни принципов свободной любви. Что связало их чувства в единый узел, сказать практически невозможно…

Зимой 1838 года влюбленные отправились на испанскую Майорку. Сначала они поселились в гостинице, а затем перебрались в полуразвалившийся картезианский монастырь. Мебели, кроме старых стульев, в монастыре не было. Но благодаря вещам, которые Жорж Санд приобрела у эмигрантов, она смогла создать в комнатах хоть какой-то уют и жилой вид.

Но романтику монастырской жизни, протекавшую первое время в ореоле любви, вскоре стали омрачать жизненные неурядицы. Так, неожиданно заболел Шопен, к тому же его болезнь все более прогрессировала. Но благодаря уходу Санд и благотворному климату болезнь отступила.

Помимо пошатнувшегося здоровья Шопена, жизнь на Майорке омрачали и многочисленные бытовые неудобства. Это – и дороговизна самой жизни, и несложившиеся отношения с местным населением, и даже плохая еда. Но главной неприятностью стала погода, которая вдруг резко изменилась, и вместо яркого солнца зарядили проливные дожди.

Все это, вместе взятое, негативно отразилось на настроении композитора, который стал чрезвычайно нервным и капризным. И Жорж Санд должна была терпеть его детские капризы и раздражительность. Практически весь день она не отходила от Фредерика и только ночами работала над очередным романом…

В мае Санд и Шопен оставили Майорку и вернулись сначала в Ноан, а затем отбыли в Париж. Первое время они поселились отдельно друг от друга. Но спустя недолгое время стали жить вместе.

Об амурных отношениях Санд и Шопена ходило немало самых противоречивых слухов. Одни говорили, что эта любовь доставляет композитору одни душевные мучения. Например, писательница якобы обращалась с ним грубо и почти с нескрываемым пренебрежением.

Другие очевидцы придерживались совсем иной точки зрения. Так, Адольф Гутман – любимый ученик Шопена – говорил, что Санд, наоборот, относилась к композитору чуть ли не с материнской заботливостью и они почти ни разу не ссорились.

Кто в данном случае прав, а кто виноват, определить довольно сложно. Возможно, в обществе они вели себя в соответствии с принятыми нормами. А вот наедине могли дать волю накопившимся негативным эмоциям.

Но какие бы отношения ни сложились между Санд и Шопеном, спустя десять лет после знакомства, в 1847 году, они расстались. Причин для подобного финала было немало. Так, Жорж Санд очень любила музыку, в то время как композитор к литературе относился почти с безразличием. К тому же Фредерик имел очень тяжелый характер. На публике он был мил и обаятелен, дома впадал в ипохондрию и дни напролет был не в духе. Особенно часто это происходило во время болезни композитора.

К тому же в последние годы Санд изменяла ему. Композитор это знал и, даже сознавая свое унизительное положение, не мог порвать свои отношения с Санд. Этот факт говорит о том, насколько сильно Шопен был влюблен в Санд.

И кто знает, как долго продолжалась бы эта неопределенность в отношениях Шопена и Санд, если бы не роман Жорж Санд «Лукреция Флориани», вышедший в свет в 1847 году. Сюжет этого произведения во многом напоминал историю отношений композитора и романистки: изнеженный и избалованный князь Кароль влюбляется в известную актрису Лукрецию Флориани, у которой трое детей от разных отцов. И любой, кто хотя бы мельком был знаком с биографией композитора, легко мог определить, что между ним и Каролем много общего. Можно лишь предположить, какой удар нанесла книга Санд по самолюбию Шопена. Но он снес эту публичную пощечину…

Конец отношениям двух выдающихся людей своей эпохи положила ссора Санд с дочерью, которая накануне вышла замуж. Романистка запретила ей появляться в своем доме, а также написала Шопену, чтобы тот тоже последовал ее примеру. Но Фредерик ослушался свою возлюбленную. Сама же Санд считала, что причиной их разлуки стала ссора Шопена с ее сыном…

После этого конфликта они виделись лишь однажды. Правда, когда композитор находился при смерти, Санд решила навестить его. Однако друзья Шопена запретили ей делать это, считая, что сильное волнение плохо скажется на его состоянии. А ведь Шопен ждал ее. Об этом он признался одному из своих друзей: «Она обещала мне, что не даст мне умереть без нее, что я умру у нее на руках». Но все произошло совсем по-другому…

Красные розы для Штрауса

В 1858 году австрийский композитор Иоганн Штраус побывал в России, точнее, в петербургском Павловске. С первых же дней он вызвал бурю страстей у молодых экзальтированных поклонниц его таланта. Доказательством служили десятки букетов, каждый вечер появлявшихся в его артистической уборной. И почти всегда к цветам прилагались записки – то восторженные, то интригующие, то откровенно любовные.

Однако, едва просмотрев, Иоганн откладывал их в сторону: и в Вене, и во время гастролей за границей он привык к этим мимолетным сентиментальностям женских сердец. Легкие приключения его интересовали мало: молодому, увлеченному романтическими образами композитору хотелось возвышенных чувств, большой и светлой любви.

И вот однажды грёзы стали явью. Как-то летом 1858 года во время одной из прогулок композитора представили девушке Ольге. Они сразу понравились друг другу и уже в течение этого же дня буквально не отходили ни на шаг один от другого. Некоторое стеснение, неизбежное при случайном знакомстве, быстро исчезло, и они, непринужденно беседуя, почти до самого вечера гуляли по тихим аллеям парка.

И когда яркие лучи летнего солнца коснулись верхушек деревьев, а из тени кустов выбрались легкие сумерки, Ольга неожиданно прервала разговор. И в ответ на удивленный взгляд Штрауса смущенно произнесла, что сегодня уже поздно, и деловито протянула руку на прощание.

– Тогда завтра? – неуверенно спросил Иоганн. Ольга какое-то время молчала, и когда Штраус задержал на мгновение ее маленькую ручку в своей, она прошептала: «Завтра вы получите от незнакомки красные розы, мэтр Жан!» Но пока Штраус раздумывал над словами Ольги, она уже скрылась за поворотом в аллее.

На второй день композитор, действительно, получил букет красных роз. Нетерпеливым движением он вскрыл приложенный к ним конверт. Ольга соглашалась на встречу в полдень у Храма дружбы. В назначенное время Иоганн с волнением вглядывался в прогуливавшихся невдалеке павловских красавиц. Он верил и не верил полученному ответу. И только когда увидел знакомую фигурку, с облегчением вздохнул.

За первой встречей последовали многие другие. Влюбленные уходили от любопытствующих взоров далеко в глубь парка, к «Белым березам», к «Самому красивому месту». Но чаще всего их прогулки совершались в одном направлении: через Новую Сильвию в Красную долину.

С каждым днем чувства Иоганна к Ольге разгорались все ярче и ярче. Он уже не мог жить без нее. И это был безусловный сигнал о том, что он влюбился. И этими своими глубинными чувствами к Ольге ему вдруг захотелось с кем-нибудь поделиться. В ту пору самым близким для него человеком в Петербурге был Август Лейброк, давно обосновавшийся в России австриец, оказывавший немалую помощь Штраусу в его коммерческих делах, в частности в организации концертов.

Услышав об Ольге, Лейброк сразу же попытался объяснить земляку, что он ей не пара. Она – дочь генерала, он же – всего лишь капельмейстер, хотя талантливый и пользующийся исключительным успехом.

Но Штраус в ответ лишь качал головой, не желая верить словам Лейброка. Ведь он считал Ольгу девушкой особенной, не похожей на других ее сверстниц. И эта вера в ее неповторимость полностью лишила Иоганна трезвого взгляда на возникшие обстоятельства.

И Лейброк, поддавшись очарованию чистого чувства, стал наперсником и помощником в их сердечных делах. В дни, когда Ольга не могла встречаться с Иоганном, они посылали друг другу записки. И солидный, уважаемый Лейброк отправлялся за любовными посланиями, почтовым ящиком для которых служило дупло старого дуба, раскинувшего ветви недалеко от Храма дружбы.

В свиданиях и записках пролетали за днями дни. Лето шло к концу. Закрывались дачи, отдыхающие возвращались в Петербург. Подходил к завершению и концертный сезон. А это значило, что и Штраус вскоре должен будет уехать на родину.

Теперь все свободное время влюбленные проводили вместе, гуляя по давно знакомым, полюбившимся им местам. Понимая, что час разлуки близок, они тем не менее пока не сказали друг другу главного. Наконец Иоганн не выдержал и стал просить Ольгу поговорить с родителями: перед отъездом он хотел сделать официальное предложение. Ольга долго отказывалась, но под напором Иоганна согласилась.

Ольга предполагала, что мать будет против сватовства Штрауса, но гнев родительницы превзошел самые мрачные предчувствия дочери. Отправив дочь под строгий надзор в Петербург, она поспешила к Штраусу. При встрече с композитором она потребовала, чтобы он забыл об Ольге и вернул ее письма.

Оскорбленный в самых сокровенных чувствах, Штраус молчал. Евдокия Акимовна (так величали мать Ольги) просила, требовала, угрожала. Однако ей пришлось уйти ни с чем. Но эта его победа особой радости ему не принесла: он по-прежнему не мог видеться с Ольгой. Единственное, что их связывало в эти дни, так это переписка, которая продолжалась благодаря усердию Лейброка и Полины – сестры Ольги.

Перед отъездом, несмотря на все предосторожности Евдокии Акимовны, Штраусу удалось встретиться с Ольгой у Лейброка. Он увидел ее грустной, но спокойной и по-прежнему любящей. Она первая сказала Иоганну, что их разлука кратковременна, всего на несколько месяцев. Весной, когда он вернется в Петербург, они тайно поженятся, и он увезет ее.

Штраус уехал. Но переписка между влюбленными продолжалась. И вдруг весной писем не стало. Когда взволнованный, полный недобрых предчувствий Иоганн прибыл в Петербург, он застал Ольгу в глубоком трауре: трагически погиб ее единственный и горячо любимый 18-летний брат.

Как не похожа была эта встреча на их прощание полгода назад. Ольга вся ушла в свое горе. Иоганн пытался восстановить ту душевную близость, гармонию чувств и мыслей, которые присутствовали в их отношениях раньше. Но Ольга отдалялась от него.

Однажды, когда они молча прогуливались по Александровскому парку в Царском Селе, Ольга сказала, что их прошлогодние надежды и планы стали нереальными: после смерти брата она не может ни покинуть родителей, ни выйти замуж вопреки их воле… Они еще время от времени встречались, но решение Ольги было непоколебимо…

Украинская любовь Бальзака

Богатая аристократка из далекого украинского села Верховня Эвелина Ганская (в девичестве Ржевусская) появилась в жизни писателя случайно. Молодая, симпатичная женщина, которой едва минуло тридцать лет, однажды прочитала роман Бальзака «Шагреневая кожа». И то ли от скуки, то ли из желания хотя бы как-то разнообразить свой быт, написала автору письмо, в сочинении которого, помимо самой Ганской, участвовали две ее сестры, а также воспитательница единственной дочери Ганской – мадемузель Анриетта Борель (уменьшительно Лиретта). Но письмо она отправила не только без обратного адреса, но даже не назвала своего настоящего имени, а только подписалась таинственным словом «Чужестранка». Правда, снабдила его печаткой «Diis ignotis» (Неведомым богам)…

Письмо легло на стол писателя 28 февраля 1832 года. Оно было одним из тех сотен посланий, которыми Бальзака буквально засыпали поклонницы. Однако, несмотря на загруженность, Оноре почти всегда отвечал на письма (даже если за него это делала его верная, почти лишенная ревности приятельница Зюльма Карро).

Но как ответить на письмо с Украины? Ведь обратного адреса таинственная Незнакомка ему не сообщила. Однако изобретательный Бальзак придумал оригинальный выход. Как раз в это время в печати находилось переработанное издание «Сцен частной жизни», а одна из новых новелл – «Искупление» – еще никому не была посвящена. Бальзак незамедлительно отослал в типографию распоряжение разместить на первой странице латинскую фразу «Diis ignotis» и поставить рядом с ней дату того дня, когда на его письменный стол лег конверт с письмом от Незнакомки. А произошло это 28 февраля 1832 года. Но, как известно, человек предполагает, а бог располагает: его верная де Барни, которая все еще продолжала править корректуры его произведений, увидела в таинственной посланнице конкурентку и убрала латинскую фразу.

Впрочем, следует думать, что мадам Ганская вовсе и не ждала ответа на свое послание: как-никак, а она очень красноречиво это подтвердила тем, что не оставила никаких о себе следов. Понимая это, аристократка из украинской глуши пишет второе, а затем и третье письмо Бальзаку. Пока для нее это только забава, которая, увы, украинской аристократке не просто начинает нравиться, но и увлекает ее, как и любую женщину, своей романтичностью и оригинальностью. Тем более что пятидесятилетний муж уже ничего не может дать для ее страстной плоти и развитого духа.

Но, как это часто случается, любопытство порождает изобретательность. У госпожи Ганской вдруг появляется желание поближе познакомиться с кумиром всех женщин Европы. И она делает очень решительный шаг. Чтобы выяснить, дошли ли ее послания к великому французу, она вместе со своими наперсницами 7 ноября 1832 года предлагает Бальзаку подтвердить получение ее писем объявлением в газете. «Одно слово в “Котидьен” даст мне уверенность, что вы получили мое письмо, и что я могу писать вам без опасений. Подпишите свое объявление: “Ч…… е О. Б.”», – таким образом она выразила свое предложение.

И вот наконец 8 января 1833 года Ганская дождалась ответа: в парижском номере газеты «Котидьен», датированной 9 декабря 1832 года, в рубрике «Объявления» она прочла: «Господин де Б. получил обращенное к нему письмо. Только сейчас он может подтвердить это при посредстве газеты и сожалеет, что не знает, куда направить ответ. Ч…… е О. де Б.».

Итак, начало было положено, а лучше сказать, разыграно. И великий Оноре вроде бы даже очень легко попался, а затем, как показала жизнь, запутался в этой женской ловушке, построенной из скуки, тщеславия и экзальтации. Но при этом следует признать, что, обремененный долгами и жаждой денег, писатель шел к этому союзу с четким планом в голове: он всю жизнь нуждался в деньгах и поэтому постоянно стремился соединить свою страстную натуру с судьбой богатой женщины.

Госпожа Ганская после этого объявления наконец-то решилась по-настоящему вступить в переписку с великим французом. Но хитроумная женщина, понимая, что полученные из Парижа письма в ее адрес могут вызвать непонимание со стороны ее пятидесятилетнего мужа, решает, что всякие подозрения отпадут, если они будут приходить в адрес Анриетты Борель. И таким образом несчастная Лиретта становится соучастницей любовной игры, которую повела за спиной мужа хитроумная Эвелина. Итак, Ганская вышла из тени и назвала свой домашний адрес, точнее, адрес Анриетты Борель.

И вот наконец-то после этого в деталях продуманного шага она получает ответ из Парижа. Более того, не одно, а целых два письма, правда, одно из них было написано рукой верной писателю Зюльмы.

«Вы, которую я ласкаю, как сладостную иллюзию, – пишет он Незнакомке, – вы, которая, как упование, проходит сквозь все мои мечты… Вы не знаете, что означает для поэта, когда в его одиночестве появляется столь сладостный образ, чьи контуры, именно потому, что они столь неясны и неуловимы, наполняют его таким восторгом».

И в данной ситуации умудренный жизнью Бальзак неожиданно повел себя как неопытный в любовных интригах юноша. Не зная имени своей поклонницы и ее внешнего вида, тем не менее в своем третьем письме он уже признается ей в любви. «Я люблю вас, Незнакомка! И это удивительное чувство – только естественное следствие моей всегда унылой и несчастной жизни… Если с кем и могло приключиться что-либо подобное, то именно со мной».