Экстрасенс разбушевался

– Что будет делать персонал? – поинтересовался главный врач детской клиники. – Если исцеляет Мурашко?

– Странный вопрос, – удивился министр. – Обследовать и вести больных. Вот представьте: вы получили новое лекарство. Его применение дает поразительный эффект. Разве это отменяет участие врача? Наблюдение, поддерживающее лечение… Кстати, о лекарствах. Химиотерапию применять прекращаем, высвободившиеся препараты отдадим в клиники для взрослых. Всем все ясно?

Участники совещания закивали. Так я стал работать по трем адресам. В понедельник отправлялся в Аксаковщину, два последующих дня практиковал в Минске, четверг и пятницу проводил в Боровлянах, где исцелял детей с ДЦП. Не скажу, что все шло гладко. Более всего хлопот доставлял рак крови. Не лимфома с ее четкой локализацией, а лейкозы. Муторное дело. Для начала долгий поиск патологии в органах кроветворения, затем помощь им в возвращении прежних функций. Если деток с «обычным» раком мог исцелить два десятка в день, то с лейкозами – троих или пятерых. По моей просьбе в клиниках ввели сортировку больных. Для начала шли тяжелые в терминальной стадии, после их исцеления занимался остальными. Но процесс шел и приносил радость. Как и прежде, я являлся к деткам с гостинцами. Пока те жевали конфетки, работал. Но с тяжелыми номер не проходил – времени требовалось больше. Я облачался в халат и бахилы, надевал перчатки и хирургическую маску. Врачи отводили меня к больному, где выдавали за коллегу из Москвы. Я делал вид, что обследую пациента, сам же занимался исцелением. Иногда это занимало час или два.

Разумеется, сохранению тайны это не способствовало; тем не менее, ее блюли – и врачи, и средний медицинский персонал. Не из страха. Как сказала мне заведующая отделением онкологии: «Как иначе, Михаил Иванович? Вот узнают в Москве – и заберут вас. Кто станет исцелять наших деток?» Информация все же протекла, но об этом позже. Для начала любопытная история.

Это случилось в декабре. Как-то вечером в нашей съемной квартире долго и протяжно зазвонил телефон – межгород. Этот номер знали многие – нет смысла таить, все равно скоро в свою квартиру переберусь, потому звонок не удивил. Я снял трубку.

– Господин Мурашко? – спросил мужской голос. Неизвестный абонент говорил по-русски, но с заметным акцентом.

– Да, – подтвердил я.

– Меня зовут Серхио – Сергей Иванович, по-вашему, – представился собеседник. – Я потомок русских эмигрантов. В настоящее время – советник посольства Аргентины в Москве. Наслышан о вас. У меня такой вопрос: вы исцеляете слепоту?

– Не доводилось, – признался я. – Хотя можно попытаться. Сколько лет пациенту?

– Пациентке. Это девушка, восемнадцать лет.

– Слепота полная или частичная?

– Различает день и ночь, а еще фигуры людей.

Значит, зрительный нерв не умер окончательно.

– Тогда стоит попытаться. Привозите, посмотрю. Но гарантий не даю – до сих пор этим не занимался.

– Договорились, Михаил Иванович, – обрадовался Серхио. – Сколько это будет стоить?

– Консультация бесплатна, гонорар обсудим на месте. Не волнуйтесь, не разорю.

– По этому поводу беспокоюсь меньше всего, – сообщил Серхио. – До встречи!

Он позвонил спустя неделю – тоже вечером.

– Мы в Минске, – сообщил, поздоровавшись. – Что делать?

– В первый раз в городе? – поинтересовался я.

– Да.

– Тогда, видимо, захотите осмотреть достопримечательности белорусской столицы. Предлагаю начать с площади Победы. Берите такси и приезжайте. Встретимся возле Вечного огня.

– Будем! – заверил он, догадавшись о причине такого предложения. – С вас – рассказ о памятном месте.

Спустя час я вышел к монументу. Возле Вечного огня стояли двое: невысокий мужчина лет сорока в коричневом пальто и фетровой шляпе и девушка в шубке из голубой норки и такой же шапке. Белые сапожки обтягивали ее икры до колена. Не бедные клиенты. Я подошел и поздоровался.

– Рад познакомиться, господин Мурашко! – Серхио пожал мне руку, не снимая перчатки. – Разрешите вам представить сеньориту Анну.

Он произнес несколько слов по-испански.

– Буэнос ночес! – звонким голосом сказала Анна и протянула руку в белой кожаной перчатке. Я ее осторожно пожал, заодно рассмотрел аргентинку. Красивая девушка. Правильные черты лица, маленький ротик с пухлыми губками, большие черные глаза под пушистыми ресницами. Нос слегка великоват, но это только придает шарма. Цвет волос под шапкой не разглядеть, но наверняка черные, как и брови. Жгучая испанская красота. Впечатление портил только взгляд – неуверенный, без огня во взоре.

– Синьорита говорит по-английски? – поинтересовался я, перейдя на язык Шекспира.

– Йес, ай ду! – улыбнулась Анна.

– Предлагаю прогуляться в парке, он совсем рядом, – сказал я на английском. – Там расскажу вам о Минске. Да и памятник оттуда лучше виден.

– Хорошо, – кивнула Анна. Молодец, понятливая.

Серхио аккуратно взял девушку под руку, мы спустились в подземный переход. Выбравшись наверх, зашагали к парку. Серхио вел девушку осторожно, периодически предупреждая о чем-то по-испански. Интересно, кто она ему? Вряд ли дочь или родственница – слишком уж почтителен. Ребенок начальства? Тогда почему Анну привез он?

Гуляющих в это время в парке не было. Мы без труда нашли свободную скамейку, где устроились втроем. Я сел рядом с Анной, Серхио – с другой стороны от девушки. Я осмотрелся по сторонам.

– Опасаетесь слежки? – спросил Серхио по-русски.

– Да, – кивнул я. – КГБ нервно реагирует на мои контакты с иностранцами.

– Сомневаюсь, что есть причина беспокоиться. Аргентина мало интересна КГБ. Да, в Москве присматривают, но без рвения. Я согласовал поездку в Минск в министерстве иностранных дел, там охотно дали разрешение. Слежки не заметил.

– Ну, раз так, займемся исцелением, – я достал из кармана шарф. – Завяжите сеньорите глаза.

– Для чего? – удивился он.

– Чтобы яркий свет не повредил исцеленную сетчатку.

На пути к парку я определил причину слепоты Анны. Атрофия зрительных нервов ишемического происхождения. Нарушен кровоток к нервам, что и привело к потере зрения. Следствие перенесенной болезни, скорее всего.

Серхио сказал Анне несколько слов по-испански, та кивнула. Он завязал ей глаза.

– Сидите смирно! – сказал я по-английски и положил ладонь ей на ближнюю глазницу. Нужды в том не было, но зачем светить возможностями? Для начала расширить кровоток. Теперь запустить процесс восстановления сетчатки…

Анна внезапно сказала что-то по-испански.

– Говорит, что в глазу покалывает, – перевел Серхио.

– Объясните, что нужно потерпеть. Идет процесс исцеления зрительного нерва, – сказал я по-английски.

Девушка успокоилась. Я немного подождал, чтобы быть полностью уверенным, и предложил ей снять повязку. Порывистым движением она сорвала шарф.

– Диос мио! – воскликнула девушка и затараторила по-испански. При этом она вертела головой и тыкала пальчиком в нас, окружающие деревья, входную арку.

– Анна говорит, что все видит, – перевел, наконец, Серхио. – Нас, деревья и вон то сооружение. Видит хорошо, как в детстве, до того, как перенесла болезнь. Сокрушается, что только одним глазом.

– Будет и второй, – сказал я. – Не хотите прогуляться, Сергей Иванович? Нужно кое-что обсудить. Анна пусть подождет здесь.

– Хорошо, – кивнул он и встал. Мы отошли на пару десятков шагов.