Последний Судья

– Это тот мужик, что раскупорил гробницу Тутанхамона. Ну, фараона Египетского. Которого мумию в музее Парижа выставили потом. И кучу его золотых украшений. Погребальных.

– Ну и что?

– А то, что поперемёрли почти все, кто эту самую гробницу вскрывал, и сокровища чёртовы оттуда доставал! Проклятье, как говорят, жрецов! Наложенное на гробницу!

– Ха-ха-ха! – смеюсь уже вполне весело. Потому что мне и правда смешно, – Колян! Ну ты даёшь! У нас тут фараонов отродясь не водилось! Как и жрецов. Как и золотых сокровищ. Ну, а что у нас там, за проёмом, ты и сам видал! Одно гнильё! На такое даже смысла нет проклятье накладывать! Потому что такое – и на …уй никому не нужно! Согласен?

– Ну… Пожалуй.

Вижу, что не убедил его. Но отступать поздно. Тем более, что дыру нашу мы заложить обратно, и заштукатурить ну никак не сможем, и Интерфейс с Глюком если припрутся, сразу её найдут! И уж они-то рефлектировать не будут!

– Короче: пока нам никто не мешает, и молодёжь наша борзая сюда ещё не влезла, предлагаю снять пенки – самим! Вперёд!

Беру из дрожащих Коляновских рук фонарик, и лезу, согнувшись в три погибели, в дыру. Рюкзак, правда, зацепился, и Коляну пришлось его отцеплять и проталкивать. Но вот мы и внутри!

Ну, что сказать.

Ничуть впечатление не лучше, чем при осмотре через дырку.

Одно слово: рухлядь! И много её…

Однако кое-что меня насторожило. Рухлядь навалена всё сплошь возле дыры, которую мы – ну, вернее, я! – проделал, а дальше как будто всё куда приличней выглядит. Нету ни завалов, ни мусора на полу!

– Колян! Давай-ка мы пролезем мимо всех этих остатков былой роскоши, да двинем вон туда! – показываю лучом, – Там, похоже, расчищено!

Перелезли с трудом. С помощью мата. Кое-что, конечно, пришлось отодвигать, да отбрасывать – а то просто не пролезли бы. Пылюки, конечно, поднялось. Но фукать на неё я уже не стал: смысл, когда её буквально – облака?.. Проще пройти за преграду.

Но вот и последняя дрына осталась позади: ровный пол. Похож на бетонный. Оглядываюсь. Уж слишком всё это было похоже на баррикаду, которую кто-то специально навалил возле проёма: чтоб, стало быть, те, кто даже найдут этот закуток, сюда не сунулись, посчитав бессмысленным. Но со временем мебель-таки подгнила, и пятиметровое в толщину сооружение просело. Да и трухлявые тряпки, которыми всё было завешено, попадали вниз. Сделав проход – видимым. И возможным.

– Посмотри, – говорю, – напарничек. А ведь тут – реально расчищено. Словно кто-то специально сгрёб всю эту рухлядь – к проёму. Забаррикадировавшись.

– Ну, Череп, это уж чушь! – Колян усмехается, хоть и криво, – Для этого этот кто-то должен тут жить! Или хотя бы навещать. И входить-выходить каким-то другим путём!

А поскольку мне эта немудрёная мысль пришла ещё раньше, свечу в самый дальний конец коридора, который тут куда даже шире, чем тот, что под зданием: метров трёх. И то, что я там вижу, оптимизма не внушает.

– Смотри. Коридор сильно наклонный, ведёт вглубь земли. И кончается через метров тридцать. И дальше идёт только наклонный тоннель. Узкий. Изогнутый. И ширины в нём не больше полуметра!

Колян, который и так трясётся, словно замёрз, бормочет:

– Череп! Ну его на фиг! Ничем мы здесь не «поживимся»! Тут одна трухлявая древесина! Да и з-замёрз я уже! Сыро тут. Может – ну его к чертям собачьим, и – свалим к такой-то матери?!

– Ну уж нет! – меня реально заело, – Мы осмотрим тут всё, что сможем! А ты, если боишься, включай свой китайский – да вон он, проём!

– Да нет, я, собственно, не против… – Колян смущён, и боится отступиться. Да и стыдно ему, что откосил от махания кувалдой, – Ведь если мы чего всё-таки найдём – продадим-то – напополам?!

– Ну ясен пень. Поделим поровну. Осталось найти!

Баррикаду можно было особенно и не рассматривать: сделаны мебеля были, конечно, не из ДСП, но это не помешало им за эти годы превратиться в полусгнившие трухлявые дрыны и шелушащиеся шпоном косые-кривые поверхности. Без вариантов.

Когда отошли от баррикады, подивились: пыли здесь точно куда меньше!

А в боках длинного широкого коридора нет ни единой двери.

Тем не менее, мы двинулись вниз, придирчиво рассматривая как раз – стены: вдруг ещё чего замуровано? Но ничего так и не обнаружили.

Дошли до того места, где тоннель перешёл в коридорчик. Коридорчик, как теперь видно, идёт тоже вниз, но где-то через десяток шагов его пол становится, вроде, горизонтальным. А потом плавно так изгибается – за поворотом уже не видно, что там, дальше.

Колян вдруг говорит, и слышу я неподдельное удивление в его голосе:

– Череп! Посвети-ка сюда! – и показывает на пол.

Свечу.

Срань Господня!!!

И как это я сам этого не заметил!!!

На полу чётко отпечатались следы. Но – не мужские или женские. А – ребёнка!

Крохотные такие отпечатки. Размером не больше, чем у пятилетнего. И много их: покрывают всю поверхность коридорчика у прохода. И ведут – и туда, и сюда!

Чешу репу.

Колян же не молчит:

– Смотри, Череп! Какой-то пацан тут постоянно ходит! Не иначе – дух малышки Леонида! Ну, помнишь? Того, который умер от холеры в пятилетнем возрасте?!

– Чушь! Дух-то точно – следов не оставил бы! Бесплотный же! Но… Погоди-ка. Если тут и правда кто-то постоянно ходит, значит, есть для него в этом смысл! Или он живёт тут… Или уж – прячет что-то ценное! Вот только – что. А что? Место отличное! Спрячешь под теми, – киваю в сторону баррикады, – дровами что-то – …рен найдёшь! И вот эта мысль меня очень даже…

Греет!

– А меня напрягает другая мысль. Раз следы ведут и туда и сюда, значит там, – Колян машет рукой в конец коридорчика, – должен быть выход!

– Хм… А логично, как говорит наш ветеринар. Ты молодец. Вот и пойдём-ка мы туда. Попробуем найти этот самый выход! Может, так будет и проще выбираться наружу!

Раз это делают даже дети.

Поход много времени не занял. Буквально через три минуты по изогнутому, но не сильно, как оказалось, коридору, притопали мы к вертикальному лазу: только-только пройти! И лаз был даже облицован – чем-то вроде пластмассы. Этакая гофрированная серая труба, с метр в диаметре… Ну, и по дну идут ступеньки. Тоже пластиковые. А упирается торец трубы во что-то вроде люка.

Говорить особенно нечего, вот и лезу первым, и через десять метров подъёма откидываю этот самый люк.

Ну вот вам и здрасьте!

Если это – овраг за домом деда Щукаря, как мы называем деда Павла Петровича Шелестова за глаза, поскольку он вредный, то я – марсианин. А похоже на то!

Потому что солнце тут ярко-голубое, аж глаза щиплет, а небо – фиолетово-синее. И не заметить такого странного факта может только крот. Тем не менее, выбираюсь из колодца, и говорю:

– Колян. Вылезай-ка на солнышко. Полюбуйся окрестностями!