Петр Окаянный. Палач на троне

Одно из объяснений можно поискать в том, что Всешутейный собор сложился как «царский клуб» еще в большей степени, чем «потешные войска». Буквально ни один из высших чиновников государства не избежал общей участи – другое дело, что одни, жаждая чинов и назначений, не вылезали из собора, а другие бывали там нечасто. Но только один человек из ближайшего окружения Петра не был в собраниях Всешутейного собора… Но об этом человеке – отдельно, и ниже.

При дворе Петра запойное пьянство вообще считалось чем-то вроде правила хорошего тона. Отказ от пьянства рассматривался чуть ли не как государственное преступление. По свидетельству епископа Солсберри Джилберта Бернета, Петр даже в Англии собственноручно гнал и очищал водку (английский епископ называл ее «бренди», но самогонный аппарат описывал с завидной точностью).

Что же касается до ассамблей, явления, вроде бы не имеющего ничего общего с Всепьянейшим собором…

Брауншвейгский посланник Вебер описал подробно, чем занимались на одной такой ассамблее. Некий гражданский чиновник Бассевич опоздал к началу, и Петр заставил его выпить четыре полных стакана венгерского, а потом пить со всеми «с прилежанием». Притом что объем стакана был тогда порядка 400 граммов, а венгерское было крепким – примерно как современный портвейн. Петр лично следил, чтобы все пили, пили и пили… Заметив, что на левой стороне стола ставят стаканы недопитыми, заставил выпить каждого по «огромному стакану», а когда ушел наверх, к императрице, поставил у дверей часовых, чтобы никто не мог сбежать.

«Великий адмирал плакал, как ребенок… Князь Меншиков упал замертво, и его люди вынуждены были послать за княгинею и ее сестрою, которые с помощью разных спиртов привели его в чувство и попросили у царя позволения ехать с ним домой. Князь валашский Кантемир схватился с обер-полицмейстером; то начиналась какая-то ссора, то слышалось чоканье бокалов на братство и вечную дружбу». Если бы не детали, вроде стражи у дверей «пиршественной залы», и не перечисление немалых общественных рангов присутствующих, описание вполне походило бы на описание самой гнусной попойки бродяг, дармоедов, а то и уголовного элемента.

Таких описаний можно привести очень много. Ассамблеи производили сильное впечатление и на иноземцев, в результате чего писали о них и шведский посланник Киннигсек, и немец на русской службе Берггольц, ставший основоположником русской дворянской семьи, и многие, многие другие. Русская знать очень уж была повязана собственным, личным участием во всем этом безобразии, но описания и оценки и грамотного простолюдина Посошкова, и князя Голицына решительно ничем не отличаются.

А старообрядцы так коротко и ясно нарекли ассамблеи «диавольским капищем» и «деянием языческим». И нарекли довольно точно – потому что складывается полное впечатление какого-то мрачного ритуала, неучастие в котором просто заставляет усомниться в лояльности «сподвижника Петра».

Итак, алкоголизм – это важнейший из клубов Петра. Тот клуб, которому он сохранял верность всю жизнь. Неизвестно ни одного назначения на сколько-нибудь значимую должность, ни одного пожалования, сделанного Петром человеку, который совсем бы не участвовал в ритуале петровского пьянства.

Клуб – это вообще-то место, в котором собираются единомышленники, и этим-то важен клуб для монарха: он позволяет отбирать людей, отвечающих каким-то необходимым качествам или несущих в себе какие-то нужные представления.

По каким же параметрам должны были становиться единодушны с царем участники его главного клуба?

Само по себе запойное пьянство всегда свидетельствует о неприятии человеком жизни, в которой он вынужден жить. Если незачем убегать из действительности, если и с тем, что имеешь, жить интересно и хорошо – то ведь и регулярно пить совершенно незачем. Вот если жизнь не в жизнь, жена – последняя стерва, дети – идиоты, начальство – подонок на подонке, а жизнь безнадежно проиграна, тогда и имеет смысл забраться в забегаловку, разложить на перевернутом ящике, на газетке, соленый огурчик и рыбку, опрокинуть стакан и другой, чтобы заплясали облака, кузнечик запиликал на скрипке, потасканные рожи собутыльников излучили бы сияние, их косноязычные речи стали бы вместилищами мирового разума, а гнусная забегаловка так вообще превратилась бы в чудесное место, в которое надо бы чаще заглядывать.

Конечно, алкогольное убегание от действительности может иметь множество оттенков – в том числе и политическое. С откровенно диссидентскими целями пили и В. Высоцкий, и другие «легально диссидентствующие» в СССР 1960—1980-х годов. Логика понятна: раз запойно пьют настолько известные, любимые в народе люди – значит, «нет, ребята, все не так, все не так, ребята», в государстве – вот о чем сигнализировало их пьянство.

Так же пили и китайские «диссиденты», не принимавшие официальной идеологии – конфуцианства. Ку Фуц-зы, Конфуций, сурово осуждал пьянство: совершенный муж не может одурманивать себя! Совершенный муж служит государству, руководит обществом, читает книги, осмысливает жизнь, чтобы стать еще совершеннее! Но вот знаменитый поэт Тао Юаньмин «не вписывался» в предписанную ему жизнь, не хотел быть совершенным мужем. Он не служил государству, не читал конфуцианских книг, жил в деревне и писал вот такие стихи:

Ведь бывает такое! Люди в доме одном живут.
Что принять, что отбросить, нет согласья у них ни в чем.
Скажем, некий ученый каждый вечер бывает пьян.
Скажем, деятель некий каждый день беспробудно трезв.
Этот трезвый и пьяный вызывают друг в друге смех;
Друг о друге без смеха не могут и слова сказать.
В рамках трезвости узкой человек безнадежно глуп,
Он в наитье высоком приближается к мудрецам.

Деградация советской власти в СССР породила, похоже, множество таких же «приближающихся к мудрецам», только без ума и таланта Тао Юаньмина.

А Петр? Все его собутыльники по собору? В сущности, что высмеивал, над чем глумился Петр во Всепьянейшем соборе? Православную церковь, несомненно! Но ведь и не только ее. Величая Ф.Ю. Ромодановского «королем», «государем», «вашим пресветлым царским величеством», а себя «всегдашним вашим рабом и холопом», «холопом вашим Piter'ом», а то и попросту «Петрушкой Алексеевым», Петр ведь высмеивал и свою собственную власть. Ставил на посмешище то самое государство, которому истово служил сам и служить которому заставлял всех своих подданных.

И это заставляет задавать вопрос – от чего же срывался в запойное пьянство царь? От чего он убегал в стакан с сивухой? Почему он высмеивал, делал предметом шутовства собственную власть и собственное положение в обществе?

И вот тут я рискну дать ответ… вернее, вариант ответа, который может вызвать разные эмоции у читателей… А кто вам сказал, что Петр Алексеевич хотел быть царем?! Вопрос кажется каким-то даже диким; тем более после того, как перед читателем проходит целая вереница людей, способных на что угодно, в том числе на преступление, лишь бы посидеть на троне или хотя бы постоять возле него. Но ведь из этого не следует, что ВСЯКИЙ человек, в том числе и всякий, родившийся в царской семье, непременно этого хочет.

Алексею Михайловичу быть царем явно нравилось. Петру Алексеевичу с той же определенностью – НЕ нравилось. Ему не хотелось встречать в Грановитой палате послов иностранных государств, «сидеть» с боярами, принимать ответственные решения, жить в торжественной пышности, имеющей обратную сторону – принятие ответственности за всю страну, за судьбу войны и мира, за настоящее и будущее Московии.

Не говоря ни о чем другом, он слишком был не готов ко всему этому. Слишком дикий и маловоспитанный, чтобы чувствовать себя естественно в обществе иностранных послов, слишком невежественный для принятия судьбоносных решений, слишком не подготовленный к «роли» правителя, царя, он естественным образом убегал из действительности, где ему отводилась только эта роль. Убегал туда, где его роль «Петрушки Алексеева», рядового «бомбардира», «протодиакона» или «шкипера» соответствует его уровню компетенции, знаний, общей культуры. Может, он и хотел быть не царем, а рядовым бомбардиром? Может, потому даже в Германии и Голландии он пытался копировать не образ жизни владетельных князей, а матросов и младших офицеров, средних слоев мещанства? Может, потому и сборища его придворных больше похожи на пирушки ремесленников, чем на чинные собрания царедворцев?

А злое высмеивание того винограда, что оказался Петру «зелен», и создало похабные пародии на Церковь и на властную структуру. Может быть, кстати, от того же и нелюбовь Петра к представителям старинных родов, к людям умным, компетентным и образованным?

Романов ли он?

Впрочем, был ли еще Петр фактическим сыном царя?

Да, именно такой вопрос задавали себе уже современники. В какой-то степени это вопрос из той же серии, что и вопрос – а не антихрист ли он?

«В Неметчине царя подменили!» – кричал в 1696 году некий подьячий, и его крики находили полное понимание у множества «простых» людей, а в какой-то мере – и у боярства. Старец Александр передает убеждение очень многих священников и крестьян, что Петр родился от «нечистой девицы»[23 - Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Книга VIII. М., 1962. С. 102.]. Такие слухи вполне могли пойти просто потому, что царь был откровенно «не такой», и логика их очень ясна – раз царь «неправильный», неправедный – значит, подменыш!

Но считать Петра «не настоящим» Романовым были и гораздо более серьезные основания… Уже хотя бы физический облик Петра. Все Романовы, начиная с первого царя Михаила и его отца Филарета, были, грубо говоря, маленькие и толстые. Дети Алексея Михайловича от Милославской тоже росли типичными Романовыми – маленькими, упитанными, психологически стабильными, добродушными. Можно, конечно, сказать, что Петр пошел в родню по матери… Вроде бы он взрослым стал похож на одного из родных братьев матери, Федора Нарышкина. От Нарышкиных же некоторые историки производили и его бойкость, в том числе бойкость мысли. Ведь из Нарышкиных происходили несколько остряков XVIII века (но, говоря по правде, трудно найти остроумие у Петра).

Но и Нарышкины не были ни рослыми, ни особо сильными.

Так в кого же тогда пошел тяжелый невротик Петр – ростом в 2 метра 9 сантиметров, который мог свернуть в трубку серебряную тарелку или перерезать острым ножом кусок сукна на лету?

Интересно, что вообще-то в семье Романовых до Петра никогда не было людей «с отклонениями»… как говорят в народе, «с приветом». Не было и в те времена, когда «худородные» Романовы сидели «ниже» Воротынских и Морозовых и ни о каком царском венце и не мечтали. Люди они были разные, но, во всяком случае, не ниже средней умственной и психологической нормы. Люди как люди.

Принято считать, что первого царя из династии Романовых, Михаила, избрали как раз «за возраст» и за «тихий нрав»: привыкшие ворочать судьбами страны и престола бояре сочли, что тихий 17-летний парень им никогда не вырастет в помеху.

Но Михаил Федорович был и далеко не глупый, и хорошо образованный, по понятиям того времени, юноша, и вырос он в достаточно самостоятельного царя. В меру «советчивого», а в меру и властного, решительного, уверенного в себе.

О высоких, явно выше среднего, интеллектуальных качествах Алексея Михайловича и его детей от Милославской говорили все, кто был знаком с этой семьей. И еще одно, в чем как раз не ошиблись бояре, выбирая Михаила Романова на престол, – Романовы до Петра были очень спокойной, добродушной семьей. Кличка Тишайший дана Алексею Михайловичу не случайно. Да, он панически боялся заговоров, ведьм и колдунов. Да, он порой сурово расправлялся с теми, на кого показывали как на колдунов или заговорщиков. Да, он любил сказки, всерьез относился к приметам и вообще был изрядно суеверен. Под горячую руку царь мог покарать того, кто вызывал «дурную примету» – например, начинал на воде, при плавании на лодке, говорить что-то про «потонем». Да, он сгноил в боровской земляной тюрьме боярыню Морозову и ее сестру, княгиню Урусову (и не только этих двоих, а многих «упорствующих в расколе»).

Но, во-первых, все это суеверие, эта жесткость в делах религии – очень уж в духе времени. Не на одной Руси ловили колдунов и ведьм, и совсем не Руси принадлежит пальма первенства по части пойманных и сожженных «слуг сатаны». На фоне германских инквизиторов и даже большинства германских курфюрстов и герцогов Алексей Михайлович выглядит и гуманистом, и интеллектуалом. А уж сравнивать страсти по расколу и что выделывали в той же Германии католики с протестантами и наоборот просто не хочется.

Во-вторых, Алексей Михайлович вполне заслужил свою кличку Тишайшего – и спокойным, степенным поведением, и «кротким» ведением государственных дел, и полным отсутствием личной злобности. Бывал Алексей Михайлович и жестким, даже жестоким, и очень уж в большой степени сыном своего жестокого, недоброго века… но о нем можно уверенно сказать: это был добрый человек. Человек, не любивший казнить, наказывать, ссылать, причинять страдания. Человек со здоровым жизнелюбием, он любил вкусную еду, соколиную охоту и умную беседу. Любил дарить, кормить, устраивать пиры и свадьбы, радовать неожиданными милостями.

При Алексее Михайловиче никогда не было преследования невинных. Царь не раз прекращал следствие, если были основания считать подследственного даже и виновным, но не очень.

Странно думать, что Петр – сын умного, проницательного Алексея Михайловича, умевшего понимать людей, ценившего умную книгу и умную беседу… наконец, весьма умеренно пившего спиртное. Удивления достойно, что не очень-то похвального названия Антихриста удостоился сын царя, прозванного Тишайшим.

Еще более странно, что Петр – младший брат царя-интеллектуала Федора Алексеевича, одного из умнейших и образованнейших царей за всю историю Руси. Федор, кстати, тоже был человек «тихий». Он был человек жестких убеждений, мог настаивать на своем, не гнулся, если считал что-то принципиальным. Но очень не случайно, что все его реформы построены не на запрете чего-то, а почти исключительно на умном разрешении или допущении чего-то, раньше запретного или считавшегося ненужным.

Кстати, и царь-дурачок Иван тоже был добрым и «тихим», лишенным агрессии и злобности. Он и в глупости был, по крайней мере, совершенно не опасен для окружающих.

Петр до такой степени не похож на отца и старших братьев, что тут вовсе нет никакой уверенности, что его происхождение не от Алексея Михайловича вполне может быть не просто дворцовой байкой, то ли придуманной Милославскими назло Нарышкиным, то ли сплетней, пущенной завистниками, чтобы опорочить молодую царицу. Слишком уж упорно говорили об этом, называя к тому же разных «настоящих отцов» Петра. Многие из этих историй настолько похожи на правду, что историки и правда начинают проводить антропологические изучения патриарха Иоакима и Петра…

Остается предположить, что не было дыма так уж и без огня. Видимо, поведение царицы Натальи позволяло делать такого рода предположения. Ведь ни о любовных забавах на стороне Марии Ильиничны Милославской, ни предположений, кто бы мог оказаться «побочным» отцом царевича Федора или царевны Софьи, никогда не делалось. А ведь если речь шла о неком тайном идеологическом оружии Милославских, то что, казалось бы, мешало Нарышкиным распускать ответные сплетни – мол, все царевичи, рожденные от Милославской, «не настоящие»? По-видимому, репутации у двух жен царя были весьма различными.

Молва называла в качестве истинного отца Петра и патриарха Иоакима, и конюха Мишку Доброва, и постельничего Стрешнева, и нескольких ее родственников-Нарышкиных… этих последних, кстати говоря, – особенно упорно.

Способ узнать о своем происхождении Петр избрал достаточно оригинальный и очень в духе своего царствования: подняв на дыбу предполагаемого отца, стал его собственноручно пытать, чтобы «сознался». Тот долго запирался, а потом и выдал: много, мол, нас ходило к «матушке-царице», и черт тебя знает, чей ты сын!

А кто он был, этот отец или там не отец, я расскажу читателю чуть позже.

Трудно принимать за объективное доказательное свидетельство то, что сказано на дыбе. Логично предположить, что под пыткой чаще всего говорят не правду, а говорят то, что хотят услышать пытающие. Если Петр услышал то, что ожидал… Впрочем, пусть выводы делает сам читатель. Моя задача – дать читателю достаточно информации для этих выводов.

Впрочем, есть и еще одна версия, может быть, еще более мрачная. Дело в том, что в Российской империи было две дворянские фамилии, представители которых никогда не дослуживались до генеральских чинов. Такова уж была традиция – отправлять в отставку максимум полковниками, не давать выслуживаться князьям Козловским и Нарышкиным…

Причина, по которой не полагалось продвигать князей Козловских, известна. Их проклятие тянется еще со времен Юрия Святославовича, князя Смоленского, княжившего на рубеже XIV и XV веков. Юрий, князь Смоленский, во время войны 1401–1404 годов между Московией Василия II и Великим княжеством Литовским и Русским Витовта, сдал Василию II Смоленск[24 - Очерки истории СССР. XIV–XV вв. М., 1953. С. 247.]. Казалось бы, должен теперь Юрий Святославович быть чуть ли не самым уважаемым придворным Василия II… И так бы и было, наверное, если бы князь Юрий не напоминал бы, по всем описаниям, средневекового Чикатило или иного сексуального маньяка с наклонностями к садизму, расчленению жертв и так далее.