Эпоха мёртвых. Начало

Оверчук как раз «решал вопросы» с милицией, поэтому Владимир Сергеевич был один, когда столкнулся с подъехавшим на такси Джеймсом Биллитоном. Тот был бледен, взволнован, путал русские слова с английскими и вообще выглядел так, как будто его привезли на расстрел.

– Владимир, это правда, что животные разбежались?

– Это правда, Джеймс, – кивнул Дегтярев.

– Что мы должны делать?

В голосе американца проскальзывали панические нотки, казалось, что он вот-вот сорвется на крик.

– Оверчук берет все на себя, но я ему не верю, – вздохнул Дегтярев. – Он скорее нас перестреляет, чтобы мы не проболтались, чем этих обезьян. Я сейчас буду звонить всем, кто с этим хоть как-нибудь связан. Пусть объявляют комендантский час, чрезвычайное положение, карантин, что угодно, но это следует остановить. Вам тоже следует предупредить своих, в Америке. Вы не давали еще туда наши новые результаты?

– Нет, я жду отчета от Сергея, – покачал головой Биллитон. – Меня же попросят обратиться к психиатру, если я позвоню им и скажу, что у нас мертвые обезьяны питаются живыми. Надо будет отправить видеоматериалы, отчет и все, что у нас есть.

– Это верно. Я тоже не буду говорить, что некоторые из разбежавшихся животных мертвы. Скажу, что они просто носители опасного заболевания.

– Кому вы собираетесь звонить? – спросил американец.

– Своему руководству, – задумчиво сказал Дегтярев. – Начну с них, по крайней мере. Если они не смогут расшевелить городские власти, то я тоже не смогу. Если я сейчас расскажу об этом следователю, то он меня арестует, меня продержат в камере как минимум до утра, а затем время будет безнадежно упущено.

– Почему вы так думаете? – удивился Биллитон. – Опасность слишком высока, чтобы просто держать вас в камере.

– Именно поэтому, – усмехнулся Дегтярев. – Следователь должен показать, что он «прореагировал» на сигнал опасности. Он запрет меня в клетку и сядет писать свои рапорты, протоколы, не знаю, что они там в таких случаях пишут. Потом он потребует привести меня к нему и будет старательно подгонять дело к тому, что он лично ни в чем не виноват. Все. Это нормальная бюрократическая реакция. Я лучше бы обратился к военным.

– У вас же есть военные на связи. Из этого, как его… закрытый город…

Американец закрутил пальцами, пытаясь вспомнить недающееся слово.

– Горький-16, – подсказал Дегтярев.

– Верно, – кивнул тот.

– Попробую им позвонить, я сразу не подумал, – согласился Дегтярев. – Там даже не знакомые, а мой лучший друг и однокашник. Может быть, они сообразят быстрее, что следует делать. И надо найти диски с видеозаписями с камер слежения в виварии. Мы делали копии, и они должны быть где-то в лаборатории. Если мы пошлем эти записи, то нам поверят быстрее. И в любом случае я не буду им звонить, пока Оверчук рядом. Если и есть люди, которым я доверяю меньше, то я с ними незнаком.

– Понимаю. В крайнем случае, попробуем действовать через меня. Я поднимусь к себе в кабинет, поищу записную книжку и диск со своим отчетом. Может быть, это поможет заставить кого-то двигаться быстрее.

Биллитон повернулся, чтобы уйти, но Дегтярев остановил его и спросил:

– Дать вам фонарик? Света нет и до утра не будет.

– А как же вы?

– Я возьму у охраны. У них есть несколько.

– Тогда давайте.

Биллитон взял фонарь у Владимира Сергеевича и убежал в здание, а Дегтярева окликнул следователь, так и стоявший со своими бумагами у капота милицейской машины.

– Владимир Сергеевич, когда сможете уделить мне внимание?

– Послушайте… – тяжко вздохнул ученый. – Давайте я завтра приеду к вам, в ваш кабинет, и все расскажу, что знаю. Меня все равно здесь не было во время взрыва, я ничего не видел, а сейчас у меня на руках чрезвычайная ситуация. Нет электричества, отключились холодильники с культурами, вся работа летит в тартарары. Войдите в мое положение. Надо спасать ситуацию.

Следователь задумался. Разумеется, есть определенный порядок, но он был все же нормальным человеком и понимал, что таскать на допросы людей, у которых в этот момент дом горит, не всегда разумно. Налицо сам факт взрыва, известно, что взрывное устройство забросили с улицы, и забросил его не директор. Ему уже отдали кассету с записью с камер слежения, где взрыв запечатлен, а значит, будет видно, как бомба попала во двор. Эксперты уже были, взрывотехники – тоже, чего же еще требовать? Так стоит ли сейчас приставать к людям и мешать им работать? Не стоит.

– Хорошо, – кивнул следователь. – Скажите мне лишь одно: кто это мог сделать, по-вашему?

– Не знаю, – пожал плечами Дегтярев. – Или просто хулиганы, или «зеленые», Гринпис какой-нибудь. Здесь проводились эксперименты на животных. Других теорий у меня нет. Животные разбежались.

– Это опасно? – насторожился следователь.

Дегтяреву хотелось сказать: «Это настолько опасно, что я посоветовал бы тебе, парень, взять свое оружие, эту машину, погрузить в нее свою семью, или только жену, кто там у тебя, если я вижу только обручальное кольцо, и валить из этого города так далеко, как только сможешь». Но Владимир Сергеевич этого не сказал. Почему? Для себя это он обосновал тем же, чем обосновывал это Биллитону. Поднимать панику в городе должны были специально предназначенные для этого люди, а не сам Дегтярев и какой-то следователь, даже фамилию которого он не запомнил.

Но на самом деле причина была другая – страх. Страх того, что следователь скажет: «Чем же вы, сволочи, здесь занимались, в центре моего города?» Страх того, что его сразу поволокут в камеру, а его собственная семья останется без его защиты. Страх того, что следователь достанет из-под пиджака свой пистолет, который висит там, в кобуре на боку, и просто застрелит Владимира Сергеевича, и будет прав.

Ситуацию разрешил неожиданно появившийся Оверчук.

– Здесь не работают с опасными вирусами, не то место, – решительно заявил он следователю. – Но вообще следует избегать контактов с обезьянами и крысами, хотя бы из целей обычной осторожности. Обезьяны переносят массу болезней, опасных для человека. Даже СПИД, судя по всему, появился от них. Эти «зеленые», когда устраивают что-то подобное, меньше всего задумываются об окружающих, им лишь бы себя проявить. Я только что разговаривал с вашим руководством, они сказали, что все остальные действия мы можем перенести на завтра. Официальная версия – взрыв газового баллона. Ваши уже привезли и поставили знак, огородили все лентами, а у меня с той стороны человек дежурит.

– Но завтра я хотел бы видеть вас у себя. – Следователь по-прежнему обращался к Дегтяреву, игнорируя Оверчука.

– Обязательно, – согласился тот. – А сейчас извините, у меня хлопот выше головы.

– Понимаю.

Дегтярев побежал в будку проходной, где дежурил Ринат Гайбидуллин.

– Ринат, у вас есть хороший фонарик?

– Да, конечно.

– Я хочу, чтобы вы пошли со мной. Нам надо спуститься в подвал, найти кое-что в лаборатории.

– Пойдемте.

Ринат взял из ящика стола фонарь-дубинку. Дегтярев окинул его взглядом, посмотрел на висящее на плече ружье.

– Ринат, вы бы взяли оружие в руки. – Ученый замялся. – А то… животные хоть и разбежались, но, может быть, и не все. А если обезьяны сильно напуганы, то могут напасть, а взрыв их напугал наверняка. Увидите их – стреляйте сразу, цельтесь в голову.

– Вы серьезно? – У охранника глаза на лоб полезли. – Они вам не нужны разве?

– Они были нужны до тех пор, пока не перемешались между собой. Теперь уже эксперименты с ними невозможны. Со слов Николая знаю, что там и так все разнесено взрывами, так что стрелять можно. А милицию я сейчас предупрежу, чтобы не удивлялись выстрелам.

Дегтярев удивился, как легко и просто получалось у него сейчас врать. Никогда раньше он таким умением не блистал и вообще частенько страдал в этой жизни от излишней правдивости и прямолинейности, а сейчас ложь и полуложь выстраивались в стройные ряды мгновенно, объясняя все, что требуется объяснить.

– Хорошо, Владимир Сергеевич, не проблема, – сказал охранник.

Они вдвоем вышли во двор из проходной, подошли к следователю.

– Владимир Сергеевич, – сказал тот, – мы уезжаем, выставлять дополнительную охрану не вижу смысла. У вас своих людей хватает здесь. А завтра я вас жду у себя.