Что такое реальность? Концепт

И действительно, – скажет кто-то, – зачем нам «факты», если они не укладываются в единую схему? Зачем нам факт, который выпадает из общей картины, противоречит «общей логике» и просто не согласуется с ней? Действовать мы можем, как нам кажется, только если у нас будет ясное представление о том или ином явлении. Если же у нас просто «груда» фактов, то что нам с ними делать?

На самом деле, уже здесь начинается досадная путаница.

5

Вот мы берём, например, некое множество фактов, и они, благодаря гениальной интуиции Чарльза Дарвина, складываются в теорию эволюции.

Очевидно, что дарвиновская теория эволюции, при всей её блистательности, чего-то точно не учитывает (на самом деле целые пласты фактов ею отброшены – не замечены, уведены в тень или проигнорированы).

Но нас это совершенно не смущает, потому что – «в общем и целом» – мы с её помощью получили правдоподобное объяснение многих, прежде неясных для нас вопросов биологии.

Не значит ли это, что нам просто нужны были эти объяснения «непонятного»? И что там теперь с этими «объяснениями» делать?

Напомню, что изначально мы ожидали от «познания», что оно подскажет нам дорогу, объяснит, что делать (именно по этой причине мы отказались от «горы фактов» в пользу «строгой теории»).

Но тут вдруг выясняется, что делать-то мы ничего и не собираемся. То есть нам просто нужна была теория, которая сделает нечто странное и необъяснимое понятным. Только и всего.

Так не являемся ли мы заложниками игры слов: не может ли быть, что мы говорим «познание» там, где ищем простого «понимания», «объяснения», «ясности»?

Что, если то, что мы традиционно считаем познанием, на самом деле есть лишь поиск объяснений перед лицом пугающей неизвестности (если она вдруг обнаруживается, осознаётся)?

«Понимание» как «объяснение»

6

Казалось бы, обнаружение странностей, а тем более настоящих парадоксов должно рассматриваться нами как своего рода вызов мышлению.

Мышление, обнаружившее препятствие на своём пути, очевидно столкнулось с чем-то реальным – чем-то, что требует новых подходов, иного понимания.

Но результат разочаровывает: вместо того чтобы принять действительные ограничения, опереться на них и радикально поменять стратегию, мы ищем «красивых объяснений», которые «оставляют всё как есть», но с ощущением «понятности».

Складывается впечатление, что такое «познание» не ставит перед собой амбициозной задачи узнать реальность, ему нужно лишь создать «картинку» (представление), которую можно было бы легко вообразить.

То есть такое «познание» – это поиск хорошего (не странного, не парадоксального) «образа», а вовсе не подлинный исследовательский интерес.

7

Прежде, спасаясь от неясности (неопределённости), человек придумывал что-то мистически-религиозное, теперь – естественнонаучное. Но одно не лучше другого, если и в другом случае вопрос «что делать?» остаётся без ответа.

Впрочем, иллюзия-то ответа есть. Если мы приняли на веру мистику, то надо, видимо, молиться, приносить жертвы и каяться. То, что это «надо» – лишь игра в рамках данной объяснительной модели, мы игнорируем.

Допустим, я боюсь смерти, но мне объясняют, что если я буду «молиться», «приносить жертвы» и т. д., то не умру – «унаследую жизнь вечную» и т. п. Я это делаю – молюсь, приношу жертвы и т. д., вследствие чего успокаиваюсь. Но умру.

То есть на реальность, которая изначально и побуждает мой вопрос, я никак с помощью принятой мною на вооружение объяснительной модели воздействовать не могу.

Правда, у меня есть иллюзия, что я каким-то образом на неё повоздействовал, и этого оказывается достаточно. Нет, сам вопрос не снят, он теперь просто спрятан, завуалирован.

8

Нечто подобное мы наблюдаем и в случае естественнонаучных объяснений.

Давайте задумаемся – каким-таким действительным инструментом влияния на биологическую реальность нас оснастила теория эволюции[5 - Должен оговориться, что теория эволюции взята мою только ради примера, ею может быть любая подобная теория «объяснительного» толка.]?

Нет таких инструментов, и никаких рецептов тоже нет. «Что делать?» – непонятно (хотели ли мы и в самом деле что-то с этим делать или нет – другой вопрос).

Эволюционная теория предложила нам красивые ответы на ряд вопросов, которые кого-то (из тех, кто воспринял это «объяснение») успокоили. Но успокоенность делает последующее действие, мягко говоря, ещё менее вероятным.

Так что даже если у нас и был вопрос «что делать?», он оказывается от нас теперь в некотором смысле спрятанным.

9

Мы игнорируем вызовы реальности. Причем куда чаще, чем даже можем это представить.

Никто не бегал по улицам в ужасе и не рвал на себе волосы, задаваясь вопросом – как же так получилось, что на земле столько видов живых организмов, а мы не знаем почему?

Нет, этот вопрос человечество не волновал. Он стал «волновать» нас лишь после того, как мы уже получили от Чарльза Дарвина ответ – объяснение, которое ставит и одновременно снимает вопрос.

Да, роль теории эволюции огромна – она позволяет сформировать «картину мира» в рамках атеистического мировоззрения.

Кроме того, наличие такой теории позволяет нам осуществлять построение новых интеллектуальных объектов, становиться опорой для каких-то наших последующих размышлений и выводов.