Время вестников

Спасение нагрянуло с совершенно неожиданной стороны.

В который раз меряя шагами прецепторию, Гай обнаружил в дальнем уголке маленький облетевший сад и крытый павильон. Калитка в невысокой стене соединяла садик с той частью обширного хозяйства иоаннитов, которая некогда положила начало Ордену – с местным госпиталем, лечебницей. Врачеватели ордена Святого Иоанна справедливо почитались лучшими после арабов, то есть непревзойденными в европейском мире. Услугами константинопольского госпиталя пользовались в основном франкские торговцы и путешественники, но братья Ордена не отказывали в помощи и горожанам греческого или любого иного происхождения. Про себя мессир Гисборн решил, что, когда будет съезжать, непременно сделает щедрое пожертвование в пользу столь богоугодного заведения.

Гай несколько раз приходил в обветшавшую беседку. Сидел, бездумно смотря на черные ветви раскачивающихся под ветром деревьев. Размышлял о прихотливых путях судьбы. О том, где сейчас находятся и чем заняты его знакомцы и случайные попутчики. Доберется ли сюда Мишель? А если нормандец так и не появится к условленному сроку, что делать ему, Гаю? Плюнуть на все, отправиться к Иерусалиму? Барбаросса и его армия, говорят, уже неподалеку…

В очередное посещение павильона мессира Гисборна поджидала неожиданность – место оказалось занятым. На рассохшейся скамье восседал некий почтенный муж средних лет, явственный местный уроженец – некогда черноволосый, а ныне обильно поседевший, грузный, с задумчиво-усталым выражением благообразного и густобородого лика. Левая его рука безжизненно висела на перевязи, из чего Гай сделал верный вывод: незнакомец пребывает на излечении в госпитале. Здоровой правой рукой грек вел сам с собой ожесточенное сражение на черно-белых клетках маленькой шахматной доски, пристроенной на колченогом столике.

Охватив мирное зрелище быстрым взглядом, Гай повернулся уйти. Но не успел, остановленный басовитым голосом и безукоризненной латынью:

– Вообще-то я не кусаюсь. Если вы умеете играть, то сделаете мне большое одолжение, составив компанию. Святые братья упоминали, якобы вы прибыли едва ли не с другого края земли. Утолите мое суетное любопытство, ответьте – это правда?

– Святые братья преувеличивают, – невольно улыбнулся Гай. Незнакомец отчего-то сразу внушал доверие. – Но прибыл я издалека, это верно.

– Что ж… Так много людей в наши дни вдруг испытали тягу к дальним странствиям… Мое имя Лев. Лев из рода Треда. Не имея чести быть высокорожденным патрикием, я просто мирный и бездельный обыватель славного Константинополя. Заходите и садитесь, поболтаем. Ибо чем еще развлечься двум малознакомым людям в огромном городе, как не болтать о пустяках и сплетничать?

– Слишком уж он огромный, ваш город, – признался Гай, перешагивая низкий порог. – Я Гай. Гай Гисборн. Я из Англии. Здесь, наверное, никогда не слышали о такой стране. Но играть в шахматы я умею.

– А, остров Альбион, – согласно кивнул полысевшей макушкой почтеннейший Лев из рода Треда. Он смешал фигуры на доске и сноровисто расставил их заново. – Большинство горожан и в самом деле никогда не слышали такого названия. Но лично я его знаю. Э-э, как оно правильно произносится… Английское королевство. В Палатийской гвардии служат несколько десятков человек родом оттуда. Мне доводилось их видеть. Они куда больше похожи на страшных варваров и дикарей, нежели вы, кирие Гай. Должен заметить, для франка у вас редкое имя.

– Это все дед и наш приходской священник, – уныло пояснил мессир Гисборн. – Один шепелявил, а другой был тугоух по ветхости лет и, к стыду его, не слишком учен. Вместо «Ги», как собирались назвать новорожденного, нацарапал в своей книге «Гай». Потом я узнал, что так звали римского короля… нет, кесаря. Он жил давно. Еще когда Италией правили язычники.

…Жизнь чужака в земле чужой расцветилась новыми красками, став если не веселее, то куда познавательнее. Лев Треда, упорно именовавший себя «ленивым и незначащим обывателем», мог поддержать разговор на любую тему – от различий в традициях Западной и Восточной Церкви до последних новостей из Иерусалима и Дамаска. Как он умудрялся быть настолько осведомленным, не покидая стен прецептории, Гай не знал. Зато с удивлением обнаружил, что его исподволь натаскивают в знании греческого наречия. Оно было весьма схоже с латынью, только звучало более архаично.

Что порой повергало англичанина в глубочайшую задумчивость, так это своеобразное чувство юмора господина Треды. Требовалось очень внимательно прислушиваться к словам ромея, чтобы уловить миг, когда невинная с виду фраза оборачивалась замаскированной насмешкой, грустной и желчной одновременно. Его краткие комментарии к восторженным рассказам гостя столицы всегда были окрашены эдакой печальной иронией, едкой, как щелочь.

– Большой храм желтого кирпича, с полосой разноцветных изразцов между первым и вторым ярусом? – задумчиво уточнял он, передвигая фигурку коня по доске. – Через две улицы отсюда, рядом с зеленным рынком? Церковь святого Мокия. Сто пятьдесят восемь лет тому на праздник Пятидесятницы базилевс Лев Мудрый высочайше почтил этот храм своим присутствием. И что бы вы думали, дорогой Гай? Какие-то простолюдины закидали его камнями. Да так метко, что почтенный базилевс скончался прямо на паперти. Какие были времена – императоры не гнушались запросто пообщаться со своими подданными…

– А белое здание под зеленой крышей, со множеством колонн, заканчивающихся эдакими завитками в виде бараньих рогов? – спрашивал Гисборн, делая, в свою очередь, ход.

– Дворец Юстиции. Только между нами, заглазно его частенько именуют Дворцом Кровопийц. Ох уж эти наши судейские. Им бы только содрать со обоих сторон побольше золота. Бывало, выигравший процесс истец и проигравший ответчик выходили оттуда, рыдая и обнимаясь, как братья, встретившиеся после долгой разлуки – ибо все свое состояние они оставили за порогом Дворца. Иные, случалось, даже травились с горя.

– Чиновники везде одинаковы, досточтимый Лев… а вот та маленькая церковь по соседству с прецепторией? Такая беленькая, под голубым куполом? Знаменита ли она чем-нибудь?

– А, эта. Часовня пресвятой великомученицы Агаты Сирийской. Прославлена тем, что в ней патриарх Евфимий, оживленно споря с полководцем Кекавменом о том, стоит ли присоединяться к очередному мятежу, использовал свой пастырский посох в качестве веского решающего аргумента. Слава Богу, Кекавмен оказался при мече и, в отличие от иных вояк, знал, для чего предназначена эта тяжелая железная штуковина. К счастью, никто не пострадал – кроме разрубленного посоха, конечно. И какого-то мелкого служки, сунувшегося под руку спорщикам. Его потом канонизировали, этого служку.

– Вы настоящий кладезь познания, кирие Лев! Ну а огромный медный бык на рыночной площади, вроде бы он полый внутри…

– Собственно, площадь так и называется – площадь Тавра. А бык, что ж бык… Ну да, полый. По праздникам мы в нем жарим преступников. Римская традиция. Наши предки-язычники заталкивали туда христиан-мучеников, мы же насыщаем чрево Быка врагами Империи. Ничего особенного, мой уважаемый друг, всего лишь памятник палаческой изобретательности.

Не выдержав, Гай расхохотался.

– Мессир Лев, – сквозь смех выдавил он, – ну признайтесь, вы просто морочите голову доверчивому иноземцу! Такого не может быть! Неужто в вашем прекрасном городе не сыщется места, не отмеченного убийством какой-нибудь важной персоны?

– Отчего же, сыщется, – меланхолично ответствовал Треда. – Будучи в городе, посетите храм Софии Премудрости. Кстати, среди прочих святых реликвий там хранится Покров Богоматери…

– …Неужто подлинный?!

– Разумеется, совершенно подлинный, привезен лично великой базилиссой Еленой из Иерусалима. Вообще-то их, Покровов, я имею в виду, у нас три. Одна риза хранится в храме Софии, другая в Никее, а третья до недавних пор числилась по описи палатийского имущества, да затерялась где-то в кладовых… Так вот, совсем рядом с собором притулилась крохотная часовня во имя святого Николая. Ее еще называют Убежищем. В ней предоставляется укрытие любому страждущему, бегущему от тяжелой руки закона или базилевса – что, в сущности, одно и то же. Со времени постройки часовни миновало не меньше четырехсот лет, и покамест ее не обагрила невинно пролитая кровь. Но мы не теряем надежды, что однажды и там случится какое-нибудь знаменательное смертоубийство, которое можно будет внести в хронографы.

Смех мессира Гисборна перешел в неприличное хрюканье.

– Здоровый смех, как уверяли древние врачеватели, продлевает жизнь, – одобрительно кивая, произнес господин Лев. – Таков Константинополь – роскошный позолоченный идол, внутри которого пыль, паутина и пауки. Но мы здесь рождаемся, живем и умираем. Столетие за столетием. Мы даже пытаемся любить этот город. Смейтесь, смейтесь – мы заслуживаем, чтобы приезжие варвары начали смеяться над нами. Знаете, Гай, за тысячелетие существования Империи на троне сменилось больше девяноста базилевсов. То есть каждый из них правил чуть более десяти лет. Я скверно знаю вашу историю, но полагаю, что даже во франкских землях никогда не творилось такого безобразия. Теперь же, покорнейше прошу меня простить, но вам шах, а через два хода – мат.

Общение с циничным и острым на язык Львом Тредой позволило ноттингамцу взглянуть на великий город без предвзятости. Кроме того, к сэру Гисборну начали возвращаться угасшие было здравомыслие, любопытство и жизнерадостность. Да, Константинополь подавлял величием имперской столицы, да, от здешнего многолюдья и многоголосия рябило в глазах, а церкви византийцев, куда рискнул заглянуть приезжий франк, повергали в трепет своим великолепием и выставленным напоказ богатством. Да, по сравнению со здешними приходскими храмами собор в Туре представал убогой сельской часовенкой. Однако и в блистательном Константинополе хватало грязных закоулков, нищих, клянчивших милостыню на перекрестках, уличных воришек и жуликоватых торговцев. Город старательно скрывал от чужаков свои язвы и пороки, и требовалось прожить здесь какое-то время, чтобы научиться заглядывать под раззолоченную маску.

А под ней скрывалась другая, и еще одна, и еще…

* * *

– Я подумал, мой юный друг, вам будет полезно кое с кем познакомиться, – изменив своим привычкам, почтенный Лев Треда лично пожаловал в странноприимный дом. С ним пришел его соотечественник, моложе годами, в вычурном одеянии зеленых и алых тонов, с быстро шныряющими глазками и самой приязненной из всех улыбок, какую только можно вообразить. – Кирие Гай, это мой давний знакомец Анастасиос Либри. Анастасиос, этот тот молодой человек, о котором я тебе рассказывал. Он явно нуждается в твоих заботах.

Обращаясь к несколько ошарашенному Гаю, Треда пояснил:

– Не обращайте внимания, что кирие Либри смахивает на мелкого жулика. На самом деле он давно дорос до крупного мошенничества. И продолжает оставаться на свободе только по милости высоких покровителей да благодаря щедрым взяткам, которыми он подкармливает дознавателей эпарха.

Знакомец мессира Льва состроил мину оскорбленной невинности, но смолчал.

– Кирие Либри получает свои немалые доходы именно с того, что облапошивает гостей Империи, – невозмутимо продолжал Лев. – Он содержит с десяток толмачей, разумеющих множество различных наречий мира, торгует книгами и редкостями, а также оказывает посильную помощь тем, кто впервые в Константинополе. Заверяю вас, мой друг Анастасиос может быть весьма и весьма полезен, ибо ему ведомы все входы, выходы и нужные люди столицы. Предупреждаю сразу – он вас обдерет. В разумных пределах, в отличие от портовых прощелыг, коим вы столь неосторожно доверились в первый день своего приезда. Но каждый из безантов, перебравшихся из вашего кошеля на жительство в сундуки кирие Либри, будет им вполне заслужен. У вас пропадет необходимость безвылазно сидеть в четырех стенах, слушая старого брюзгу. Константинополь стоит того, чтобы узнать его ближе… Анастасиос, я удаляюсь. Можешь разверзнуть фонтан своего красноречия. Кирие Гай, если он станет излишне болтлив и назойлив, пригрозите обратиться к его конкурентам с Августеона. Действует безотказно.

На латыни господин Либри изъяснялся несколько хуже, чем достопочтенный Лев, но зато языком он и в самом деле работал за троих, а то и за четверых. Сэр Гай не успел ни опомниться, ни возразить, как лишился пяти золотых номизм, получил на две ближайшие седмицы сопровождающего, понимающего латынь и норманно-франкский, подписал какой-то пергамент и выслушал уйму свежайших сплетен о жизни города, двора базилевса и служителей Церкви. После того, как излучающий гостеприимство и доброжелательность кирие Анастасиос наконец убрался, у мессира Гисборна еще с полдня звенело в голове.

Окрестный мир вновь переменился: улицы, площади, дворцы и храмы, виденные сэром Гаем, обрели названия, историю и приметы. В людском гомоне на улицах все чаще стали проскальзывать узнаваемые слова.

И диковинная мысль, с самого начала странствия назойливо зудевшая сэру Гисборну в уши, получила некоторый шанс на осуществление. Ибо кирие Анастасиос, воистину знавший город как свои пять пальцев, казался самым подходящим человеком для ее осуществления.

Время и место для беседы, само собой, тут же нашлись – почтенный грек и его франкский знакомец устроились в общем зале странноприимного дома прецептории, подальше от чужих ушей. После положенных суесловий, благодарностей за помощь и уверений во взаимной приязни, ноттингамец наконец добрался до изложения своих затруднений. Он заранее предупредил, что разговор коснется весьма странной темы, но от волнения неверно составил первую фразу, брякнув наобум:

– Мне нужна женщина…

– А, это легко, – понимающе улыбнулся грек. – Кирие Гай, неужели вам до сих пор никто не сумел подсказать? Выйти за ворота, вдоль стены прецептории направо, после второго перекрестка налево, улица святого Епифания. Пятнадцатый дом от угла. Лупанарий «Золотая луна», хозяйку зовут госпожа Костана. Очень неплохое…

– Нет, нет! – замахал руками сэр Гай. – Не просто женщина! Не любая женщина! Мне нужна совершенно определенная, понимаете? Рыжеволосая, лет двадцати от роду, худощавая…

– Конечно, понимаю, – пикантная улыбка Анастасиоса Либри сделалась еще тоньше. – Скажете хозяйке, она подберет в точности по вашему вкусу. Есть толстые, есть худые, наверняка отыщутся и рыжие.

Гисборн застонал, от отчаяния перейдя на норманно-франский:

– Да нет же, черт тебя подери! На кой мне шлюха?!

Стороны явно не понимали друг друга. Гай на миг зажмурился и заговорил, тщательно подбирая каждое слово:

– Я разыскиваю женщину, с которой был некогда знаком, но потерял ее по случайности. Как полагаете, сложно будет ее найти… в таком городе?

– Очень просто, кирие Гай, – бодро отвечал грек. – Скажите, как ее имя, а еще лучше – где она живет, и я с радостью провожу вас туда. Почти бесплатно!

– В том-то и дело, – мрачно сказал Гай, – я понятия не имею, где она живет. И как ее зовут, тоже не знаю. Я даже не уверен в том, что она находится именно в Константинополе. Просто надеюсь. Иначе мне придется обшаривать в ее поисках всю Византию, а у меня нет для этого ни возможностей, ни времени.

Либри поскучнел, сложил черные брови домиком и сокрушенно поцокал языком.