Ведьма живет на краю деревни

– Уже попарился. Благодарствую.

– А ты поди, глянь. Там Мамай прошел. Залито все грязью. Вонь стоит. Бочки опрокинуты, одежа под ногами…

– Вот ёп!

– Ага. Сначала глянул – верхний ярус завален тряпками, потом все зашевелилось. Трясется, и шмыг с полка вниз, и побежала туда…

– Куда?

– В угол.

– Куда?

– Под лавку, куда-куда… Ростом, как карлица.

– Может крыса?

– Не-е-е…

– Да крыса.

– Вот ты заладил: крыса, крыса…

– Да померещилось.

– Так ить не выдумашь такое…

Демьян перекрестился, и бормотал себе под нос что-то, и все тише, и тише.

«Видно, слова молитвенного свойства», – определил Яков.

– Ну, будет, не в церкву пришел… Я ж не анахорет какой, зову – знаю куда, эту баню мы еще с тятькой сложили, ты ж видел мох какой между бревен. С Васюгана. Вот люди по той памяти и нанимают меня, кому сруб нужен для дома, кому для бани.

Якову стало неловко, вспомнил он историю давнюю. Бабка Варвара, царство небесное, тятьке мозги прочищает, а тот стоит глазами в пол, как кол в поле. Бревна он тогда с ветровала привез, бабке доложили (по деревне слухи-то мгновенно разлетаются). А с ветровала нельзя, нечисть притянется. Детвора рты поразевала, застыла на месте, не хуже чем в прятки: вона што, есть ишо в лесу ведьмины места, раз взрослые об этом ругаются.

Тятька тогда сориентировался – ноги в руки, и по шустрому иконой-то предбанник и украсил, из бабкиного иконостаса. Да не спасло: икона почернела, как головешка, а тятька – в хворь.

Яков похлопал Демьяна по плечу.

«Сходить туда… Или не идти. Да лучше опосля, ну ее к лешему».

Ребус-то не сложный, разгадал. Когда племянница Зойка с детьми из бани вернулась, тогда и разгадал. Она такая, с упреком: не заходил ли кто в баню, когда мы купались? Да нет, – отвечает Яков, как на духу. А Маришка, дочка ее, тараторит, шум, мол был за стеной.

«Ведьма объявилась, – Яков сжал зубы. – Бабка Ушиха накаркала. Бабка со странностями, живет в своей конуре, за забором, дрова ей поколол, а она все выглядывает из засады, партизанка.

Недавно встретил ее. Пошел за солью, а бабка навстречу.

«Гляди в бане не парься! Им стопи сначала».

Якова тогда как током шарахнуло.

«Кому? Я один живу. Что ты несешь?»

А бабка опять за свое: «Гляди», – говорит.

Пришел домой, герань вся пожухла. Вот не верь Ушихе после этого.

Неделю целую Якова предупреждение не отпускало, такое из головы не выбросишь. Про покойников талдычила бабка, обычай есть – баню им топить, когда ведьма во дворе. А эта нечисть с покойниками водится – вытравить ее, не поле перейти. Но как после покойников потом в баню-то ходить? Соли он тогда набрал с запасом, рассыпал по краям, святой водой углы окропил, лампадку зажег, молитвенник от корки до корки перечитал. Да толку то, вона опять объявилась.

Бабка Ушиха лопочет из-за забора: «Стопи для них баню, стопи, ирод…».

Якова аж перекосомучило. Пристала, старая. Сама как ведьма, и глаз дурной. Перекрестился, да пошел огородами. И вот теперь с Демьяном свистопляска какая.

Тут он открыл глаза, и понял, что уснул возле Демьяна, прямо на полу. А Демьян с открытыми глазами сидит. Сидит, как примороженный.

– Хорош себя накручивать! Я тебе повторяю: топлю по субботам, как положено. Твоя уговорила меня перенести на воскресенье, потому как ты за дровами трактор взял.

Помолчали.

– Ты без курева? – решил переключить тему Яков.

Демьян похлопал себя по карманам.

– Жар-то есть ишо, сходи, а я разолью, закусочку сварганю, – все «чин чинарем».

Демьян уже не реагировал.

«Маришка-то как шорох истолковала: за стенкой будто возился кто-то, скребся, да дышал громко. Испужалась. Крысы так не дышут. Зойка – ей: не выдумывай, мыль мочалку как следует, мне вас помыть, самой помыться, да дядя Яша ждет. Что характерно, я парился – оттуда ни звука. Стало быть, Обдириха баньку навестила. Вот об чем Маришка матери толковала».

Яков прошелся по комнате, до высокого порога, какие делают в избах, и обратно, пошарил глазами по столу, – ножи сложены крест на крест – вот так шутки у Демьяна! Еще разок налил первача – махнул залпом, кхэкнул для видимости, сел – уставился на Демьяна.

«А тут Ванюшин, как хворь приперла, взял, да истопил для покойников баню. А он мужик идейный, в приметы не верящий, – стойкий атеист, мать его, да еще той, парткомовской породы. А тут истопил, не побрезговал. Белье им чистое носил, шампунь, против перхоти. Наверное, и спинку предлагал помыть? Ладно, не до шуток. Но откуда у него и веники были исхлестаны до прутьев, и отпечатки на полу, он ведь выдумывать не станет».

– Я домой лучше пойду, – стал отпрашиваться Демьян, будто его кто держал.

– Ну да.

– Уж полночь поди.

– Ну да.

– А за полночь уже не парятся.

– Ну да.

Оба разом стали таращиться на часы настенные, что вместе с календарем выглядывали из другой комнаты.

– А у тебя с кукушкой были.