Слепой. Могила тамплиера

Он сел в шезлонге прямо, по-турецки подобрал под себя ноги и снова закурил, глядя из-под пляжного зонтика на море.

– Идиотизм какой-то! – продолжала возмущаться жена. – Они бы хоть потрудились заглянуть в энциклопедию, хотя бы в школьную, прежде чем выносить на публику этот безграмотный бред! Тамплиер, похороненный в Пскове!

– Скажи спасибо, что они не поместили рядышком фараона, – посоветовал Глеб. – А впрочем, это скорее всего обыкновенная опечатка, элементарный газетный ляп. Я думаю, что они имели в виду рыцаря Тевтонского ордена. Или Ливонского. Уж кого-кого, а их в наших северо-западных землях полегло видимо-невидимо.

– Все равно это возмутительно, – сердито сказала Ирина, брезгливо отбрасывая сложенную газету к основанию зонтика.

– Ну вот, – не оборачиваясь, с оттенком огорчения в голосе произнес Сиверов. – Я хотел тебя насмешить, а ты возмущаешься. Нашла повод для раздражения! Люди просто зарабатывают, как умеют, стараются занять наш досуг...

– Если бы я так же профессионально делала проекты домов, как они свою газету, вряд ли хоть кто-то усмотрел бы в этом повод для веселья, – заявила Быстрицкая.

– Ну, так ведь газета – не дом, – возразил Сиверов. – Прочел и выбросил, а бумага все стерпит. И потом, я уверен, что твое... э... профессиональное совершенство с успехом компенсируют строители из братских республик бывшего Советского Союза, которые возводят дома по твоим проектам и делают это точно так же, как эти типы свою газету – как умеют.

– Вот за это, – с чувством произнесла Ирина, – тебя просто необходимо утопить.

– А уж вот это, – передразнивая, откликнулся Сиверов, – как получится.

– Я все-таки попробую, – проинформировала его жена. – А ну, марш в воду! Я не собираюсь тащить тебя за ногу!

– За ногу, – сокрушенно повторил Глеб. – На спине. По гальке...

– Кто сказал, что на спине?

– Значит, на физиономии? – Сиверов перегнулся с шезлонга, выбрал внизу камешек покрупнее и погасил о него окурок. – М-да... Жестокий вы все-таки народ – женщины! Видно, придется идти самому. Просто чтобы патологоанатомам было меньше работы. Они-то ни в чем не виноваты!

– Вьедь мы ж ни в чьем не вьиноваты! – произнесла Ирина хриплым голосом наркоторговца из кинофильма "Красная жара" и, привстав в шезлонге, выставила перед собой руки со скрюченными, как когти хищной птицы, пальцами.

– Ой! – закричал агент по кличке Слепой и, вскочив, побежал по горячей гальке туда, где лениво плескалось набегающее на берег море. – Ой, боюсь, боюсь!

– Ага! – крикнула ему вслед Ирина. – Попался! Трепещи, негодяй!

Смеясь, мгновенно забыв о глупой газетной заметке, едва не ставшей предметом очередного горячего спора, она побежала вслед за Глебом навстречу теплому, ласковому морскому прибою. Брошенная газета осталась лежать в тени у основания покинутого пляжного зонтика, шелестя уголками страниц под порывами легкого ветерка, с явным, но пока неосуществимым намерением улететь от стыда в глубь Евразийского материка.

Глава 3

Аспирант Гена Быков посмотрел на свет через запотевший поллитровый бокал со светлым пивом, отхлебнул, довольно крякнул, поставил бокал на крышку столика, которая на первый взгляд могла показаться мраморной, и небрежным жестом вытряхнул из лежавшей рядом с пепельницей пачки (принадлежавшей Дубову) третью по счету сигарету.

– Обижаться, старик, надо на себя, – сообщил он, чиркая колесиком зажигалки.

– Правда? – переспросил Дубов.

Он был обижен. Разумеется, недоброжелательные, а сплошь и рядом попросту ругательные отклики на ту или иную публикацию – неотъемлемая часть работы любого журналиста. К этому быстро привыкаешь и перестаешь воспринимать раздающуюся в твой адрес ругань как какую-то трагедию или свидетельство профессиональной несостоятельности. Ругаются – значит, зацепило; значит, ты не зря тратил время и марал бумагу. Тут возможны разные варианты. Можно выволочь на свет божий чье-то грязное белье, и тогда гневные письма в редакцию будут признанием высокого профессионализма. Или, наоборот, эти самые отклики могут быть вызваны твоей неумышленной, допущенной по недосмотру ошибкой, и тогда следует, особо не расшаркиваясь, с достоинством признать свою вину, дать в газете официальное уточнение (и не дай бог назвать его опровержением!) и впредь быть внимательнее. Однажды после празднования Нового года, прямо второго января, Леха Дубов с могучего похмелья отправился в мэрию на еженедельную тамошнюю планерку. В самом конце мероприятия выступил начальник ГИБДД, рассказавший, как под Новый год патрульная машина сопровождала автобус с детьми и какой-то ухарь вылетел на своей "девятке" в гололед на встречную полосу. Одна из участвовавших в ДТП машин угодила прямиком под автобус, все, кто в ней сидел, погибли. Лехе с похмелья почему-то послышалось, что под автобус въехала именно милицейская машина сопровождения. Так он и написал, и, когда газета вышла, на ГИБДД обрушился шквал звонков с соболезнованиями. Было очень неприятно, и пришлось, разумеется, извиняться, но тут, по крайней мере, все было ясно: перебрал, не проспался, недослышал, не проверил, наврал – получи по заслугам.

Но в случае с могилой крестоносца, который не нашел лучшего, чем древний Псков, места отбросить копыта, все было иначе. Тут Леха Дубов не соврал ни капельки, записал за Геной Быковым все слово в слово, даже проверил по словарю, как пишется "тамплиер", и тем не менее публика чуть не стерла его с лица земли. Звонки и письма в редакцию – это бы еще полбеды, но Интернет!.. Сайт "Экспресса" едва не лопнул от возмущенных откликов, и слово "болван" было едва ли не самым мягким из эпитетов, которыми респонденты наградили Леху Дубова за его сенсационное сообщение.

И вот теперь, оказывается, он сам во всем виноват, и обижаться ему, видите ли, надо на себя самого. Очень мило!

– Правда, правда, – подтвердил Гена Быков, аспирант, исполняющий обязанности пресс-секретаря экспедиции. – Нечего было торопиться звонить об этом по всему свету, да еще с таким апломбом, будто это ты сам его выкопал.

Журналист обиженно засопел и, обхватив ладонями холодный скользкий бокал, разом отпил из него добрую треть. На верхней губе у него осталась полоска пивной пены, глаза слегка увлажнились. Он тоже закурил и принялся, щурясь от дыма, обдирать шкурку со средних размеров вяленого леща.

– Я все равно не понимаю, – сказал Дубов, – чего они все на меня взъелись. Или они правы, и это не тамплиер, а тевтон?

– Во-первых, не надо путать тевтонов с тевтонцами, – назидательно произнес Гена, глотнул пива и благодарно кивнул, приняв от журналиста уже очищенную половинку леща. – Тевтонцы – это рыцари Тевтонского, или Немецкого, ордена, а тевтоны – это древнегерманское племя или, вернее, военно-племенной союз, до последней четверти второго века до нашей эры обитавший близ устья Эльбы. В поисках новых земель они вторглись в Галлию, добрались до нынешнего Прованса, но в сто втором году нашей эры римский полководец Марий хорошенько дал им прикурить... Впрочем, к нашему делу это уже не относится, поскольку в обнаруженном нами захоронении лежал все-таки не тевтонец, а тамплиер, и это, друг мой Алексей, действительно очень странно. Настолько странно, что я сам бы в это не поверил, если в не видел собственными глазами. Так что ты, брат, напрасно обижаешься на своих респондентов. Их можно понять. Тамплиеру в наших краях делать нечего.

– Тогда как он тут очутился? – осведомился Дубов с таким видом, словно собирался предъявить покойнику семисотлетней давности счет за свои неприятности.

– Тайна сия велика есть, – глубокомысленно сообщил Быков, отщипывая от рыбьей спинки коричневатые волокна мяса и по одному отправляя их в рот. – Впрочем, кое-какие соображения на этот счет у нас имеются. Видишь ли, наш Борода ехал в Псков как раз затем, чтобы найти эту могилку. Пару лет назад на свет божий выплыл фрагмент одной псковской летописи первой четверти четырнадцатого века...

– Погоди, – перебил его Дубов, – что это значит: выплыл?

– Тут тоже не все ясно, – кивнул Гена и отхлебнул из бокала. – Именно выплыл. Не было его, а потом вдруг появился на полке в архиве, причем при абсолютно невыясненных обстоятельствах. Лично я подозреваю, что до сих пор данный документ хранился в каком-то другом архиве, например в ФСБ, а потом его списали за ненадобностью. Хорошо еще, что не сожгли, а сочли возможным передать на хранение в другое место... Так вот, в этом самом фрагменте как раз и содержится упоминание о некоем крестоносце, объявившемся в здешних краях где-то в конце первого – начале второго десятилетия четырнадцатого века. Что это был за крестоносец, откуда и при каких обстоятельствах появился, – про это в летописи не сказано. Сказано зато, что он был милостиво принят тогдашним псковским князем, обласкан и оставлен при дворе, где около десяти лет выполнял функции военно-политического советника...

– Перебежчик? – предположил Дубов, как бы невзначай выкладывая на стол рядом с пивными бокалами и останками распотрошенного леща включенный диктофон. В голосе его теперь звучала живая заинтересованность: история получалась прямо-таки детективная.

Быков покосился на диктофон, ухмыльнулся в усы, одним глотком допил пиво и сходил к буфетной стойке за новой порцией.

– Перебежчик? – повторил он, водружая на стол запотевшие бокалы и вытряхивая из пачки Дубова новую сигарету. – Да нет, брат, я бы так не сказал. Тамплиеры – это тебе не тевтонцы и не ливонцы, они к нам с мечом не ходили. Правда, поначалу мы тоже так думали. Долго гадали, что могло заставить пса-рыцаря искать убежища у своих заклятых врагов, у язычников... Ну откуда нам было знать, что этот тип окажется храмовником?

– Погоди, – снова перебил его Дубов. – Храмовник – это уже что-то знакомое. Погоди-погоди... А! Вспомнил! "Айвенго"!

– Сэр Вальтер Скотт, – кивнув, подтвердил Быков. – Совершенно верно, там у него главный злодей – рыцарь-храмовник. Только не помню, как его звали. Впрочем, к делу это не относится. А ты что же, не знал, что храмовник и тамплиер – это одно и то же? Ну, брат!.. "Темпл" на нескольких европейских языках означает "храм". На английском, французском, немецком... Не знал? Ох и тундра же ты, корреспондент!

– Сам ты три дня не умывался, – огрызнулся Дубов, который с детства был не в ладах с иностранными языками и очень не любил в этом признаваться.

– Так вот, – продолжал аспирант Гена, оставив без ответа безосновательный выпад представителя свободной прессы, – орден храма, он же орден тамплиеров, был основан в Иерусалиме после первого крестового похода, где-то в тысяча сто девятнадцатом году. Награбили они много, перевешали и сожгли массу евреев, а когда эта затея с крестовыми походами окончательно провалилась, перенесли свою деятельность в Европу. Особенно активными они были во Франции, где короли привлекли их к финансовому управлению. Со времени Людовика IX они охраняли королевскую казну в Париже и постепенно превратились в подобие международной банкирской организации. При этом, заметь, их официальной эмблемой были и до самого конца оставались два всадника на одном коне – этакий, знаешь ли, намек на бедность, чуть ли не на нищету.

Дубов хлебнул пива и огляделся. В баре было пусто, лишь за соседним столиком торчал обтерханный, испитой мужичонка. Забыв о стоящем перед ним бокале, открыв рот и моргая слезящимися красными глазенками, этот тип увлеченно слушал Гену Быкова – в отличие от барменши, которая, протирая стойку, бросала в его сторону неодобрительные взгляды, словно избранная посетителями тема разговора вызывала у нее негодование. В самом деле, нашли о чем говорить за кружкой пива! Тут надо беседовать о футболе, о рыбалке, на худой конец о работе, жаловаться на жен и в особенности на тещ, а эти рассуждают о каких-то крестовых походах и даже, прости господи, могилах!

– Орден был очень силен, – продолжал Гена. – Замки, земли, золото, международные финансовые связи – все у них было. Так что со временем тамплиеры начали представлять для французских королей серьезную угрозу. Ну, или королям стало казаться, что представляют, так ведь это, согласись, одно и то же. Да и богатства ордена не давали монархам покоя. И вот, как раз в начале четырнадцатого века, французский король Филипп IV, по прозвищу Красивый, приказал арестовать всех тамплиеров, которые находились тогда во Франции, конфисковал имущество ордена и добился сожжения его руководителей на костре. А в триста двенадцатом году – тысяча триста двенадцатом, естественно, – папа Климент V, который зависел от Филиппа Красивого, официально закрыл орден.

Аспирант замолчал и жадно припал к бокалу.

– Ну? – сказал Дубов, не вполне понявший, к чему, собственно, была эта лекция.

– Ты что, до сих пор не въехал? Орден был закрыт в тысяча триста двенадцатом году!

Дубов с треском ударил себя ладонью по лбу.

– Ешкин кот! – воскликнул он с чувством. – Это ж как раз то время, когда наш покойничек объявился в здешних краях!

– Совершенно верно.

– Выходит, никакой он не перебежчик, а беглец. Почуял, наверное, что жареным запахло, и рванул куда глаза глядят, от греха подальше. Это ж надо, докуда он из самой Франции добежал! Обыкновенный эмигрант, политический беженец...

– Ну, не такой уж и обыкновенный. Во-первых, судя по некоторым предметам, извлеченным нами из захоронения, это был не простой рыцарь, а магистр ордена, то есть один из тех, кого дома поджидал костер. А во-вторых, ты не задавался вопросом, почему это его, иноземца, иноверца, более того, крестоносца – а в ту пору, сам понимаешь, местным жителям было не до тонкостей, для них все крестоносцы были на одно лицо и являлись злейшими врагами, – приняли при княжеском дворе с распростертыми объятиями, обласкали, пригрели и даже сделали советником?

Дубов еще не успел собраться с мыслями (которых у него, честно говоря, пока что не было ни одной), когда из-за соседнего столика послышался сиплый, пропитой голос: