Ямбы и блямбы

как опята, бледна.
Ничего впереди.
От себя не сбежишь.
Ручки тянет к груди
нерождённый малыш…

Не догонишь, хрипя,
длинноногий табун.
Не догонит себя
одинокий бегун.

Ночью лапы толпы
станут потными.
Не рифмуешься Ты
с идиотами.

Каково самой
владеть истиной,
чтобы из одной
стать единственной!

Стиснешь пальцы, моля,
прагматизм бытия,
гениальность моя,
Ты – единственная.

Среди диспутов,
дисков, дискурсов
Ты – единственная:
будь Единственной.

    2008

Скандал

1

Большая жизнь столкнулась с малой.
В больнице, в коей я бывал,
развязывался экстремальный
скандал.

Студентка русской философии,
длинноволосая Далила,
отдутловато-малосольная,
свою соперницу давила.

Соперница казалась старше
и опытней в подобных битвах,
и странно, что при этом стаже
дрожали губы, как оббитые.

И красные её сандалии
(свидетельство об упаковке)
пунктиром крови и так далее
в пандан горящему сандауну
бежали до её парковки.

И в этом обоюдном вое,
друг другу нервы перепортив,
они забыли о герое,
что был в палате – дверь напротив.

Он сдал всю жизнь для этой малости,
весь пепел славы – что ж, ошибка?

«Вы выглядите, как мальва.
Увядшая». –
«Ах ты, паршивка!»

2

В наркологическом накале
дворцы обёртывались хижинами
и речь, скандальная и наглая,
казалась жалче и униженней.

А мы похлеще засандалим!
И за окном, под снегом дряблым,
ель, озарённая скандалом,
высвечивалась канделябром.

Шёл из лягушек дождь контрастный.
Жарища – как в Нахичивани.
Обе печалились о нравственности.
В них нравственность не ночевала.

И только крохотные эго,
для ясности в каком-то плане,
как будто рухнувшее эхо
надежды и разочарования.

И окончательно позорны
все пораженья и победы.
И вертикальные озёра
крутились, как велосипеды.

А вам кто больше, дорогая:
стихия памяти иль малость,
что с вами вместе догорала?