Оценить:
 Рейтинг: 4.5

Черное платье на десерт

Серия
Год написания книги
2009
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 ... 18 >>
На страницу:
4 из 18
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– Мы расстались с ней в магазине женского белья, она сказала, что стесняется покупать при мне… Посоветовала зайти в соседний магазин за шампанским – она очень любила холодное шампанское и могла пить его понемногу, но каждый день… Я вышел, купил шампанское, но Елены с тех пор не видел. Она исчезла. Девушка из магазина женского белья сказала, что едва я ушел, как Елена тоже вышла. И все. Я вернулся домой и увидел, что там все перевернуто вверх дном, пахнет серой или еще чем-то гадким, словно паленой шерстью… Я целый день исследовал комнату за комнатой, рассматривая пепел под ногами, пытаясь найти следы того, кто ворвался в мою квартиру и устроил весь этот балаган… Многих вещей Елены я не обнаружил, в том числе шкатулки с драгоценностями и деньгами…

– Откуда у нее деньги? Ты извини, что я спрашиваю тебя об этом… Это были ТВОИ деньги?

– Не знаю… часть моих, остальное ей присылали родственники: к нам время от времени приходил человек, похожий на цыгана, и Елена с ним о чем-то подолгу разговаривала в передней, куда запрещала выходить мне. После этих визитов у нее всегда были деньги, которые она очень быстро прожигала… Так вот, в тот день я не нашел ее денег, хотя мои были на месте. Вот такой странный случай.

– А что было потом? Ты вызвал милицию?

– Нет, конечно. Зачем же вызывать милицию, когда ничего не знаешь? А что, если вторжение в мою квартиру было связано с ее родственниками из Глебучева оврага? Я же ничего о ней не знал: ни кто она, ни откуда, ни чем занималась до встречи со мной. Но на преступницу она не походила, была слишком чистой, что ли, изнеженной, холеной, красивой, наконец… И никогда не ругалась матом. Много чего умела делать, и все у нее получалось с блеском. Она и пела, и на гитаре играла, и танцевала… А уж как Елена готовила – пальчики оближешь! Правда, после нее приходилось отмывать всю кухню…

Я слушала его и никак не могла взять в толк, что мужчина его внешности и прочих достоинств мог найти в этой странной разгульной особе, водившей дружбу с подозрительными личностями из Свиного тупика и других злачных мест. Неужели мало вокруг красивых молодых женщин менее криминального толка, пусть даже немного и распутных (мужчины без этого не могут), но не до такой же степени!

Однако его рассказ затянулся и расплылся – главная мысль растворилась в воспоминаниях и деталях, особенно близких и дорогих ему больше как мужчине, чем рассказчику, призванному вести логическую нить разговора хотя бы из уважения к собеседнику. Тем более что собеседником Варнавы была я – несчастная зареванная девица с массой появившихся неизвестно откуда комплексов, которые так и давили на мой рассудок и душу (мне тоже уже давно, с той самой минуты, как я услышала магическое сочетание «Елена Пунш», захотелось потанцевать на столе, заставленном бутылками, покататься на цирковом шарабане, украшенном цветами, и даже быть украденной из квартиры своего любовника вместе с несколькими тысячами долларов и килограммом золота).

– А с чего ты взял, что ее уже нет в живых? – Возможно, мой вопрос прозвучал достаточно жестоко, но только таким образом я могла вернуть Варнаву в реальность и добиться продолжения этой показавшейся мне не совсем реальной истории. – В квартире было море крови?

– Да нет же, говорю – пахло серой и паленой шерстью… Елены нигде не было. Сначала я подумал, что с ней случилось несчастье, что она, вернувшись по неизвестной мне причине домой, стала жертвой нападения на нее либо квартирных воров, либо бандитов, каким-то образом связанных с ее родственниками и теми деньгами, которые приносил цыган, а потому я почти два дня не выходил из дома и ждал от нее каких-либо известий… Но потом мне на глаза случайно попался клочок бумаги – какой-то обрывок квитанции или чека, который завалился за хлебницу на кухне… И на нем всего десять букв, нацарапанных карандашом.

– И что же это были за буквы?

– Фраза. Угроза. «Тебе не жить». Как в кино… – Он горько усмехнулся.

– Возможно, это название фильма или книги, которую твоя Елена собиралась прочитать…

– Нет-нет, это исключено. У нее была феноменальная память. Она вообще очень способная… А спустя пару дней мне позвонили и сказали, что Елена ждет меня в Воскресенске. Можешь себе представить мое состояние, когда я это услышал? Меня в тот момент не волновало, кто звонил и откуда, главным для меня было то, что она подала о себе весточку. И я как сумасшедший помчался в Воскресенск… Собственно, возвращаясь оттуда, я и встретил тебя… Но Елены там не было…

Слушать Варнаву и не задавать вопросы было для меня пыткой. Спрашивается, как это он мог вот так, на слово, поверить звонившему и помчаться в маленький и тихий Воскресенск, чтобы встретиться с Пунш? Где бы он ее там нашел? Прямо на станции? Или на центральной улице города? Да и о времени встречи не было сказано ни слова… И вообще, какую голову надо иметь, чтобы вляпаться в такую грязную историю со Свиными тупиками и какими-то цыганами, приносящими ни за что ни про что доллары.

Я проглотила поездку Варнавы в Воскресенск, не проронив ни слова.

– Я вижу, ты мне не веришь, – неожиданно для себя услышала я первые здравые слова и облегченно вздохнула: а он ничего, еще соображает. – В Воскресенске я ждал от нее какого-нибудь знака, сообщения, записки, все глаза просмотрел, пока торчал на станции, но так ничего и не дождался, взял билет и вернулся домой…

Я вспомнила картинку, увиденную мной в окне поезда: перрон, ветер, дождь со снегом – и мужчина в черном плаще, покупающий сигареты. Какими же грустными были его синие глаза! И разве могла я тогда предположить, что через какой-нибудь месяц я окажусь в его доме и буду лежать в его постели с опухшими от слез глазами и изболевшейся от ревности душой?!

– Если я посоветую тебе ее забыть, ты все равно меня не послушаешь, – проронила я осторожно, чтобы не обидеть его. – Твоя Елена – девушка непростая, и я больше чем уверена, что она связана с преступным миром. Поверь мне, у меня тетка работает в прокуратуре следователем, она мне такого понарассказывала… кровь стынет в жилах. Когда ты называешь места, где она бывала или где живут ее родственники, уже этого достаточно, чтобы предположить ее связь если не с мафией, то уж, во всяком случае, с мошенниками или просто ворами. А это ее пристрастие к веселой жизни? Думаешь, это все спроста? Она с легкостью «прожигает», по твоим словам, деньги, значит, ее к этому кто-то приучил…

– Валентина, я не рассказал тебе самого главного… Но это, пожалуй, надо не рассказывать, а ПОКАЗЫВАТЬ. Если хочешь, поедем сейчас со мной, и я все тебе покажу…

И я, позабыв теткины наставления, ее многочисленные напоминания об опасностях, которые могут подстерегать молодую девушку, потерявшую голову от малознакомого мужчины и готовую ради него совершить массу глупостей, позабыв и то, что совсем недавно я лежала в обмороке на пороге квартиры своего ненормального друга, с готовностью подняла растрепанную голову с распахнутыми в ожидании интриги глазами и выпалила на одном дыхании, что готова следовать за ним куда угодно.

Блеск влажных глаз Варнавы не укрылся от меня, когда мы садились в его зеленый «Форд». От захлестнувших его переживаний он производил впечатление человека, чуть тронутого тленом отчаяния и меланхолии, которые он тщетно старался прикрыть внешней энергичностью и решительностью. Но и эти всплески становились уже ему в тягость; мне казалось, что, не будь меня рядом с ним, он плакал бы, как осиротевший ребенок, не скрывая слез.

– Понимаешь, Валентина, произошла ошибка, и слово «Воскресенское» я воспринял как «Воскресенск». А ведь в нашем городе есть Воскресенское…

– …кладбище, – закончила я фразу и почувствовала слабый тошнотворный толчок где-то в горле. И хотя был ясный день, вовсю щебетали птицы и шумела листва городских пышных бульваров, мимо которых мы мчались с ветерком, поездка на кладбище представлялась мне одной из самых НЕромантических.

– Вот именно, – вздохнул Варнава и резко свернул в проулок, существенно сократив путь до Воскресенского кладбища.

Поставив машину в тени старых лип, разросшихся по обеим сторонам главных ворот кладбища, и миновав маленькую аллейку, вдоль которой сидели на деревянных ящиках полуспившиеся, с одутловатыми грязными лицами старухи цветочницы, промышляющие воровством искусственных цветов с могил, мы с моим спутником вышли наконец на главную аллею, и Варнава ускорил шаг: он явно знал конечную цель нашего маршрута.

– Послушай, куда ты меня ведешь? – испуганно ныла я, чувствуя, что он почти тащит меня куда-то в кусты.

– После Воскресенска я решил на всякий случай заехать сюда и справиться у работников кладбища, нет ли среди свежих захоронений кого-то с фамилией Пунш.

– И что? – Мы остановились, чтобы перевести дыхание. Прямо над головами закачались от внезапно налетевшего ветра ветви чуть припудренного пылью сиреневого куста, а где-то высоко что-то сместилось в небе, заслонив солнце. Наверное, поэтому обрывки фраз, произнесенные Варнавой, были мной восприняты уже иначе: я испугалась. Декорации менялись на глазах – воздух вокруг почернел, и тяжелые, хотя и теплые капли дождя упали на мою разгоряченную голову.

– А то, что среди свежих захоронений Елены Пунш не было. Тогда я попросил поискать эту фамилию в других, старых журналах регистрации…

– И нашел?

– Конечно, нашел. Пойдем, я покажу тебе ее могилу.

Мы поднырнули под ветви, поскольку другого способа добраться до могилки не было – оградки, поставленные воровским способом, давно уже задавили со всех сторон аллейку, преградив доступ к трети всех могил этого кладбища. Это было единственное кладбище, находившееся в черте города, а потому родственники умерших делали все возможное и невозможное, чтобы захоронить дорогих для них людей поближе.

Запущенная могила со скромным каменным памятником. На фаянсовой фотографии красивая девушка с большими темными глазами и смеющимся ртом, и табличка: «Пунш Елена, 1954—1994 г.». Табличка не новая, и если бы не дата смерти Пунш, можно было бы подумать, что могила намного старше.

– Вот и спрашивается, с кем же я жил все это время? С привидением?

У меня зашевелились волосы на голове. Мне захотелось домой, к маме, да хоть в Африку, куда угодно, но только чтобы подальше от этой могилки и этой хохочущей девицы с огромными глазами и пронзающим тебя насквозь холодным взглядом…

– А ты паспорт ее смотрел? Может, это ее сестра или родственница… Мало ли… – Я все еще пыталась внушить ему мысль, что могила и исчезновение Пунш могут быть не связаны между собой, что это какой-то трюк или случайность.

– Смотрел, конечно, смотрел. Год рождения я не запомнил, знаю только, что ей было чуть больше двадцати… Но ведь это ее фотография, ты понимаешь?

Я сразу же подумала об Изольде, которая могла бы помочь с определением давности портрета, да и могилы в целом, но навряд ли моя серьезная тетка расстарается ради мужчины, доставившего столько боли и переживаний ее любимой племяннице. Она не верила в любовь и считала это слово красивой и удобной маской, прикрывающей обыкновенную похоть. Спорить с ней на эту тему было бесполезно, тем более что в какой-то степени тетка была права. В особенности если это касалось мужчин.

– Так не бывает! – Я стремительно бросилась вон из узкого тупичка, в котором располагалась могила Елены Пунш. – Мне здесь душно и нехорошо… Отвези меня домой, пожалуйста…

И тут раздался выстрел – Варнава рухнул к моим ногам, а на земле, поросшей редкой чахлой травой, появился ручеек крови.

Затем раздался еще один выстрел, и мне показалось, что в мое плечо вонзили что-то острое и раскаленное.

Я слышала шаги – быстрые, легкие – и сухой треск сучьев: стрелявший убегал в сторону, противоположную центральным воротам. И теперь никто и никогда не сможет его разыскать…

Зажав раненое плечо рукой и чувствуя, как между пальцами проступает теплая кровь, а голова полнится гулким звоном, я опустилась на землю рядом с Варнавой и приложилась ухом к его груди. Он был жив. Пуля вошла на ладонь повыше сердца.

Глава 2

Я ждала Изольду весь вечер, свернувшись калачиком под пледом и баюкая ноющее плечо. Ждала и боялась. Мне было заранее известно, какие слова она скажет, как выругается. Все в прокуратуре знали, как умеет материться Изольда. Но если большинству женщин мат не шел, то Изольда была словно создана для того, чтобы извергать из себя смачные, соленые и острые словца-удары, грязные, словно подзаборные шлюхи, и жирные, как тяжелый шмат сала. Не знаю, у кого как, но у меня матерный поток брани ассоциировался именно с такими образами. Но я, так же как моя мать, прощала Изольде эту слабость, мы понимали, что при ее собачьей работе иначе нельзя, как невозможно обойтись и без курева.

Изольда и моя мать были бы похожи внешне, если бы не следы времени, наложившиеся на кожу и душу. Следы разные, как разными были и судьбы этих женщин. Моя мать всегда следила за собой, ухаживала за кожей и не скрывала того, что делает это не только для себя, но и для мужчин, с которыми жила или встречалась. Она подкрашивала волосы и ресницы, словом, была нормальной ухоженной женщиной, молодящейся из последних сил и средств, чего нельзя было сказать об Изольде. Не скрывавшая своей ранней седины, тетка носила короткую стрижку, и если бы не идеальная фигура и высокий рост, ее издали можно было бы принять за парня. Резкие движения, грубоватый голос и постоянная сигарета в зубах – такой и только такой я знала Изольду, любила ее и готова была для нее на многое. Но только не на то, чтобы бросить Варнаву.

На кладбище, после того как в нас стреляли, я потеряла сознание (в который раз за день!), а очнулась уже в больнице, когда мне делали перевязку. Я, возможно, и не пришла бы в себя, если бы сквозь толстый ватный слой забытья и боли не проступил тот самый Изольдин мат, показавшийся мне тогда волшебной спасительной песней.

Я открыла глаза и, увидев ее, бледную и встревоженную, сидящую возле меня на стуле, напоминающем электрический (металлические хромированные детали, все такое холодное и жесткое на вид), заплакала.

– Жить будет, – вздохнула она с облегчением и склонилась, чтобы коснуться моей щеки своими сухими горячими губами. – Птица ты моя сизокрылая, какая нелегкая занесла тебя на кладбище?

– Что с Варнавой? – просипела я, морщась от боли, которая вспыхнула в плече, едва я попробовала пошевелиться. Женщина в белом халате, от которой пахло йодом, уже удалилась, толкая перед собой тележку с бинтами и склянками. В палате был еще кто-то, стонавший время от времени, но у меня не было желания оглядываться и искать источник этих печальных звуков: еще успеется.
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 ... 18 >>
На страницу:
4 из 18