Черника на снегу

– Да я так и поняла. Вы все, художники, – большие оригиналы. Все-то у вас не как у людей! Но мне это даже нравится. И дом твой, Рита, мне тоже нравится. Какой-то он невероятно уютный. Много пространства, высоты, что ли… И цветы… Когда у меня будет свой дом, я тоже займусь цветами. У балерины той тоже есть свой дом. Его купил для нее любовник, какой-то чиновник. Я была там, видела и дом, и цветы, и даже садовника. Я понимаю, она богатая, известная… Вот Федор и ушел к ней.

– Ты знаешь ее имя?

– Да, знаю. Нина Головко. Только она сейчас не танцует, а качается на качелях… На тех самых качелях, которые мы устроили в его студии, на чердаке, я же рассказывала.

– Да, кстати, ты сказала, что посадила там иву. Но это же большое дерево…

– Просто я нашла маленькую иву и посадила ее в большущий горшок с землей. И все. Пусть растет.

– Ладно, мы что-то заболтались. Мне надо сходить к дочери.

Рита вошла в комнату матери и увидела, что Ксения Илларионовна, обнявшись с внучкой, дремлет на диване перед телевизором.

– Мама… – позвала ее Рита. – Ты спишь?

– Нет, зайка, не сплю. Тебе что-то надо? – Мама открыла глаза, машинально поцеловала спящую Фабиолу и приподнялась. Тряхнула головой. – Ритуля, может, ты тоже отдохнешь? Все работаешь, работаешь…

– Мама! – прошептала Рита. – Не хотела тебе говорить, но, вероятно, придется. Мне нужна твоя помощь! Понимаешь, я ничего не знаю об этой девушке. Совершенно! Судя по всему, она пережила какой-то мощный стресс и оказалась на улице, в мороз, у нас в Пристанном, в летнем платье… Представляешь, я увидела ее танцующей на снегу!

Она в двух словах рассказала матери об утреннем происшествии.

– Рита! И ты молчала?! Да может, ее разыскивают близкие! Родные! А ты ее как бы украла…

– Мы договорились с ней, что она поживет у нас, попозирует мне, придет в себя. Ведь все, что произошло с ней, связано с тем местом, где она жила, понимаешь? Воспоминания, ассоциации. Вот я и подумала…

– Рита, да нельзя же так нахально пользоваться беспомощным положением человека! Вот уж не думала, что ты у меня такая эгоистка! Девочка, выходит, больна, а ты усаживаешь ее в нужную позу и начинаешь писать ее портрет… Да ей, может, требуется помощь врача, психиатра или психотерапевта!

– Мама… Ты поговори с ней – и поймешь, что ей уже значительно лучше. Но вообще-то я пришла к тебе с другим. Ты же понимаешь, что она не могла сюда прийти пешком из города. Так?

– А почему ты решила, что она вообще откуда-то пришла? Может, она живет здесь же, в Пристанном!

– Вот я и хочу, чтобы ты сходила к своим местным подружкам и спросила, не видели ли они Наташу здесь, в Пристанном. Может, она здешняя сумасшедшая, а мы не знаем! Я сделаю тебе снимок телефоном, ты поспрашиваешь?

– Конечно, Рита! Тем более что эта девушка живет сейчас в нашем доме… И все равно, хочу тебя предупредить: нельзя так поступать, как поступаешь ты. Представь себе (не дай бог, конечно), что это тебе стало так плохо, и ты закружилась в пространстве, потерялась, сбилась с ориентира жизни – совсем… временное сумасшествие. И тебя подбирает какая-то художница, селит у себя в доме и принимается писать твой портрет. А что делаю в это время я? Схожу с ума от неизвестности, вот что! У этой девушки наверняка есть родители, может, даже муж… К тому же, ты уж извини меня, она может оказаться обыкновенной мошенницей, которая знает, кому принадлежит этот дом. Она может элементарно украсть твои картины!

– Ну, вот, я так и знала. Ты стала как Марк!

– Твой Марк правильно тебе все говорит. У него перед глазами знаешь сколько проходит преступников! Он вечно переживает за тебя и Фабиолу, а ты ведешь в дом кого ни попадя…

– Мама, да что с тобой?! Ты никогда не говорила мне подобных вещей. И я была уверена, что уж тебе-то можно довериться, и ты все поймешь!

– Я понимаю. Но ты тоже подумай хорошенько… Говоришь, девушка танцевала на снегу… В красивом платье. Вот если бы я, к примеру, захотела проникнуть в твой дом с целью ограбления, я бы действовала именно так. Не лично сама заявилась бы сюда, а сделала бы все возможное, чтобы ты первая обратила на меня внимание. А для этого я сначала бы выяснила – что ты за человек, чем живешь-дышишь… Все, кто тебя знает, могут сказать о тебе, что ты любишь все красивое, что ты коллекционируешь красивых людей, у тебя на этом деле пунктик. Значит, надо сделать так, чтобы ты сама столкнулась нос к носу с этой самой красотой. Возможно, эта Наташа действует не одна, а в паре с каким-то очень умным человеком, который все это и придумал. Его расчет прост – ты должна увидеть красивую девушку в необычной обстановке, в интригующей одежде… Чтобы ты, любительница прекрасного, была заворожена этой картиной и не смогла не обратить внимания на девушку и, следовательно, пригласить ее к себе. Так все и вышло. Фиолетовая танцовщица на снегу. Прелестно!

– Ма!

– Что – «ма»? Ты, как жена следователя, должна быть бдительной!

– А если Наташа действительно больна оттого, что ее бросил молодой человек, и ей нужна именно моя помощь? Вот кто такая Нина Головко, к примеру?

– Балерина, – не задумываясь, ответила Ксения Илларионовна. Она уже встала и теперь сидела рядом с Ритой и разговаривала с ней напряженным «громким» шепотом. – Она раньше работала в нашем театре. Потом ее пригласили в Москву, но через некоторое время она вернулась. Вышла замуж за господина Жирнова, миллионера, между прочим, потом разошлась с ним и теперь живет одна, кстати говоря, тоже где-то на Волге, в собственном доме. Вроде бы она открыла хореографические классы в городе. А почему она тебя интересует?

– Да это к ней, если верить этой Наташе, ушел ее парень, Федор! Она сказала, что дом, в котором живет эта Головко, купил ей любовник.

– Может, это другой дом. Да какая разница, кто ей его подарил? Может, у нее два или три дома.

– Ма! Прошу тебя, сходи к соседке (я сейчас сделаю ее снимок телефоном и принесу тебе), покажи ей фотографию Наташи, спроси, не знает ли она ее, не видела ли… Ну, не верится мне, что она мошенница.

– Ты знаешь, в каком состоянии она должна была находиться после танцев на снегу?

– Я поняла твою мысль. Да, она действительно страшно замерзла. Реально замерзла. Такое невозможно инсценировать.

– Может, ты и права. Но я бы на твоем месте была более осторожной. Да, еще… В голову почему-то пришло. А что, если ее присутствие здесь как-то связано с тем, чем занимается Марк?

5

13 декабря 20.. г

Марк

Марк со своим помощником, Левой Локотковым, обедали в кафе, ели грибную лапшу. Лева, по своему обыкновению, балагурил, шутил, а Марк с досадой думал о том, что он собирался сегодняшний вечер и ночь провести с семьей за городом, в Пристанном, но теперь, когда на него повесили это убийство Гарашиной, ему придется допоздна допрашивать ее мужа, друзей-знакомых, словом, работать. Домой, в свою городскую квартиру, он наверняка вернется за полночь и в который уже раз будет спрашивать себя – правильно ли он делает, что, вместо того чтобы жить нормальной семейной жизнью, он посвящает все свое время и отдает все силы расследованию убийств, которым все равно нет конца… Так и жизнь пройдет, думал он со скукой. Хотя, с другой стороны, он, как и все азартные люди, лукавил даже сам с собой, время от времени собираясь сменить работу, – но где еще он сможет испытать такие сильные эмоции и чувство глубочайшего удовлетворения после удачно завершенного дела? Да нигде! Он на своем месте, и об этом знают все его близкие и, конечно же, Рита. Она такая же, как и он, увлекающаяся натура, и если бы она не была художницей, то наверняка занималась бы расследованием убийств. Ей нравится все, что касается убийств. Она, с одной стороны, погружена в свое искусство, с другой – увлечена криминалистикой и находит особое удовольствие в том, чтобы понять мотивы различных видов убийств. И хотя в своем стремлении помочь ему, Марку, в расследованиях она нередко заходит слишком далеко и подчас рискует собственной жизнью, все равно, он понимает ее, переживает, страдает от невозможности как-то повлиять на ситуацию и любит ее такую, какая она есть – страстную, увлеченную, с оригинальным гибким женским умом, эмоциональную, стремящуюся к внутренней свободе, бунтарку…

– Все-таки согласись, что грибная лапша без сметаны – это не то, – вздохнул Лева, подкладывая себе еще сметаны. – Я бы ее ведро съел, честное слово!

– Так и ешь. Впереди еще целый день и прорва работы. Тебе понадобятся силы. Вот только непонятно, куда делся этот Гарашин? У него жену убили, а он шляется где-то, – раздраженно проговорил Марк. – Но это мы с тобой так считаем, что ее убили, хотя на самом деле пока что так ничего и не ясно. Странная история! Может, действительно, покончила дамочка жизнь самоубийством, а мы с тобой тут развели такую бурную деятельность. Сколько человек ты пригласил на беседу?

– Девять. Общие их знакомые, со слов секретарши Гарашина… У нее есть список, Гарашин дал его ей в свое время для того, чтобы в случае какого-то семейного мероприятия секретарша обзвонила всех его друзей и сообщила о дате, времени и так далее. Хотя мне этого не понять. Неужели эти занятые люди так экономят на собственном времени, что не успевают даже позвонить своим друзьям и пригласить их на день рождения, поручают это своим секретаршам?

– Это их проблемы. Рита, например, сама всех приглашает и получает от этого удовольствие. Это нормально. Друзья для того и существуют, чтобы доставлять им радость. Иногда, когда есть время, Рита посылает приглашения почтой, с совершенно оригинальными текстами – каждому свой.

– Подожди… Кстати, о почте. Марк, тебе же передали письмо, еще утром, а я совершенно забыл!

– Письмо? От кого?

– Понятия не имею.

– Надеюсь, там не взрывчатка?

– Думаю, что нет, раз я столько времени ношу его с собой и пока еще не взорвался. К тому же, Марк, как ты сам понимаешь, невозможно постоянно думать о взрывчатках и бомбах, так можно и шизануться.

– Да, понимаю. Ладно, давай сюда письмо.

Локотков достал из кармана успевший помяться голубой конверт. Явно не почтовый. Без марки.

– Дежурному передали, написано, как видишь, «Марку Садовникову». Все. Больше – ни строчки.

Марк пощупал тонкий конверт, пожал плечами и разорвал его. Из него выпала фотография.

Марк внимательно рассматривал изображенную на ней худенькую молоденькую брюнетку в черном гимнастическом трико.