Метро 2033: Кошки-мышки

На Спортивной Сергей предложил перекусить, но Седой убедил их, что на Фрунзенской столовая лучше. Хорошо, что дрезина, которая привезла их сюда, еще не ушла обратно.

На Фрунзенской, после того, как они поели и немного отдохнули, Седой и выдал главный сюрприз. Когда Топтун предложил возвращаться на Парк Культуры, он невозмутимо ответил:

— Не в моих правилах начатое на полдороге бросать. Плохим бы я был командиром, если бы не имел плана про запас. Мы все равно пойдем в Изумрудный Город — но пойдем другим путем.

У Топтуна отвисла челюсть. Видно, что такого оборота он не ожидал.

— Каким путем? — спросил он.

— Выйдем сейчас на поверхность, — невозмутимо сказал Седой. — Дело как раз к ночи идет, уже можно. — Он начал чертить на бумажке. — Вот Дворец Молодежи, мы перейдем через Комсомольский проспект, и совсем недалеко будет застекленный мост через реку — я со сталкерами говорил, он почти целый. Перейдем через мост и пойдем вдоль реки, потом на смотровую поднимемся — а там до Университета рукой подать.

Честно говоря, она чего-то в этом роде от него и ожидала. Сразу поняла — этот тип очень непрост. Предчувствие ее не обмануло — он с самого начала не собирался ни перед кем отчитываться. Потому что он, похоже, вообще не собирался возвращаться.

Седой говорил так легко, словно предлагал развлекательную прогулку по парку. Возможно, в прежней жизни это и была бы развлекательная прогулка. Но она-то знала — там джунгли. Еще свежа была в памяти последняя экспедиция, когда им так и не удалось подняться к этой самой смотровой, хотя трое заплатили жизнью за эту попытку.

— Ты с ума сошел, — ответил Топтун.

— Я никого не заставляю, — холодно уточнил Седой. — Хочешь — возвращайся на Парк Культуры.

Она поняла — Седой как раз очень хочет, чтоб Топтун вернулся. Хочет отделаться от него. Топтун это тоже понимает, но у него, похоже, другая задача.

— Я никого не заставляю, — повторил Седой и обвел взглядом остальных. — Кто еще хочет вернуться?

Ермолаев смущенно кашлянул.

— Приказываю тебе вернуться на Парк Культуры и сообщить об изменениях в планах экспедиции, — торжественно произнес Седой, и тот кивнул с видимым облегчением.

— Какого черта?! — прошипел Топтун.

— Пусть идет. У него ребенок маленький. И, между прочим, начальник экспедиции — я, — напомнил Седой. — Кто еще возвращается?

Он вопросительно взглянул на Сергея, тот отрицательно помотал головой.

— Ладно, — сказал Седой, — тогда давайте собираться. Ермолаев, ты проводишь нас и только тогда пойдешь обратно.

Топтун был явно недоволен, но поделать ничего не мог. Тогда она и попыталась взбунтоваться — в ее планы вовсе не входило сопровождать их по поверхности. Но оказалось, что предложение вернуться распространялось на всех, кроме нее. Мутантку-проводницу никто не собирался спрашивать, что ей нравится, а что нет. Седой просто отвел ее в сторонку и приставил пистолет ей к затылку. Она, могла, конечно, попробовать убежать — с ним одним она бы справилась, но где гарантии, что ее не поймают? А если дознаются, кто она такая на самом деле, ей точно не поздоровится. Пришлось смириться.

«Ладно, — подумала она, — тем хуже для них». Она уже ощущала знакомое тревожное и радостное предчувствие — как всегда, перед выходом на поверхность.

«Я — Кошка. Большой город наверху опасен для людей — но я не совсем человек. Я — ловкая и быстрая, крадусь бесшумно, слышу опасность издалека. Я пыталась вас отговорить для вашей же пользы, глупые, неуклюжие люди. Вы не послушали меня — теперь пеняйте на себя!..»

Глава 2

Мы пойдем другим путем

По эскалатору поднимались недолго. В небольшом круглом вестибюле, где стояло несколько сломанных киосков, под ногами идущих захрустели осколки стекла.

Здесь чудом сохранились двери — может, поэтому хищников не обнаружилось. Перед выходом Кошка сделала спутникам знак подождать и долго прислушивалась. Вдвойне опасно выходить наверх в незнакомом месте — но выбора не было.

Она толкнула дверь и, выйдя наружу, сразу прижалась спиной к стене, вскинув автомат. Ее окружали массивные четырехугольные колонны — оказалось, вход в метро расположен в огромном здании. Следом из-за двери появился Седой, за ним — Сергей и Рохля. Последним, беспокойно озираясь, вылез Топтун.

Впереди виднелся полуразрушенный павильон, испещренный черно-белыми пятнами. Ей уже случалось видеть такие, но некогда было вспомнить, что означают эти пятна. Кажется, раньше наверху были столовые с такими смешными названиями. Седой показал направление — и отряд стал спускаться по ступенькам. Кошка оглянулась и высоко над головой увидела картину. Изображенные на ней люди то ли охотились, то ли воевали. Фигуры людей были серыми, а иногда попадались красные пятна — цвет знамени Красной Линии, догадалась она, цвет крови. Красное на сером.

«Знаешь, что такое “красное на черном”?» — любил спрашивать ее Леха еще тогда, в прежней жизни. Леха был одним из тех, кто относился к ней терпимо. Конечно, он тоже мог и гадость сказать, и затрещину дать под настроение. Но иногда, особенно когда был немного пьян, ей перепадало от него что-нибудь вкусненькое — недоеденный кусок свиного шашлыка, горстка сушеных грибов. Он учил ее рисовать звезду одним росчерком уголька по стене, не отрывая руки, и задавал дурацкие вопросы: «А знаешь, что такое — “красное на черном”?»

Он вообще как будто зациклился на цветовых сочетаниях — очень любил придумывать странные пароли. Допустим, своим для входа на станцию полагалось говорить «Белый снег», а отзыв был «Серый лед». А на следующий день он уже изобретал что-то другое. Многие его терпеть не могли за это, но он стоял на своем. И однажды она слышала, как он отчитывал одного из сталкеров:

— Нет, ты мне правильно скажи пароль — тогда пущу.

— Леха, да ты что, спятил? Это ж я — Чирей.

— Знаю, что Чирей, а пароль назови.

— Ну, это… Вроде синее на зеленом?

— Нет, блин, золотое на голубом! Ну что за придурки? Простых вещей запомнить не могут!

Может, ему надо было стать художником, а из него получился бандит. Вполне вероятно, что художником был его отец, но Леха отца не помнил. Это сближало ее с ним. Впрочем, Леха, казалось, не сильно огорчался. Иногда, под настроение, он сообщал собутыльникам, что его папа — стакан портвейна. А мама, соответственно, — анархия. Те гоготали и говорили, что в таком случае ему прямая дорога на Войковскую, давно уже переименованную анархистами в Гуляй— Поле. Но Леха был не из тех, кого можно было куда-то отправить против желания.

Иногда Кошка даже пугалась его. Обычно Леха корчил из себя простецкого парня, что называется, душа нараспашку. Из одежды предпочитал черные спортивные штаны и черные же толстовки — видимо, чтоб грязь была не так заметна. Волосы в отличие от большинства он не остригал коротко, и они обычно неопрятными светлыми патлами свисали ему на плечи. Он уже начинал полнеть, при том что питались они все не сказать, чтоб хорошо. Уверял, что это у него так процессы в организме идут — капельку съест, и тут же лишний вес прибавляется. Лицо его нередко бывало опухшим от регулярного пьянства, глаза — как щелки, да к тому же он постоянно щурился. А еще была у него противная манера — вдруг замолкать посреди разговора и пристально, молча разглядывать собеседника до тех пор, пока тот не начинал нервничать. О чем Леха думал в это время — одному ему было известно. Но чужой страх явно доставлял ему удовольствие. Он любил ошиваться возле постовых, оглядывая всех входящих на станцию. Его иной раз так и называли — Леха Фейсконтроль. Иногда он, сощурив глаза, командовал часовому: «Вон у того, чернявого, документики как следует проверь». И ухмылялся, глядя, как начинает бледнеть один из челноков, как у него подкашиваются коленки.

А насчет того вопроса… Кошке очень хотелось сделать Лехе приятное, ответить правильно, но она не понимала, чего он хочет. Вот красное на белом — это кровь на снегу, она знает, видела. Или кровь на марлевой повязке — впрочем, хорошую марлю трудно было найти, для перевязок чаще использовались стиранные-перестиранные пожелтевшие тряпки. А что такое красное на черном, она с трудом представляла и потому молчала.

Правда ему, казалось, ее растерянность даже нравилась.

«Ничего-то ты не знаешь, — важно и снисходительно подытоживал Леха. — Ну что с тебя взять — мутантка!»

Прислушиваясь к звукам ночного города, Кошка подумала, что теперь она могла бы кое-что ответить ему. Может быть, красное на черном — это звезды Кремля, пылающие на ночном небе? Кошка видела их однажды — и, как ни странно, осталась жива. Конечно, перед выходом ее строго-настрого проинструктировали — не глядеть на кремлевские звезды. Но искушение было слишком сильным. Она подумала: «Можно ведь только разочек взглянуть. Я сумею. Я удержусь». Звезды словно переливались изнутри — кровавые отсветы на черном небе. И сразу — провал в памяти. Потом двое здоровых мужиков рассказывали, что им с трудом удалось удержать ее, а она отбивалась с неженской силой, вырывалась. Все же им удалось ее остановить — может, зря? Ну, отправилась бы она прямиком в Кремль, и съела бы ее засевшая там… — а хрен его знает, что там засело! — все равно она никому на целом свете не нужна. И вот странно — с ней ничего не сделалось до сих пор, а никого из тех, кто был с ней во время той вылазки, уже не осталось в живых — у сталкеров век короткий…Воспоминания прервал клекот, раздавшийся сверху, с крыши здания. Но ведь они еще не вышли из-под крыши, вряд ли хищник мог их видеть. Наверху послышалась возня, с крыши что-то упало и ударилось о землю в двух шагах от нее с глухим костяным стуком. Похоже, череп небольшого животного — а может, даже человеческий. Остальные члены группы стояли, прижавшись к ближайшей колонне. Лишь Сергей вдруг потянулся за упавшим предметом, но тут же передумал. Ему не так часто случалось выходить на поверхность, и чувствовал он себя неуверенно — постоянно боялся совершить ошибку. Подумать только, как все изменилось за двадцать лет! Он помнил — за Дворцом Молодежи, под крышей которого они сейчас находились, до Катастрофы располагался ухоженный парк, часть старинной усадьбы. Там были красиво подстриженные кусты и газоны, декоративные растения, причудливо вьющиеся дорожки, белки в клетке для детской забавы, а также еще какие-то птицы — фазаны, гуси. Был в парке и пруд с лебедями. Один из сталкеров рассказывал Сергею, в какие непроходимые джунгли превратился парк теперь, и какие ловушки подстерегают там зазевавшихся путников. Показывал и жуткий шрам, оставленный, по его словам, особо агрессивной и крупной белкой. Во что превратились лебеди и фазаны, Сергей даже спрашивать не стал. Не исключено, что именно один из них возился сейчас над ними на крыше, роняя им на головы остатки своего вчерашнего обеда. А еще, кажется, в усадьбе держали лошадей. Думать об этом не хотелось. Сергей постарался сосредоточиться на том, что находилось сейчас в поле его зрения.

Впереди, там, где кончалась крыша, видно было черное небо, усыпанное кое-где звездами. И — вот оно — огромная крылатая тень пронеслась вдруг, заслоняя звезды. Пролетела мимо — туда, где торчали скелеты огромных деревьев. Наверное, увидела там добычу. Людей она не заметила — а может, не обратила внимания на такую мелочь.

Спустя минуту с той стороны донесся треск, визг, шум, затем наступила зловещая тишина. Та же крылатая тень пролетела обратно — уже куда медленнее, размеренно взмахивая перепончатыми крыльями. В когтях у хищницы болталась темная масса — охота явно оказалась удачной. Кошка вспомнила рассказ одного из сталкеров, похвалявшегося, что кто-то из его знакомых летал на вичухе. «Вранье!» — убежденно подумала она тогда.

Парень, стоявший рядом с Сергеем, вдруг попятился обратно к входу. Как будто передумал и хочет вернуться. Никто, кроме Сергея, этого не заметил, он ободряюще положил руку мальчику на плечо. «Первый раз, наверное, на поверхности», — снисходительно подумал он, не сознаваясь себе, что, опекая новичка, старается отогнать собственные страхи.

Теперь можно было двигаться дальше — в ближайшее время ночному летуну будет не до них. Очень кстати, а то, стоя на одном месте, она уже начала замерзать, хотя все они по возможности утеплились перед выходом — под химзу одели теплые свитера и простеганные утепленные штаны. Это, конечно, несколько ограничивало свободу движений, но иначе было нельзя — наверху начиналась самая студеная пора. Кошка еще раз оглянулась на большое уродливое здание, в котором находился вход в метро. Эти жуткие каменные коробки, как можно было в них жить? Говорят, люди в этих каменных ячейках создавали себе уют, по трубам текла горячая вода… Но какой может быть уют в таких унылых сооружениях? Сидишь там, как в клетке. Лучше уж греться у костра и не запираться в тесные норы, чтоб в любой момент можно было уйти куда вздумается…

Они пересекли широкий проспект, огибая заржавевшие остовы машин. Под ногами похрустывал ледок, хлюпала вода. «Конечно, приятнее ходить на поверхность летом, — подумала Кошка, — хотя и приходится париться в “химзе”. Но зато зимой листва облетает с деревьев и обзор лучше…»

Перейдя проспект, они уперлись прямо в здание с надписью «…ом…инской…ниги». Седой показывал, что надо повернуть налево, но Сергей заинтересовался разбросанными внутри книгами и шагнул внутрь прямо через разбитую витрину. Кошка вошла следом, прислушалась — вроде, опасности нет. Но задерживаться здесь, конечно, не стоило. На полу была лужа, и валявшиеся в ней книги были безнадежно испорчены, но Сергей прихватил пару томиков из тех, что оставались еще на полках. Седой снаружи махал руками, торопил.

Они выбрались обратно и пошли по проспекту. Вдоль тротуара через равные промежутки росли деревья, на голых ветвях которых до сих пор виднелись кисти красных ягод. Это выглядело очень красиво, и Кошка с сожалением подумала, что если бы не спешка, непременно набрала бы их. Говорят, есть живые ягоды рябины очень полезно — чтоб зубы были крепче, и вообще. Правда, обычно ягоды горчат, но после первых морозов горечь пропадает. А еще из рябины получалась неплохая приправа к свинине, если потушить вместе. С другой стороны, если учесть, что на поверхности все радиоактивное, то не известно еще, чего больше от такой еды будет — вреда или пользы. И все равно ей не нравилось, что здесь так много деревьев — очень уж подходящее место для всякой живности. Конечно, ближе к зиме некоторые звери впадают в спячку, как сказал Сергей, зато есть и такие, у которых пик активности приходится как раз на зиму. Опять же те, кто в холода залегает спать, обычно облюбовывают подвалы и нижние этажи домов — и поди угадай, где именно ждет сюрприз.

Вот следующий магазин — как раз подходящее место для логова зверя. Витрина разбита, валяются человеческие фигуры — она уже видела такие, это куклы, которых зачем-то обряжали в одежду и ставили за стекло. Для красоты, наверное. Здесь они маленькие — изображают детей. А еще разбросаны подушки, грязные и намокшие, и стоит хорошенький красный автомобиль. Он выглядит совсем как настоящий и до сих пор почти новый, только в несколько раз меньше тех, которые в изобилии ржавеют сейчас на улице, иногда с останками пассажиров внутри. Неужели раньше и такие игрушки были у детей? Впрочем, ей-то какая разница? Своего малыша у мутантки никогда не будет, проверено, а до чужих ей и дела нет. Дети бывают злые, дразнят. Впрочем, иногда попадаются добрые, жалостливые детишки — но таким обычно в жизни хуже всех приходится…

По знаку Седого они свернули с проспекта направо, на спускавшуюся вниз улицу. На здании напротив Кошка успела машинально отметить крупные буквы «ЗОНТ», и чуть ниже, помельче — «театр». Вокруг мощные деревья образовали настоящий бурелом, а еще дальше с двух сторон путь обступали массивные дома. И вдруг в этой чаще обнаружилось отлично сохранившееся небольшое сооружение, напоминавшее сказочную избушку из книжки — казалось, вот-вот дым пойдет из трубы. На нем тоже были надписи: «…ойка…ярий». Слева и справа — участки земли, огороженные металлической сеткой. Загоны? Непонятно. Впереди — металлические ворота. Затейливые, полукруглые, трехстворчатые. А забора нет, да кажется, никогда и не было. Может, построить не успели — и теперь стоят одни ворота неизвестно для чего.

Пройдя через ворота и сделав еще несколько шагов, они увидели стеклянное сооружение с выбитыми дверями. Осторожно зашли — и вот он, мост. Два эскалатора — совсем как в метро, только ведут не вниз, а вверх. А по бокам — лестницы.