Метро 2033: Они не те, кем кажутся

– Нет, Саш. Она создана для того, чтобы мы еще больше зарывали в него нос, забывая поглядывать в сторону выхода из загона. Мы с тобой ничего не меняем. Как и все, просто коротаем время в ожидании мясника.

Сашка замер на ходу и одним плавным движением развернулся, направив свет диодника мне в лицо.

– Слушай, Соловьев. Ты пой, да не завирайся. За подобные слова можно не просто партбилета лишиться, а под трибунал пойти.

– А кто меня сдаст? Ты, что ли? Тогда сам как соучастник пойдешь. Да и не впервой нам будет подводить надежды партии, да? – шагнув к напарнику, я легонько толкнул его под ребра.

Реакция Утесова меня удивила. Он так и остался стоять, освещая фонарем пространство перед собой. А вот на лице нарисовалась крайняя степень изумления.

– Неужели ты вспомнил дело пятилетней давности…

– А кто это у нас тут? – мерзкий, чуть шепелявый голос, как сверло, ввинтился в уши – нечто бритое под ноль, с далеко не полным комплектом зубов, выплюнув мне в лицо поток помойной вони. Второй постовой внешне отличался не сильно, но явно в лучшую сторону. В плечах пошире, рожа почище, и наколок на открытых руках побольше.

Напарник, выйдя вперед меня, спокойным, чуть надменным голосом обратился к противно хмыкающим уголовникам:

– Мне к Белому надо, скажите: Утес за долгами пришел.

– Да с чего это Белому в долги у такой фраеты влезать? – Этого я обозначу себе, как «первого». Пусть Саня только отвернется, скручу ему голову.

– Ну-ка, Скелет, ша! – смерив Саню долгим взглядом, «второй» вздохнул и, отвесив напарнику пудовым кулаком под ребра, продолжил: – Иди лучше базар передай бугру. А с вас, парни, по две маслины в общак и проходите.

Отсчитав положенную сумму, Саня едва не пинками затолкал меня на станцию. Отбросы… кругом одни отбросы. Лежат на полу, по углам, ходят по перрону, переговариваются, курят, пьют… И воняют. Смердят смертью, кровью и разложением. Заживо гниют. Вокруг их тел на некогда белом мраморном полу распускаются цветы миазмов ненависти, похоти. Десятки глаз, провожающие нас с разной дозой отвращения, кажутся мне животными… Нет, успокойся, Егор. Что это с тобой? Дыши… Дыши глубже. Опусти взгляд. Пусть лучше они считают тебя трусом.

– Что-то я тебя последние дни совсем не узнаю. Ты вконец психованный стал! Где тот неунывающий балагур Егорка, которого я всю жизнь знал? Когда ты последний раз спал? По-человечески, а не в кресле за столом? – возмущался Саня. Комок света и теплоты в этом гнилом болоте. Друг, много лет назад названный братом. Нужно держаться за него, как Тесей за нить Ариадны.

– Не… Не помню, – голос скрипит, как несмазанная дверная петля. И очень хочется пить. Что же это со мной?.. – Может, недели две. Нет. Пожалуй, как это дело взяли.

– Понятно. Значит, так, сейчас раскручиваем эту зацепку с бомжом, отводим клиента к дознавателям, и ты отправляешься спать. – Он остановил меня, крепко сжав плечо. – Пришли. Давай так: говорить буду я, а ты просто слушай. Анализировать у тебя всегда получалось лучше, чем у меня.

Улыбнувшись, Утес первым скрылся за рваной тряпкой, обозначавшей вход в какое-то помещение. Оказывается, пока я пытался привести в порядок взбесившуюся психику, мы благополучно дотопали до перехода на соседнюю станцию. Здесь у стены приютилось трухлявое, кособокое строение из шифера и досок с гордым названием «Централ», нацарапанным над дверью. Рядом крутилась парочка довольно потрепанных худощавых девиц. Увернувшись от протянувшихся ко мне костлявых рук, я юркнул в бар.

Встретила меня новая атака непередаваемой вони, на этот раз замешанной на плохо очищенном самогоне. Одно радует, долго искать напарника не пришлось. В компании Белого он сидел через пару столов у окна, если им можно было назвать дыру в ветхой стене. Буквально вывалив свою тушку на жалобно заскрипевший стул, я принялся исподлобья рассматривать нового знакомого. Сомневаться в том, что человек напротив меня – тот самый Белый, не приходилось. Казалось, он состоял всего из двух цветов – белесого и синего. Бледная, с выпирающими венами, кожа в узорах тюремной символики. Напоминающие грязный весенний снег волосы. Некогда белая рубашка, серебристая цепь на шее. Единственное яркое пятно – глаза, следившие за каждым моим вздохом, будто примеряясь, куда поудачней воткнуть заточку.

– Слушай, Утес, твоему сослуживцу еще не говорили, что за такой взгляд можно и убить? – аккуратно, тремя пальцами он поднял стакан с мутной жидкостью и пригубил.

Я отвернулся, уставившись на суету мух на перроне.

– Белый, у нас с этим делом уже геморрой в задницах завелся. И если не закроем в скором времени, начальство удалит нам его без анестезии.

– И ты считаешь, это повод наезжать на моих парней?

– Нет, конечно, но… В общем, заканчивай меня лечить, давай по делу. Как я уже говорил, нам удалось узнать, что бомж, подходящий по описанию, местный. Ты знаешь всех крыс в округе – в жизни не поверю, что ничего о нем не слышал.

– Допустим, слышал. Но мог не запомнить. Сам понимаешь, приходится фильтровать получаемую информацию на дорогостоящую и ширпотреб.

Саня ухмыльнулся и залпом осушил свой стакан.

– Вторая наша бригада как раз занимается расследованием одной мелкой, но довольно неприятной кражи. У верхушки партии. Есть зацепки, что в деле замешан некий наниматель. Альбинос… – голос его стал тихим, вкрадчивым, на лице прочно поселилась скупая улыбка.

– Свидетели? – Белый даже подался вперед всем телом.

– Железобетонных нет. Все слухи, слухи…

– Те, кто распространяет эти слухи, могут забыть об альбиносе?

– Может, и могут, если один многоуважаемый муж вспомнит про некоего человечка без определенного места жительства.

Оскал Белого стал, пожалуй, еще одним ярким пятном в его внешности. Желтые, местами сколотые зубы добавляли ему особый шарм. Он щелчком пальцев подозвал официантку.

– Допустим. Но раз стопроцентных ниточек к нанимателю нет, то он может и не беспокоиться.

– Тогда этому нанимателю стоит вновь напрячь голову и вспомнить довольно громкую шумиху вокруг убийства одного торгаша с Ганзы. Которое благополучно замяли из-за потери у основного свидетеля желания говорить. Ну так что, есть в памяти просветления?

Альбинос откинулся на спинку стула, на мгновение прижал хрупкий указательный палец к виску и нахмурил брови. Впрочем, почти сразу взгляд его вновь просветлел, и улыбочка вернулась на тонкие губы.

– Ах, да. Начинаю припоминать. Вроде был один похожий паренек. Если я не ошибаюсь, в сбойке недалеко от Кузнецкого Моста у него нора. Довольно непростой типчик. Тормоз тормозом, а порой такие штуки творит – я бы сказал, гениальные.

Жестом указав бочкообразной девочке, упакованной в мини-юбку из свиной кожи, на пустой бокал, он вопросительно глянул на Саню.

– Еще по одной?

– Нет, нам уже пора. Спасибо за информацию, – перебил я открывшего было рот напарника, поднялся из-за стола и, не дожидаясь ответа, направился в сторону выхода.

Уже отодвинув рукой имитирующую дверь ткань, я краем уха уловил последнюю реплику Белого:

– Предупреди своего старшего, что с таким норовом долго не живут.

* * *

Конкретные пацаны с поста на противоположной стороне станции молча смерили нас злобными взглядами и, смачно сплюнув под ноги, отошли в сторону, пропуская в темноту очередного перегона.

– Я даже спрашивать не буду, откуда ты знаком с этим Белым, – глухо проговорил я, по привычке считая шпалы. – Спрошу другое: ты уверен, что ему верить можно?

– Для мужиков его ранга в иерархии блатных долг – святое. Если сказал, что нора этого бомжа недалеко от Кузнецкого Моста, значит, так и есть, – вот интересно, почему это Саня доволен, как нализавшийся сметаны кошак? Едва не припрыгивает от радости.

– Утес, ты под ноги-то смотри, попрыгунчик-стрекозел, твою мать.

– Егор, а чего ты злой-то такой? Мы на финишной прямой к закрытию этого осточертевшего и тебе, и мне дела. Последний рывок, сдадим мужичка дознавателям, и можно будет спокойно выпить, отоспаться, еще раз выпить да по бабам!

– Посмотрим.

Лишь когда станция скрылась за поворотом туннеля, я осознал, что меня все так же не отпускает. Разъедающая, как серная кислота, ненависть осталась где-то под сердцем. Только теперь ей вторило еще и острое желание уничтожить все, до чего могут дотянуться руки. Все это было на меня не похоже. Так явно показывать свои эмоции, осознанно нарываться на неприятности. Было ощущение, что внутри моего тела поселился другой человек.

– Саня, долго еще топать?

– Не. Тут перегон короткий. Вон уже отблески с Кузнецкого видны.

Еще пара шагов. Пара мгновений, растянувшихся в вечность. Ноги будто увязли в тягучем киселе, а сердце, напротив, билось конвульсивно, прерывисто.