Дарьина избушка

Знакомые до боли дом и крылечко. Около него стоит улыбающаяся молодая женщина, с чуть раскосыми глазами, одетая в праздничную одежду, с тарелкой ягод в руках.

– Кто это? – Наталья наклонилась над альбомом. – Я ее не знаю.

Зато Павел сразу догадался, что за девушка улыбалась ему с фотографии.

Это была Дарья, как две капли похожая на его жену Наталью.

– Откуда в вашей семье эти снимки? – одними губами, почти шепотом спросил Павел Наталью.

– Я не знаю. Не понимаю. Может быть, из другой жизни?

Павел знал, что родители жены удочерили ее совсем давно, когда девочке было всего два месяца от роду. Так может быть…

– Умерли у нее дети, – вспомнил он слова бабушки Нюры.

Может быть, потому и мучает его бабка Дарья с тех самых пор, как женился он на Наталье. Но зачем? Почему она не снилась жене? Зачем старухе понадобилось столько смертей?

Ночью он увидел, как Дарья, помолодевшая красавица, а может быть, Наталья, стояла рядом со страшной избушкой. Крыша на доме ходила ходуном. Внезапно изба заворочалась, зашевелилась. Стекла в маленьких, похожих на узенькие прорези глаз, полопались со страшным звоном. Дом начал подниматься от земли, словно разбуженный зверь. Сначала показалась одна лапа, он ее вытащил с чавкающим звуком. Потом вылезла и вторая.

Дарья смотрела на Павла, приникшего к стеклу, и улыбалась. Он не выдержал и закричал:

– Чего ты от меня хочешь? Что тебе надо? Оставь нас в покое!

Женщина медленно указала рукой на место, с которого сошла на уродливых костлявых опорках ее жуткая изба.

– Здесь копай! Здесь все! – Павел не слышал голоса Дарьи, но почему-то отлично понимал, что она говорила.

Едва проснувшись, Павел вскочил с постели.

– Надо ехать, Наташа.

– Паша, хватит! Я устала. Найди психолога, экстрасенса или батюшку, сделай что-нибудь! Ты меня сводишь с ума, пугаешь Светланку! Я не хочу больше жить с тобой, Паша, – Наталья не повышала голос, но лучше бы она орала, била посуду и швырялась вещами.

Павел уткнулся лицом в колени жены:

– Наталья, ты уйдешь. Я тебя обязательно отпущу, без слов. Я буду платить алименты, я все для тебя сделаю. Только потерпи совсем немного, Наташа, а?

***

Утром следующего дня Павел сидел в машине и ехал по шоссе. Навигатор был отключен. Павел и без навигатора отлично помнил, где находилась деревня его детства.

– Хорошо, что я уазик купил. И стоит копейки, и по бездорожью задувает только так! Как чувствовал, что тут хрен проедешь без понижайки, – Павел любил разговаривать сам с собой. Его воображаемый собеседник никогда не спорил и все понимал, хороший такой парень. В отличие от Натальи. Выдумала тоже: «Уйду от тебя». Ну, это еще бабушка надвое сказала… Черт бы ее побрал, старушку.

Машина преодолевала грязевую кашу – лесовозы разбили последние остатки дороги. Противный ноябрьский дождь хлестал, как из пожарного брандспойта. Голые деревья нависали над уазиком, норовя порвать тент. Часы показывали одиннадцать утра, но мрачное небо и темный лес, плотно жавшийся к дороге, создавали ощущение вечерних сумерек.

Павел знал: от указателя, стоявшего на перекрестке шоссейной и грунтовой дорог, до деревни было всего семь километров. Минут десять ехать. Но путь казался долгим, бесконечным.

Наконец вдали на пригорке показался первый дом. Он много лет служил ориентиром для путников. Увидят люди домишко, крашеный в веселый бирюзовый цвет, и сразу сил у них прибавляется – пришли, наконец. Павел в детстве не раз стоял на этом холме, выглядывая родителей, топающих пешком семь километров от самого перекрестка, где, не сворачивая с маршрута, делал остановку рейсовый автобус.

Дом стоял пустой и серый от времени – веселенькая краска давно слезла. Павел проехал мимо, не оглядываясь – зачем душу бередить лишний раз. Ему и так тошно было от всего: мертвая, нежилая деревня, каких тысячи на матушке-Руси. Гниют, как язвы, потихоньку затягиваясь, зарастая густым осинником и кипреем.

Уазик тихо крался по проселку до самой окраины, упиравшейся в стену леса. Вот и оно, место детства и былой радости. На месте бабушкиного дома – молодой березняк. А напротив – пустошь, заросшая сорной травой – здесь стояла избушка бабки Дарьи.

Павел вылез из машины, стараясь не хлопать громко дверцей, будто на погосте, где шуметь и громко разговаривать не принято. Он достал из фургона лопату и прикинул, где копать. Среди пожухших репейников и крапивы выглядывали полусгнившие бревна – фасад избы. Бабка Дарья указала на место под окнами – Павел это ясно помнил – значит, искать надо здесь. Остро наточенная лопата легко вонзилась в пахнувший прелью грунт. Павел обливался холодным потом. Что там спрятано, в этой рыхлой, мягкой, податливой земле?

Вдруг лопата дзинькнула, наткнувшись на что-то. Павел отбросил ее, присел на колени и стал разгребать грунт вокруг какого-то металлического предмета, аккуратно, как сапер, обнаруживший в земле мину. Находкой оказалась жестяная шкатулка, побуревшая от ржавчины. Его охватило странное волнение. Так себя чувствуют кладоискатели, нашедшие редкую диковинку. Павел попытался открыть металлическую коробочку…

– Эй, ты! А ну, вылазь оттуда немедленно!

От неожиданности Павел чуть не выронил из рук шкатулку. Он выпрямился и увидел деда, стоявшего на обочине. Старик был в ватнике и кирзовых сапогах, из-под кепки на Павла смотрели пристально строгие глаза, спрятанные в морщинах. В руках – ружье. Прицел – на Павла. Пришлось вылезать из бурьяна.

– Здравствуйте, дедушка!

– Я тебе не дедушка! Мародерничаешь? Развелось вас, как собак нерезаных!

Павел постарался дружелюбно улыбнуться.

– Да где я мародерничаю? Я что, к кому-то в дом залез? Я вообще свой, здешних мест рожак! Вон, – он указал на березняк, – моей бабки Нюры изба тут стояла.

Дед опустил ружье. Пригляделся к Павлу настороженно.

– Внук Анны Николаевны? Пашка, никак ты? Ах, ты, боже мой, а я гляжу, больно лицо знакомое… Вылитый батя! Как он, здоров?

– Нет. Умер в этом году, – Павел протянул руку старику.

– Все там будем, царствие ему небесное. А что же ты, Павлуша, никак меня не узнаешь? Дядька Филька я.

– Дядя Филя? – Павел оторопел от удивления. – Живой! Ну вы даете! Конечно же! Как я вас не узнал, ума не приложу!

Дядька Филя, заядлый охотник и рыбак, жил бобылем на другом краю деревни. Когда-то он выстроил дом около избы родителей, да и поселился в нем. В деревне Фильку видеть приходилось крайне редко – вечно он шастал по лесам да озерам, промышляя в поисках дичины, рыбы, грибов и ягод. По субботам приходил к автолавке, привозившей продукты и вино, покупал ящик лимонада «Лесная ягода», три бутылки «Агдама», хлеба и килограмм карамельных леденцов-карандашей. Ящик ставился на скамью для деревенских детей, знающих причуды дядьки. Пацаны и девчонки налетали на лимонад всей воробьиной стаей и тут же присасывались к бутылкам.

Вечером, после баньки, Филлип отправлялся на прогулку, веселый и пьяненький, в свежей белой рубахе. Всех встречных ребятишек он угощал «карандашами». Маленький Павлуша, как и все остальные дети, беззаветно любил чудаковатого и щедрого мужичка за доброту и ласку. Как же он смог его забыть?

– Что это у тебя, Павлуша? – Дядька Филя кивнул на жестяную коробку в руке Павла.

– Э… Дядя Филя… Долгая история, не поверишь, – пришлось все старику рассказать от начала и до конца.

Тот нисколько не удивился и у виска не покрутил.

– Пошли ко мне домой. Чаю попьем и твою беду обсудим. Тут все толком обмозговать нужно. Дарья, чай, не ведьма и не зомбяка какая, она без дела приходить с того света не будет. В коробке что? Смотрел?

– Не успел.

– Ну и ладно. Сядем за стол, спокойно поглядим.

В просторном жилище Филлипа запахи сосновой смолы и сушеных трав смешались с горьковатым ароматом печного дымка. Старик подкинул березовых поленьев в дородную, на пол-избы, печь. На широкую столешницу поставил вазу с конфетами, нарезал белый хлеб толстыми ломтями, достал масло и варенье…

– Хлеб какой! В жизни не едал вкуснее! – восхитился Павел.