Ненужная победа

В мае, в один из тихих вечеров, нашелся-таки, наконец, человек, который отдал ей сто тысяч и положил конец всей этой комедии. Человеком этим был драгун Дезире.

В три часа ночи, когда все были уже пьяны, в кабинет вошел драгун. Он был бледен и возбужден. Ни с кем не здороваясь, он подошел к Ильке, взял ее за руку и отвел в сторону.

– Я принес, – сказал он глухим голосом. – Бери…

Знаешь, что я сделал? Я ограбил своего дядю… Завтра же меня отдадут под суд… Возьми! Согласен!

Из груди Ильки вырвался крик радости. У нее было уже сто тысяч! И в то же время лицо ее покрылось мертвенной бледностью: настала пора заплатить за сто тысяч…

Адольф Бах, который следил за движением Дезире, подошел к Ильке и, услышав слово «согласен», побледнел.

– И я согласен! – быстро сказал он и схватился за свой карман… – И я дам сто тысяч!

Дезире насмешливо улыбнулся. В мальчишке Бахе он не видел теперь достойного соперника.

– Я первый согласился… Вам, Бах, не мешало бы идти спать. Вас няня ждет.

– Я не сплю с нянями. Мне, Дезире, ваше лицо не слишком нравится. Оно слишком напрашивается на пощечину! Даю сто десять тысяч!

– Даю сто двадцать!..

Дезире украл у дяди ровно сто двадцать тысяч.

Сези, пьяный, пожирающий своими глазами Ильку, как змея – кролика, вдруг встал и подошел к Баху и Дезире.

– Вы… вы… соглашаетесь? – забормотал он. – Вы с ума сошли! Вы… вы… с ума сошли, мальчишки! Сто тысяч! Ха-ха-ха! Pardon, mademoiselle, но все-таки… согласитесь сами…

– Даю сто двадцать! – повторил Дезире.

– Даю сто двадцать! – сказал мальчишка Бах и захохотал. – Даю сию минуту наличными деньгами!

Сези пошатнулся. Он не хотел верить своим ушам. Неужели найдутся такие дураки, которые купят за сто тысяч женщину, которую он во всякое время мог бы купить за пять тысяч? И неужели ее купит… не он?

– Это невозможно! – закричал он.

– Даю и я сто двадцать! – сказал подошедший четвертый мужчина. Это был рослый, здоровый помещик Арко из окрестностей Марсейля, очень богатый человек. Ему ничего не стоило бросить к ногам девчонки сотню тысяч. Недавно он лишился жены и единственного сына и теперь заливает свое горе вином и покупною любовью.

– И я согласен! – сказал серб Ботич, выдававший себя за секретаря какого-то посольства и прокучивавший ежедневно массы денег.

Сези принялся перелистывать свою записную книжку, записывать что-то, высчитывать. Карандаш так и ходил по бумаге.

– С какой же стати, господа? – бормотал он. – Неужели у вас деньги так дешевы? Почему же непременно сто двадцать, а не ровно сто? Тридцать… шестьсот… Почему же не ровно сто?

– Сто двадцать пять! – крикнул Бах, победоносно глядя на своих соперников.

– Согласен! – крикнул Сези. – Согласен! И я согласен, говорят вам!

– Я не хочу вашей прибавки, – сказала Илька Баху. – Возьмите свои пять тысяч назад. Я согласна и на сто двадцать…Только, господа, не всех… Один кто-нибудь… А кто же именно?

– Я, – сказал драгун. – Я первый дал свое согласие…

– Это пустяки! – заговорили другие. – Пустяки! Не всё ли равно, первый или второй?

– Это пустяки, – сказала Илька. – Как же быть, господа? Все вы одинаково мне нравитесь… Все вы милы, любезны… Все вы одинаково меня любите… Как быть?

– Бросить жребий! – предложил молодой человек, не принимавший участия в купле и с завистью поглядывавший на покупателей…

– Хорошо, бросим жребий, – согласилась Илька. – Согласны, господа?

– Согласны! – сказали все, кроме драгуна, который сидел на подоконнике и безжалостно грыз свою большую нижнюю губу.

– Итак, господа, пишем билетики… Тот, которому попадется билет с моим именем, тот получает меня. Папа Цвибуш, пиши билеты!

Послушный, как всегда, папа Цвибуш полез в карман своего нового фрака и достал оттуда лист бумаги. Бумага была изрезана на квадратики и на одном из квадратиков было написано «Илька».

– Кладите, господа, на стол деньги! – предложила Илька. – Билеты готовы!

– По скольку нам класть? – спросил Бах. – Сколько нас? Восемь? Сто двадцать, деленные на восемь, будет… будет…

– Кладите каждый по сто двадцать тысяч! – сказала Илька.

– По скольку?

– По сто двадцать тысяч!

– Вы плохо знаете арифметику, моя дорогая! – сказал серб. – Или вы шутите?

– По сто двадцать тысяч… Иначе я не могу, – сказала Илька.

Мужчины молча отошли от Ильки и сели за стол. Они были возмущены. Сези начал браниться и искать шляпу.

– Это уж будет надувательство! – сказал он. – Это называется шулерничеством! Пользоваться тем, что у нас, дураков, пьяных ослов, взбудоражена кровь!?

– Я не даю ни одного сантима! – сказал Бах.

– Я не требую, – сказала Илька. – Однако же пора ехать домой… Ты готов, папа Цвибуш? Едем! Спрячь на память билеты.

– Прощайте! – сказали мужчины. – Поезжайте к себе в Венгрию и ищите там себе дураков, которые дадут вам миллион! Ведь вы хотите миллион? Поймите вы это, чудачка! За миллион можно купить весь Париж! Прощайте!..

Но всесильная страсть взяла свое… Когда Илька подала каждому свою горячую руку, когда она сумела сказать каждому на прощанье несколько теплых слов и спела «последнюю» песню, страсть достигла апогея…

В пять часов первый попавшийся навстречу официант вынимал из шляпы Баха бумажные квадратики… Когда взяты были все квадраты и развернуты, из всех мужских грудей вырвался смех. Этот смех был смехом отчаяния, смехом над безумством и сумасшествием судьбы.

Билет с именем «Илька» попался лионскому фабриканту, старому Марку Лувреру. Марк Луврер положил свои сто двадцать тысяч «шутя» и мог бы довольствоваться одним только поцелуем!

Глава VIII

Был морозный декабрьский вечер. На небе мерцали первые звездочки и плавала холодная луна. В воздухе было тихо – ни одного движения, ни одного звука.