Очерки русской смуты. Борьба генерала Корнилова. Август 1917 г. – апрель 1918 г.

– Ну все же нельзя обойтись без представителей Совета, – сказал Керенский.

– Я не спорю, пусть так».

Керенский

5. «Конечно, я не дал ему никаких инструкций, никаких полномочий. Я считаю, что он, говоря от моего имени в Ставке так, как он это сделал, допустил „превышение полномочий“. Это несомненно, так как ничего подобного я ему не говорил… Львов не окончил разговора. Он спросил:

– Вступите ли вы в переговоры, если я вам скажу. (От кого прислан)?

– Скажите более определенно, что вы желаете слышать от меня и для чего.

Он ответил:

– До свиданья! И ушел».

Львов

5. «Керенский был тронут.

– Хорошо, – сказал он. Я согласен уйти. Но поймите же, что я не могу бросить власть; я должен передать ее с рук на руки.

– Так дайте мне поручение, сказал я, войти в переговоры от вашего имени со всеми теми элементами, которые я сочту необходимым.

– Я даю вам это поручение, – сказал Керенский. – Только прошу вас все держать в секрете.

И крепко пожаль мне руку».

Предоставляя читателям разобраться в этих противоречиях, я не могу, однако, не указать, что диалог, изображенный на левой половине листа, в особенности в заключительной части своей, представляется чрезвычайно странным. Ясно чувствуется, что так нелепо закончиться он не мог. Хотя Керенский в своем показании усиленно подчеркивает, что разговору со Львовым он не придал никакого значения, но тут же рядом неоднократно заявляет, что вопрос – от чьего имени сделано было предложение и та таинственность, которой облек его Львов, в связи с имевшимися у премьера ранее сведениями о заговоре, «произвела большое впечатление»… Что касается меня, я убежден в правильности версии Львова и считаю, что в этот день, если не свершилось грехопадение Керенского перед лицом революционной демократии, то развернулась окончательно нить «великой провокации».

Львов, пройдя опять через все сомнительное чистилище корниловского окружения, попадает 24-го в Верховному. Их разговор, веденный в этот день и на следующий, в противоположность предыдущему, в сущности своей является совершенно установленными.

Керенский (Показание следственной комиссии)

1. «Войдя ко мне в кабинет Львов сразу заявил мне:

– Я от Керенского».

Львов («Последние Новости» 1920 г. N 192)

1. – Я от Керенского. – Глаза Корнилова сверкнули недобрым огнем».

Керенский

2. В. Н. Львов заявил мне от имени Керенского, что если по моему мнению дальнейшее участие последнего в управлении страной не даст власти необходимой силы и твердости, то Керенский готов выйти из состава правительства. Если Керенский может рассчитывать на поддержку, то он готов продолжать работу.

Львов

2. – Я имею сделать вам предложение. Напрасно думают, что Керенский дорожит властью. Он готов уйти в отставку, если вам мешает. Но власть должна быть законно передана с рук на руки. Власть не может ни валяться, ни быть захваченной. Керенский идет на реорганизацию в части в том смысле, чтобы привлечь в правительство все общественные элементы. Вот вам мое предложение – это есть соглашение с Керенским».

Керенский

3. «Я очертил общее положение страны и армии, заявил что по моему глубокому убеждению единственным выходом из тяжелого положения является установление военной диктатуры и немедленное объявление страны на военном положении.

Львов

3. – Передайте Керенскому, что… дальше медлить нельзя… Необходимо, чтобы Петроград быль введен в сферу военных действий и подчинен военным законам, а все тыловые и фронтовые части подчинены Верховному главнокомандующему… В виду грозной опасности, угрожающей России, я не вижу иного выхода, как немедленная передача власти Верховным правительством в руки Верховного главнокомандующего.

Я перебил Корнилова:

– Передача одной военной власти или также гражданской?

– И военной, и гражданской.

– Быть может лучше просто совмещение должности Верховного главнокомандующего с должностью председателя совета министров? – вставил я.

– Пожалуй, можно и по вашей схеме… Конечно все это (только) до Учредительного Собрания.

Керенский

4. «Я заявил, что не стремлюсь к власти и готов немедленно подчиниться тому, кому будут вручены диктаторские Полномочия – будь то сам Керенский[40 - Единственная фраза во всем показании, которая не подтверждается В. Львовым.], ген. Алексеев, ген. Каледин или другое лицо. Львов заявил, что не исключается возможность такого решения, что в виду тяжелого положения страны, Временное правительство, в его нынешнем составе, само придет к сознанию необходимости установления диктатуры и, весьма возможно, предложить мне обязанности диктатора. Я заявил, что если бы так случилось, …я от такого предложения не отказался бы».

Львов

4. «Корнилов продолжал:

– Кто будет Верховным главнокомандующим, меня не касается, лишь бы власть ему была передана Временным правительством.

Я сказал Корнилову:

– Раз дело идет о военной диктатуре, то кому же быть диктатором, как не вам».

Керенский

5. «Я просил Львова передать Керенскому, что, независимо от моих взглядов на его свойства, его характер и его отношения ко мне, я считаю участие в управлении страной самого Керенского и Савинкова безусловно необходимым».

Львов

5. «– Я не верю больше Керенскому… и Савинкову я не верю… Впрочем, – продолжал Корнилов – я могу предложить Савинкову портфель военного министра, а Керенскому портфель министра юстиции»…

Керенский

6. «Я просил передать Керенскому, что по имеющимся у меня сведениям в Петрограде в ближайшие дни готовится выступление большевиков и на Керенского готовится покушение; поэтому я прошу Керенского приехать в Ставку, чтобы договориться с ним окончательно. Я просил передать ему, что честным словом гарантирую его полную безопасность в Ставке».

Львов

6. «– Затем – продолжал он – предупредите Керенского и Савинкова, что я за их жизнь нигде не ручаюсь, а потому пусть они приедут в Ставку, где я их личную безопасность возьму под свою охрану».

Таким образом, предложения Корнилова ультимативного требования не носили, тем более, что вопрос о личности диктатора в случае возможности сговора, оставлялся открытым. На другой день уже, 26-го, Корнилов в беседе с Филоненко, Завойко и Аладьиным допускает возможность коллективной диктатуры, в виде Совета народной обороны, с участием Верховного главнокомандующего в качестве председателя.