Наставник

До обеда он перезвонил Дузову. Представился. Секретарша соединила без лишних вопросов.

– Добрый день Григорий Фомич.

– Здоров, Кузьма Трофимович. Что надумал?

– Да, надумал бесповоротно. Надо Васеньке там учиться в этой АГЧ. В газете статью прочёл, помогло принять решение.

– Ну и хорошо, – улыбнулся Дузов: «Молодцы хлопцы, газетку на видное место подбросили».

– Что дальше делать?

– Дальше? А дальше так. Я полагал, нет, был уверен, что ты как любящий отец поступишь правильно. Поэтому Максим Максимовичу уже перезвонил и договорился, что он будет тебя сегодня ждать в своём кабинете в 23.00. Так что будь как штык!

– В одиннадцать вечера?

– А ты, что думал. Там работают круглосуточно. Важнейший участок, государственное направление. На вахте представишься, тебя проведут. Ну, давай, а то у меня люди в приёмной.

– Всего хорошего, Григорий Фомич, спасибо огромное!

– Сочтёмся!

* * * * *

Академия главных чиновников расположилась на одной из главных улиц Столицы, на улице Состоявшейся Революции. Со всех сторон обнесена оградой, облицованной белым мрамором. Территория просто огромная, напротив центрального входа пятнадцатиэтажный учебный корпус, за ним ещё четыре, но по девять этажей, здесь же на территории слева открытый стадион с футбольным полем и другими площадками, рядом закрытый спортивный корпус. Правая дальняя часть – студгородок: шесть корпусов общежитий стоят кругом фасадами вовнутрь. Кафе, ресторан, пивбар, книжный магазин, магазин готовой одежды, ещё какие-то мастерские по починке – всё размещено на первых этажах общаг.

Всё это архитектурное нагромождение, любезно показывал Кузьме Трофимовичу молодой человек, встретивший его на вахте. Извинившись за то, что Максим Максимович будет занят ещё около получаса, он предложил прогуляться по территории АГЧ. Несмотря на позднее время за оградой было светло, наружный свет лупил вопреки правительственной программе «Скромность и экономия».

– У нас самодостаточная инфраструктура, которая обеспечивает жизнедеятельность всей структуры в пределах контролируемой территории – заучено прокомментировал завершение экскурсии молодой человек и поднёс к уху заигравший государственный гимн мобильник, – Вас приглашает Максим Максимович. Я проведу.

– Позвольте один вопрос. – На ходу обратился к своему гиду Ручкин. – Где же все студенты?

– А, конечно, – улыбнулся провожатый, – После 22.00. у нас время пребывания студентов первого курса в общежитиях, так что они по своим комнатам готовятся к занятиям. Старшие курсы на объектах, то есть на практике. Прошу Вас.

Он распахнул перед гостем входную дверь в пятнадцатиэтажный корпус. Просторный светлый холл, диваны вдоль стен, доски объявлений, в глубине помещения двери лифта. Ничего особенного.

– Кабинет Максима Максимовича находится на пятнадцатом этаже. – Сообщил под лёгкий гул скользящей вверх кабины сопровождающий Ручкина субъект.

Пустой длинный коридор с ковровой дорожкой на полу завершился высокой двустворчатой дверью с лаконичной табличкой «Ректор». Секретарша уже покинула рабочее место, дверь в кабинет Елбунова была приоткрыта.

– Максим Максимович, я привёл гостя, – доложил молодой человек, войдя в кабинет.

– Проси!

Кузьма Трофимович ступил за порог, навстречу с улыбкой двинулся к нему портрет из газеты.

– Ждал Вас, господин Ручкин! Ждал.

– Добрый вечер!

– Присаживайтесь. Как не ждать старого товарища Григория Фомича. Без долгих преамбул скажу, готов помочь, чем могу. Нам нужны надёжные и умные студенты. Сына Вашего, кажется, Василием зовут.

Ручкин кивнул.

– Да мы таких Василиев по всей стране ищем, собираем. Предупредил ли Вас Дузов, что сначала Вам следует пройти собеседование, что во многом важнее для поступления, чем результат экзаменов сына, который, безусловно, также должен быть на высоте.

– Да, я предупреждён и готов пройти. Назначайте время.

– Время? Например, сейчас! Очень подходящее. В самом деле, тихо, спокойно, никто не мешает. Не волнуйтесь, – заглянул в листок бумаги на столе, – Кузьма Трофимович, это не то собеседование, я имею в виду содержание, к которому вообще, в принципе, можно подготовиться. Его можно проводить в любое время, но, правда, не в любом месте. Как было модно изрекать в прошлом веке «место встречи изменить нельзя» и суть встречи тоже. Вы согласны проделать это сейчас?

Холодная улыбка тонких губ – эспандер, растянутый культуристом, декорирование сверху из двух матовых зелёных отражателей – глаза. Рука хозяина уже взяла Кузьму под локоть, дав понять – здесь никто не ждёт ответа, ответил тем, что явился сюда.

– Прошу, господин Ручкин, нам на тринадцатый этаж.

В затемнённой комнате на тринадцатом, лаборант усадил Ручкина в кресло на возвышении. Прикрепил к вискам и затылку датчики на лейкопластыре, пальцы рук и запястья одели в перчатки с множеством отходящих проводков. Возле кресла мониторы, перед ними пульт управления. Елбунов сел напротив, за стол, в руках блестит ручка. Разложил какие-то бумаги, поднял голову. Улыбка уже умерла, кажется, что навсегда. Лицо приобрело естественное выражение, маска древнего духа – безмятежно-жесткая.

– Господин Ручкин, прежде чем мы погрузим Вас в состояние гипнотического сна я задам несколько общих вопросов. Первый: приучен ли сын к основам нашей морали?

– Я уверен, что да! Я сам профессионально занимаюсь моралью и этикой, и с детства внушал Василию основные принципы нашей страны…

– Вы меня не поняли. Я совсем не о той морали, которую мы предлагаем всем, не о морали для общего пользования. Ваш сын вырос в семье высокого чиновника, в Вашей семье. Понимает ли он суть кастовой морали, что нам разрешено больше, чем прочим, что мы не живём, грубо говоря, на одну зарплату, что есть особые тайны, которые нельзя выносить за пределы нашего слоя, что мы основа этой страны и так далее. Получая особые материальные блага, наблюдая вас в быту за подготовкой рабочих вопросов, читая прессу, осознаёт ли он это?

– Да, конечно.

– Подтвердите на простом примере.

– Сейчас, сейчас… – Ручкин искал в памяти что-то очень простое и яркое, нашёл! – Как-то мы с сыном ехали с дачи на служебном «Мерседесе». Мальчик попросил разрешение сесть впереди возле водителя. Он любит быструю езду, у него Fiat «Bravo», мой подарок. Так вот, требовал от водителя разогнаться. Мы шли где-то под 150 км/ч. Вдруг из-за трактора, стоящего на обочине выскочил человек, наверное, тракторист. Водитель успел вывернуть влево, но задел тракториста, немного, тот упал, стал подниматься. А Васенька, совершенно не растерявшись, говорит водителю «Нечего останавливаться, пусть, смотрит, кто едет и какие номера. В следующий раз будет лучше видеть». Я велел водителю ехать дальше. Конечно, Вася был потрясён, но казалось, что он был готов к тому. Что тракторист должен выскочить…

– Очень хорошо! Убедительный случай. Мальчик осознаёт свою особую принадлежность, справедливо порицает зарвавшегося гражданина и готов разделить с отцом небольшую тайну. Очень хорошо. Скажите, что читает Василий, только не называйте вещи из обязательной школьной программы.

– Я постараюсь, правда, в силу постоянной занятости, так сказать, не вникаю. Но на книжных полках в его комнате видел Ницше, Камю, этого Севенд…, Сверден…

– Сведенборга.

– Да! Спасибо, Сведенборга, Макиавелли, Достоевского…

– Достаточно. Очень неплохо. Хороший вкус. Эстетизм должен стать заметной чертой новой бюрократии, с интеллигенцией, сами знаете, надо работать на уровне. Пишет ли что-нибудь? Стихи, прозу?

– Да и очень красиво. Подражает, этому… Рембо.

– Вася гомосексуал?

– Нет, что вы! Он нормальный парень.

– Не беспокойтесь, ведь это не причина для отказа. А если натурал, тем более. Последний вопрос. Ответьте предельно честно. Насколько сын привязан к Вам и к матери, то есть, делится ли тайнами, переживаниями, готов ли он к долгой разлуке. Суть вопроса понятна?

Ручкин задумался: «Он всегда тепло относился к сыну, даже в состоянии своего проявляющегося семейного самодурства. А как Василий? С матерью он не близок. Не раз Тая жаловалась Кузьме, что сын очень скрытен и неоткровенен. А с ним? Да, если предельно честно, когда они там видятся. Так, фрагменты на пять минут из шестнадцатисерийного фильма. Васе шестнадцать, а что я могу сказать о нём. Могу хвалить, могу поругать. Его и ругать-то не за что. Чёрт! А сын действительно далёк от меня, или я от него. Живём бок о бок, а как в разных странах. Ладно, чего хныкать, скажу, как есть».

– Я думаю, что он не близок с матерью и со мной тоже. Мне просто нечего сказать о том, что у него внутри, в мыслях…