Любовь воительницы

– Да. Не смотри, дитя.

– Но почему?… Почему они это сделали? – пробормотала Зенобия. – Ты же сказала им, кто вы с мамой такие! Почему они сделали тебе больно? Зачем убили мою маму?

Тамар выплюнула выбитый зуб и с презрением в голосе проговорила:

– Этим негодяям бесполезно что-нибудь объяснять. – С помощью Зенобии ей наконец-то удалось сесть и прислониться спиной к кровати. Тяжело вздохнув, Тамар продолжала: – Не думаю, что они украли наших верблюдов. Дитя, иди быстрее в конюшню, возьми одного и ветром скачи к своему отцу. Расскажи ему, что случилось, а я… Ох, я не могу ехать сама. Мне придется подождать здесь.

– Это все я виновата, – сказала Зенобия, и ее серебристые глаза снова наполнились слезами. – О, моя мама умерла!.. А если бы я не вела себя так по-детски, если бы поехала вместе со всеми, а не пряталась как капризный ребенок…

Тамар опять вздохнула. У нее ужасно болело все тело, и ей хотелось прокричать Зенобии, что да, только она во всем виновата. Но тут Тамар взглянула в залитое слезами лицо девочки, только что потерявшей мать, и, покачав головой, сказала:

– Нет, дитя, ты не должна себя винить. Это судьба, воля богов. А сейчас беги и отыщи своего отца.

– А что будет с тобой? – всхлипнула Зенобия.

– Принеси мне кувшин воды, и я выживу. А потом уходи. Только будь осторожна.

– Да, хорошо, я выеду через задние ворота, – пообещала Зенобия.

Тамар молча кивнула; она вдруг почувствовала себя совершенно опустошенной… и очень-очень старой. Но она выживет. Выживет хотя бы ради того, чтобы увидеть, как покарают убийц и насильников. После ухода Зенобии она все так же сидела на полу и почти бесстрастно смотрела на двух больших слепней, жужжавших над истерзанным телом Ирис.

Зенобия покинула дом и прошла через огород к конюшне, где стояли горделивые своенравные верблюды, жевавшие свою жвачку. И сейчас она уже не чувствовала ничего – ни горя, ни гнева, ни страха. Внезапно девочка вспомнила, как ее мать молила о милосердии. Никогда еще Зенобия не слышала, чтобы голос матери звучал так, как сегодня: со страхом и мольбой. Этот голос до сих пор звучал у нее в ушах, и она знала, что он будет преследовать ее всю жизнь.

Зенобия похлопала по шее своего верблюда, затем, взобравшись на него, направила животное к задним воротам отцовского дома, наклонилась, чтобы откинуть щеколду, и выехала на пустынную дорогу. Верблюд зашагал довольно быстро, и шаги его становились все шире и шире, так что вскоре уже казалось, что он летел над дорогой.

Надежно устроившись в красном кожаном седле, Зенобия без труда управляла животным. И она все думала о тех ужасных людях… Почему они убили ее мать? На этот вопрос девочка никак не находила ответа, потому что видела от мужчин только ласку и добро. Отец и старшие братья ужасно ее баловали, их ближайшие друзья – тоже. Конечно, она знала, что некоторые мужчины иногда били своих жен, но это были не столько побои, сколько наказания. Почему-то считалось, что женщин время от времени нужно наказывать. Однако она никогда не видела, чтобы ее отец бил своих жен. А ведь мать даже не знала напавших на нее мужчин… А если все-таки знала… Все равно не понятно, из-за чего они так на нее рассердились и почему убили. Хотя… А может быть, жестокость – это качество, свойственное только римлянам? Может, их поразила какая-то особая форма безумия, вынуждающая нападать на невинных?

Заметив впереди пыль, поднятую караваном отца, Зенобия начала пятками подгонять верблюда, и скоро она уже проезжала мимо семей, входивших в их племя. Все махали ей и выкрикивали приветствия, когда ее верблюд галопом проносился мимо. И все люди ласково улыбались ей, потому что все в племени ее любили (Зенобия бат-Забаай всегда была очень веселым и добрым ребенком).

Во главе каравана она уже видела отца и своего старшего брата Акбара. Зенобия замахала им, неистово крича, а Акбар с улыбкой отозвался:

– Приветствую тебя, малышка! Хочешь посостязаться с моим чемпионом? – Внезапно он увидел ужасно бледное лицо сестры и, повернувшись к родителю, крикнул: – Отец, что-то случилось!

Караван тотчас остановился. Забаай спрыгнул с верблюда и спустил на землю свою маленькую дочь. А вокруг уже начала собираться толпа.

– Что случилось, мой цветочек? – спросил предводитель бедави. – Где твоя мать и Тамар?

– Римляне… – пробормотала Зенобия. – Пришли римляне и убили маму. А Тамар тяжело ранена.

– Что ты такое говоришь, Зенобия? – изумился Забаай. – Ведь римляне наши друзья…

– Римляне убили мою мать! – окончательно потеряв самообладание, завизжала Зенобия, и горячие слезы потекли по ее личику грязными ручейками. – Тамар спрятала меня под кроватью. Я их не видела, зато хорошо слышала. Они делали что-то с мамой, а она пронзительно кричала, и плакала, и молила их о милосердии! Я никогда не слышала, чтобы мама кричала, чтобы так молила о милосердии. Но они… они убили ее! А Тамар сейчас ужасно плохо: она даже не может встать с пола. Ты должен вернуться домой, отец! Должен вернуться домой!

Забаай бен-Селим вдруг почувствовал, что ноги его подкосились. Он знал, что именно те люди сделали с его женами, хотя его невинная юная дочь этого, конечно же, не понимала. Но почему, почему, почему? Взвыв от ярости, боли и скорби, Забаай принялся рвать на себе одежды. Когда же первый мучительный взрыв боли прошел, он начал отдавать распоряжения, и вскоре караван повернул обратно. Но сам Забаай бен-Селим, его старшие сыновья и дочь не стали дожидаться остальных. Снова сев на своих верблюдов, они помчались по пустынной дороге к окраине Пальмиры. И они скакали так быстро, что следовавший за ними караван видел только поднятую ими пыль, висевшую в воздухе и казавшуюся желтой под лучами полуденного солнца.

Когда они добрались до дома, Тамар находилась в полубессознательном состоянии. И только теперь Зенобия решилась посмотреть на истерзанное тело матери. Ужаснувшись увиденному, девочка вскрикнула. Ирис была в неестественной позе распростерта на кровати, ее светло-голубая далматика и белоснежная нижняя туника оказались разорванными, обнаженные груди были все в синяках и в крови. На ногах же виднелись огромные багровые пятна, а ее прекрасное милое лицо… О, оно все было ужасно обезображено, так что с трудом узнавалось.

– Мама!.. – в отчаянии закричала Зенобия. – Мама, мама!..

Она со слезами на глазах смотрела на тело убитой матери. Девочка не в силах была постичь произошедшее и все еще не могла поверить, что мать и впрямь мертва.

– Уберите отсюда ребенка! – приказал Забаай. – Девочка не должна на это смотреть.

– Нет-нет! – закричала Зенобия, отказываясь слушаться отца. – Я должна была это увидеть. И теперь уж ни за что не забуду! Всегда буду помнить, что сделали римляне!

Акбар не стал спорить с младшей сестренкой – просто подхватил ее на руки и вынес из комнаты. Ее горестные рыдания разрывали ему сердце, и в какой-то момент он с тяжелым вздохом опустился на ступени лестницы, что вела в нижний уровень дома, и стал покачивать сестру, словно убаюкивая.

Ирис была всего на несколько лет старше его, когда отец много лет назад привез ее из Египта. Какое-то время юный Акбар воображал, что влюблен в нее. Он подозревал, что Ирис знала об этом, но она никогда не вводила его в смущение и не пыталась с ним заигрывать – всегда относилась к нему с уважением. Из горла Акбара внезапно вырвался стон, и тут же послышался тихий голос Зенобии:

– Почему они убили ее, Акбар, почему?…

– Убили, потому что они римские свиньи! – гневно ответил молодой человек. – Тех, кто родился не в Риме, они называют варварами, но настоящие варвары – это они. Говорят, что Рим основали двое братьев-сирот. Их бросили в холмах умирать, но волчица спасла их и выкормила. Я в это верю! Они и по сей день дикие звери!

– А что они сделали с моей матерью? – Зенобия снова всхлипнула.

Акбар медлил с ответом. Стоило ли отвечать? Ведь Зенобия еще ребенок. Она вполне могла бы быть его собственной дочерью – у него был сын ее возраста. Да и что ей известно о мужчинах и женщинах?… Однако по прошлому опыту Акбар прекрасно знал, что от Зенобии просто так не отделаешься.

– Цветочек, ты знаешь, как происходит зачатие ребенка?

– Да, – тихо ответила девочка. – Мама рассказывала мне об этом. А еще она говорила, что однажды я стану женщиной. Когда мужчина занимается любовью с женщиной, ребенок – естественный плод их союза. И это хорошо – так говорила мама.

– Правильно, – согласился Акбар. В подробности он вдаваться не стал, однако проговорил: – Римляне заставили Ирис заниматься с ними любовью. Когда женщину заставляют, это называется изнасилованием. Римляне изнасиловали твою маму, обесчестили ее, обесчестили нашего отца, нашу семью и всех бедави. А когда закончили, перерезали ей горло, чтобы не осталось свидетелей. Они решили, что моя мать тоже мертва, поэтому не стали добивать.

Зенобия некоторое время молчала, затем спросила:

– Значит, Тамар тоже изнасиловали?

– Да, – со вздохом ответил Акбар. – Мою мать тоже изнасиловали.

– И поэтому она меня спрятала? – допытывалась Зенобия. – Не хотела, чтобы и меня изнасиловали?

– Если бы изнасиловали тебя, сестра моя, бесчестье было бы особенно ужасным. Ведь ты девица, никогда не знавшая мужчину. Часть твоей ценности для будущего жениха – девственность. Видишь ли, мужчина, который женится на девушке, не хочет идти по дороге, по которой уже прошли другие, – объяснил Акбар.

Зенобия молча кивнула. Теперь-то она понимала, почему мать плакала и умоляла римлян пощадить ее. Она пыталась спасти свою добродетель и честь мужа. Какие же ужасные скоты эти римляне! Зенобия желала отмщения.

Внезапно из отцовской спальни донесся вой. Прибыли остальные члены племени, и женщины, вошедшие в комнату, рыдали от скорби и стыда. Забаай бен-Селим вышел из комнаты и сказал старшему сыну:

– Отведи Зенобию в ее комнату. Я должен расспросить ее.

Акбар тотчас же встал и отнес сестру в ее комнату в женской половине дома. Усадив девочку на кровать, он похлопал ее по руке и едва заметно улыбнулся. Лицо же Забаая было мрачным и грозным. Пристально глядя на дочь, он проговорил:

– Я выслушал рассказ Тамар, а теперь хочу услышать твой. Как это произошло?

Тихо всхлипнув, девочка рассказала отцу обо всем, что знала, и она обвиняла в случившемся себя – ведь именно из-за нее обе женщины задержались в доме. Отец ничего на это не сказал. Если Забаай и гневался на свою юную дочь, то гнев его таял перед лицом их общего горя. Римляне за свои злодеяния заплатят! О да, они заплатят! Дюжина его сыновей уже рассыпалась по городу с приказом привести к нему в дом римского губернатора и молодого правителя Пальмиры принца Одената. И только после того, как эти двое увидят, что сотворили негодяи с его женами, он унесет тело Ирис из спальни и похоронит с почетом, которого она заслуживала.

Забаай ласково обнял Зенобию и проговорил:

– Ты ни в чем не виновата, дитя мое. Пока отдохни. А когда надо будет, я пошлю за тобой Баб. Сожалею, но тебе придется еще раз рассказать о случившемся, на этот раз – губернатору.