Под знаком доброты

Фёдор Иванович говорит отцу:

– И кого ж ты мне привёл, что за тихоня?

Афоню тут разобрало (сроду его тихоней не звали!), он как гаркнет по-молодецки Шаляпину:

– Это я молчу тихо!

Бедный Фёдор Иванович как держал в руке фужер с шампанью, так и уронил на пол.

Бокал с хрустом разлетелся, а Шаляпин хохочет:

– Ну брат, потешил. А ну пой!

Афоня возьми и запой любимую «А пойду, выйду-к я…». Кончил петь – подошёл к нему Фёдор Иванович, плачет, вот те крест, плачет, обнял и говорит:

– Ну слава богу. Будет кому без меня в России Бориса петь!

Так не поверите: из хорового училища два раза сбегал Афоня к бурлакам. Поначалу не знали, где искать, а уж когда приметили след – всякий раз прямиком на Волгу. Из Мариинки раз сбежал перед самой премьерой «Бориса». Беглеца сняли с поезда уже на вокзале и в театр силком повезли. Действие-то началось. Народ волнуется. Кое-как отыграли первую картину. Дирижёру велели паузы длиннее давать, действие затягивать. Вот уж и вторая картина началась. Вчетвером затащили Афоню в гримёрку, кое-как переодели, загримировать толком не успели – уж его выход. Дали горемыке пинка – и на сцену. Он же, бестолочь стоеросовая, оглядел зрителя, ухмыльнулся и… запел. Минуты не пропел – театр успокоился, и до самого финала звучала из уст Афанасия Гавриловича дивная музыкальная амброзия.

После спектакля руководство театра долго совещалось, как быть с Афоней. Решили его женить на послушной и красивой балерине из кордебалета, выходит, на прабабке Георгия. Решено – сделано. В один из воскресных дней после полуденной репетиции устроили банкет, подпоили Афоню – и под венец. Грех, конечно, а по-другому с ним не сладить. Умолили священника не вдыхать от Афони мирские ароматы. Свидетелю строго-настрого было наказано держать Афоню со спины, чтоб, не дай бог, не упал и не сорвал божественное мероприятие…

«Сколько же вас, разных и любимых!» – мелькнуло в голове Георгия. Вдруг дальние двери распахнулись, и в зал вошла женщина.

«Это ещё что за двери?» – удивился Георгий Макарыч. За головами сидящих он не мог толком разглядеть вошедшую. Но увидел, что на руках она несла спелёнутого младенца. Женщина остановилась, все встали со своих мест и окружили её. Георгий почувствовал прилив человеческого тепла, будто он сам попал под палящие влюблённые взоры близких ему людей.

– Поглядите, друзья, как этот малыш внимательно смотрит в мир. Никак будущий художник растёт! – Георгий различил голос Петра, мужа Алёнки, человека умного и обстоятельного.

– Н-да, волевой подбородочек, ничего не скажешь. Этот своего в жизни добьётся, будьте любезны! – вторил Петру голос Алевтины, снохи.

Георгий улыбнулся. Уж чего-чего, а целеустремлённости ему, как и этому малышу, было не занимать. После окончания Суриковки он на четыре года уехал в Киргизию, поселился в предгорье Тянь-Шаня и стал писать горы. Забирался с этюдником аж на хребты снеговиков. Там-то и приключилась с ним история. Даже сейчас, как припомнится ему то давнее обстоятельство, спину сводит, хоть кричи. А случилось вот что.

Перешёл он с этюдником горный перевал и собирался уже в обратную дорогу, как прямо на него из-за валуна вышел настоящий туранский тигр.

«Возьми ружьё, – мелькнул в памяти голос старика-киргиза, у которого столовался Георгий. – В горы без ружья никак нельзя!» «Моё ружьё – вот! – Георгий, смеясь, показал старику пару кистей, зажатых в кулаке. – Это ж целая двустволка!» Помнится, покачал тогда киргиз головой, прикрыл ладонями лицо и стал что-то быстро и тихо шептать.

Тигр издал предупредительный рык. Георгий отступил на шаг и… провалился куда-то. Некоторое время он падал в мерцающей снежной кутерьме. То и дело какие-то уплотнения подталкивали его. Он бился о них, как лодка о горные пороги. Потом свет поредел, сверкнул парой прощальных вспышек, и вокруг стало совершенно темно. Тело Георгия влипло в плотный слой снега, падение прекратилось.

На том бы и завершилась наша история, но Георгию «смертельно» повезло. Его падение наблюдала группа альпинистов, сходившая с маршрута неподалёку. Они успели заметить, как в лавине падающего снега мелькнуло тёмное пятно, напоминающее человека. Откопали Георгия часа через четыре. Слава богу, он не успел ничего себе отморозить, успел лишь достойно приготовиться к смерти – был спокоен и рассудителен. Застывшие на щеках катышки слёз говорили о том, что приготовления не были безмятежны.

«По крайней мере, это лучше, чем погибнуть в пасти зверя», – размышлял он, стараясь экономно дышать в плотной снеговой неволе.

Приключение счастливо закончилось, и вскоре Георгий уехал в Москву. По возвращении в столицу он первым делом отправился на птичий рынок. Долго бродил по рядам. Наконец нашёл нужного человека, сторговал классную охотничью мини-винтовку и к ней баул патронов. Запаковал хорошенько и отослал в Киргизию, на добрую память старику о московском варяге.

– Гляньте, эка он кулачок сжимает! Такому на пути не попадайся! – хохотнул дед Герасим, поди, самый старый из гостей.

Вдруг малыш заплакал. Над его крохотной головкой прокатился гул весёлого одобрения. Гости расступились, и Георгий признал наконец в вошедшей женщине… свою мать.

– Вот оно что! Выходит, этот младенец – я? То-то смотрю, вроде как обо мне говорят. Невероятно!..

Женщина поднялась со стула, улыбнулась всем и медленно пошла обратно в несуществующие картинные двери.

«Она уходит. – Георгий судорожно пытался понять происходящее. – Она выносит меня?!»

Весёлый гул затих. Все стояли и молча провожали уходящую женщину. А Серёженька почему-то тихо заплакал.

Силуэт женщины растаял за дверью. Минут пять старик смотрел вслед матери и младенцу как самому себе. Необычайно остро кольнуло под сердцем. Болевые приступы в грудной клетке случались и раньше, но сейчас нарастающее событие отозвалось особым трепетом сердечной ткани.

«Что ж… – покашливая, Георгий Макарыч выдохнул застоявшийся в лёгких воздух. – Пора! Благодарю Бога за то, что мы все как смогли… были».

Город Млечный

До отправления поезда оставалась минута. Рассекая толпу провожающих, Николка протиснулся в купе и, подтянувшись на руках, впорхнул на верхнюю полку согласно купленному билету. Бросив под голову дорожную котомку, он стал рассматривать «жизнь дна». В купе кроме него находились ещё три человека. Один – странный, в чёрной одежде, с длинной, аккуратно расчёсанной бородой – сидел за столиком и читал старую книгу. Страницы этой книги показались Николке необычайно толстыми, наподобие кожи или грубого горбленого картона. Двое других, это была пожилая старомодная пара, перекладывали с места на место три огромных чемодана, пытаясь найти им хоть какое-нибудь расположение.

– Молодой человек, вы не поможете? – попросил мужчина, подавая наверх один из чемоданов.

– Ага, давайте! – Николка ловко скинул с верхней полки кульки матрацев вниз на руки женщине. Затем, перехватив у мужчины чемодан, забросил его на освободившееся место. – Давайте ещё!

– Вот спасибо, вот молодец, сынок!

Когда с чемоданами было покончено, мужчина и женщина наскоро перевели дух и стали потрошить огромную сумку, набитую дорожной едой. Скоро на крохотном купейном столике выросла целая гора бутербродов, баночек и всевозможной зелени. Николка видел, как мужчина в чёрном плаще поморщился, взглянув на обилие еды, и снова углубился в чтение.

Не переставая говорить о житейских пустяках, пожилая пара приступила к трапезе.

– Вовочка, подай мне бутерброд с селёдочкой, – попросила женщина, похрустывая лучком.

– Что это тебя, милая, на солёненькое потянуло? – усмехнулся её собеседник, подавая на газете резаные кусочки хлеба, укрытые сверху кусковой селёдкой «Матиас» с добавлением белого резаного лука и корейской моркови.

– Скажешь тоже! – хохотнула женщина. – В наши годы на солёненькое тянет совсем по другому поводу. Может, тебе кефирчику?

– Налей стаканчик. Чаёк мы попозже закажем, а кефирчик к селёдочке в самый раз будет. Холодненький!

– Тебе подсластить?

– Ну, кинь ложечку. Больше-то не надо, а то к вечеру бздеть начну.

– Вова, будь поскромнее, мы же тут не одни! Положу тебе две. Ничего, наше купе у самого туалета, добежишь, если прихватит. Ха-ха! – Женщина весело поглядела по сторонам и вновь сосредоточилась на еде.

Мужчина в чёрном плаще поднялся, снял верхнюю одежду и молча повесил на крючок у двери. Затем, с трудом подтягиваясь на руках, забрался на верхнюю полку, напротив Николки. Пожилая пара со вздохом облегчения придвинулась к столу и, воркуя о чём-то своём, продолжила есть и потчевать друг друга.

Внизу трепетало животное благоволение, в то время как верхние слои воздуха притихли в задумчивом перегляде двух пар внимательных глаз. Бородатый человек отложил книгу и рассматривал хрупкого шестнадцатилетнего юношу. А юноша, немало смущённый вниманием старца, из-под руки поглядывал на вьющиеся локоны бороды, аккуратно убранные в жилетку.

Наконец бородач прервал молчание:

– Вы далеко едете, юноша?

– До конечной, в город Млечный, – неожиданно для самого себя срифмовал Николка.

– О как! – усмехнулся старчик. – А я грешным делом думал, что в Млечный едут люди несостоявшиеся, лишние, так сказать, в этой жизни. Но, судя по вашему возрасту, оказаться лишним вы попросту ещё не успели.