Хранить вечно. Дело № 2

Говорила она по-русски очень чисто, практически без акцента. Тёзка героини индийского фильма немедленно стушевалась, растворилась в набежавшей толпе цыганят. Эти тоже перестали галдеть, подались назад и взирали на говорящую с почтением – похоже, подумал я, готовится что-то из ряда вон выходящее. По меркам табора, разумеется. Вон, и мужчины подтягиваются – останавливаются шагах в десяти, складывают руки на груди и молча наблюдают за происходящим.

На миг мне стало не по себе – особенно, когда я увидел длинный нож в расшитых цветными ремешками ножнах, заткнутый за кушак одного из подошедших. Рука невольно ощупала рукоятку браунинга под юнгштурмовкой.

– Револьвер-то не трожь, никто здесь вас не обидит. – отреагировала на мой жест цыганская матрона. – Нету среди ромов безумцев, которые на такого, как ты, нож подняли бы. Но гадать я тебе не буду, ни за медь, ни за серебро, ни за золото, даже не проси!

– Да я, вроде, и не собирался. – сумел выдавить я. – А что вы имеете в виду, когда…

– А вот подруге твоей, так и быть, погадаю, и такое скажу, чего ей никто не скажет больше. – продолжала цыганка, не обращая внимания на мои слова. – Да ты её саму спроси, она знает, жила с нами. Верно говорю, красавица?

Я покосился на Татьяну – та кивнула. Вид у неё был встревоженный, напряжённый.

Я хотел извлечь из кармана шаровар пару пятиалтынных, но в последний момент неожиданно для себя передумал и полез двумя пальцами в нагрудный карман юнгштурмовки. Там со времён последней нашей поездки в Харьков остался масляно-жёлтый кружок николаевского пятирублёвика. Цыганка, увидав золотую монету, не высказала ни радости, ни даже удивления. Проворно сгребла её с моей руки, после чего взяла протянутую Татьянину ладошку и несколько минут вглядывалась в её линии. Табор, казалось замер, ожидая результатов священнодействия. Даже собаки перестали брехать, лишь фыркали и хрустели овсом в торбах лошади.

– Долгая дорога тебе предстоит, красивая. – вынесла, наконец, вердикт гадалка. – По морю будешь плыть, по пустыне идти, по облакам лететь. А в конце окажешься во дворце чужом, каменном, что в горах стоит. И живут в том дворце люди без души, в белых плащах с изломанными крестами. Ты тех людей берегись, потому как они уже и не люди вовсе – а пуще всего берегись чёрной стены!

Она замолчала. По рядам цыган прокатился выдох – похоже, всё это время они, как и мы с Марком, стояли, затаив дыхание. Татьяна была белее бумаги, губы у ней дрожали. Как только цыганская матрона отпустила её ладошку, девушка торопливо спрятала её за спину и судорожно сжала в кулачок.

– Теперь ступайте прочь. – сказала гадалка. – А я буду молиться, чтобы дороги наши больше не пересекались. Непростые вы люди, и дела вокруг вас творятся непростые – а мы, ромалы, народ мирный, ни к чему нам всё это. Оно и вам ни к чему, да только разве ж вы меня послушаете?..

Обратно в коммуну мы шли молча. Татьяна, стащив с шеи платок, нервно тискала его в пальцах, а я пытался размышлять над словами цыганки – но добился только того, что голова разболелась тупой, ноющей, отдающейся в висках болью. Марк косился на нас с Татьяной, словно мы ни с того ни с сего перекинулись, оборотившись какими-то диковинными лесными чудо-юдами, и только возле самой ограды «особого корпуса» решился, наконец, заговорить:

– Слушай, Лёха, а что это ты про себя такое знаешь, что её так напугало? Да так, что по её словам ни один цыган нож на тебя не поднимет! С чего бы это, а?

Я пожал плечами.

– А мне почём знать? Ну наплела и наплела, слушать ещё всякий вздор… Если интересно – вернись, спроси, они, наверное, ещё там.

От этого предложения Марка явственно передёрнуло.

– Нет уж, спасибо, как-нибудь обойдусь. Но, она, думается мне, всё же права: непростые люди вы с Татьяной!

– А то ты простой! – буркнул я, приподнял угол сетки, скрывающий прореху в ограде, и посторонился, пропуская вперёд Татьяну. – Все мы тут… непростые. И вообще, полезайте уже. Не пойду я в эту библиотеку, сразу на ужин. Не знаю как у вас, а мне после всего этого жрать охота прямо-таки феерически…

VII

В Москву въехали в Москву по Ленинградскому шоссе – этим маршрутом Яша в тот, последний раз, возвратился в столицу в двадцать девятом. Надо сказать, потрясений ему хватило задолго до того, как под шинами авто зашуршал городской асфальт. Одни только пейзажи подмосковных деревень и городков чего стоили, а проехав поворот на Внуково, Яша и вовсе потерялся от буйного великолепия торговых центров, застеклённых снизу доверху многоэтажек, сплошных потоков экипажей самого удивительного облика, от оглушительно рычащих мотоциклов и юрких «паркетников» (так обозвал эти авто Иван; Яша не понял, при чём тут паркет, но переспрашивать не стал) до громадных, на восьми парах громадных колёс «фур», в каждой из которых легко поместился бы прогулочный пароходик.

Если окрестности столицы Яшу просто потрясли, то Ленинградское шоссе его добило окончательно. Он-то не сомневался, что вполне степени готов к встрече с грядущим – недаром же они с Иваном двое суток напролёт просматривали телевизионные передачи, картинки и «ролики» в хитром устройстве называемом «компьютер»! Но одно дело увидеть на экране, пусть и в великолепном разрешении, и совсем другое – лицезреть всё собственными глазами, слушать складывающуюся из тысяч непривычных звуков симфонию мегаполиса, вдыхать незнакомые запахи. В какой-то момент он понял, что просто бездумно пялится на проносящиеся мимо здания, машины, толпы странно одетых мужчин и не менее странно, а порой и фривольно одетых женщин. И уже не может воспринимать это как «объективную реальность, данную нам в ощущениях» – так, кажется, выразился в своё время Ильич?

Знакомое здание за весь почти часовой маршрут от Кольцевой автодороги до Петровского Парка (он, как выяснилось, остался на своём месте, хотя и изрядно ужался в размерах) попалось всего одно – Яша глазам своим не поверил, увидав в стороне от шоссе, за деревьями, купол и вычурные привратные башенки Петровского путевого дворца. Он даже осведомился у Ивана, что находится там сейчас, и неожиданно для себя расстроился, узнав, что место Военно-Воздушной академии РККА занял какой-то особенно шикарный отель. Хотя, подумал он, была в этом и некая высшая справедливость – в конце концов, здание изначально возведено архитектором Казаковым для отдыха путешествующих особ царской крови, и отель всё же ближе к этому назначению, чем учебное заведение, пусть и такое заслуженное…

Иван, видимо, разглядев, с какой тоской его спутник смотрит на краснокирпичный, изукрашенный белым каменным кружевом фасад, сообщил, что в центре города старых зданий сохранилось куда больше – «сами увидите, дядьЛёша, вот съездим на днях…» Яша благодарно кивнул и сделал зарубку: надо всё же держать себя в руках, не годится, если его состояние, словно открытую книгу, будет читать первый встречный…

Как ни странно, вид знакомого здания до некоторой степени вернул ему душевное равновесие. Всё же это та самая Москва, знакомая ему до переулка, до кирпичика, только застроенная новыми домами и заполненная новыми автомобилями. А что он сейчас почти ничего не узнаёт – ну так ведь прошёл век без малого, а в эпоху научного и технического прогресса это серьёзный срок… Теперь Яша куда спокойнее взирал на городские виды открывающиеся с полотна Третьего Кольца: и на умопомрачительные небоскрёбы Москвы-Сити, и на невозможные, словно сошедшие с полотен художников-футуристов, завсегдатаев «Домино» и «Стола Пегаса», стеклянные мосты; и на захватывающие дух пейзажи Лужников и Воробьёвых гор, миновав которые, машина свернула на широченную, битком заполненную автомобилями многополосную магистраль. Где-то здесь, на одной из тихих боковых улочек недалеко от сверкающей сталью колонны монумента первому космонавту и обитал Алексей Геннадьевич Симагин – а теперь и он, Яша Блюмкин собственной персоной. О чём, правда, ни единая живая душа в этом него не догадывается. И не надо – во всяком случае, пока.

Так спокойнее.

Уже вторую неделю Яша жил в московской квартире Симагина. Иван приезжал почти каждый день, но задерживался ненадолго – часа на два-три. В один из таких визитов они навестили ближайшее отделение банка – первый контакт Яши с местной если не властью, то официальными лицами. Это понадобилось для того, чтобы восстановить якобы утраченные по случаю амнезии пароли (здесь они назывались «пин-коды») к кредиткам и счетам. Яша уже осознал, что в мире двадцать первого века без них и шагу нельзя ступить – за все эти дни ни он сам, ни Иван ни разу не прибегли к наличным деньгам.

Процедура оказалась несложной: потребовалось только предъявить паспорт, заполнить пару бланков – и всё, дело в шляпе! Теперь Яша сам мог расплачиваться, хоть в магазине, хоть при хитроумной процедуре «онлайн-платежа», которую он усвоил под руководством Ивана со второй попытки.

Вчера молодой человек уехал из Москвы, предупредив, что будет отсутствовать дня три-четыре. Яша не возражал – за то время, что прошло после того, как он очнулся в подвале на симагинской даче, он многому научился, многое освоил, и самое главное – разобрался, откуда получать информацию и как с ней обращаться. И аnd then last but not least, – «наконец, но не в последнюю очередь», как говорят англичане – научился обращаться с изумительными, почти волшебными устройствами связи, носящими названия «смартфон» и «планшет». Теперь он по многу часов проводил в интернете, а оставшееся время отдавал книгам, которых в московской квартире оказалось не в пример больше, чем на даче. Среди прочего, в ящике письменного стола (Симагин и в городской квартире обустроил монументальный кабинет-библиотеку) нашлись те самые «амбарные книги» из лаборатории Гоппиуса, с которых, собственно, и разгорелся весь сыр-бор. Яша пролистал их: пожелтевшая, местами осыпавшаяся трухой бумага вся в коричневых пятнах. Неудивительно, ведь почти век они пролежали в замурованном подвале – и остаётся только удивляться, как их страницы и корешки не сделались добычей крыс…

Впрочем, усмехнулся Яша, ему-то грех жаловаться: не уцелей эти «лабораторные тетради», не заинтересуйся ими однажды законный хозяин его нынешнего тела и не затей спустя три десятка лет свой безумный эксперимент – Яшин труп давно бы сгнил в безымянной могиле. А так он сидит, попивает кофе с коньяком (начинка бара в кабинете оказалось выше всяких похвал) и приобщается потихоньку к благам цивилизации потомков. Красота, да и только!

Несколько, правда, портили настроение новости политики. Яша испытал настоящий шок, узнав, что Россия – Российская Федерация, как называлось теперь государство, пришедшее на смену СССР – уже несколько месяцев, как ведёт войну. И не с кем-нибудь, а с бывшей Советской Украиной. Это не укладывалось в голове – хотя он и сам ещё в восемнадцатом-девятнадцатом годах немало времени провёл в Киеве, в Житомире, участвуя в подготовке терактов против тогдашнего гетмана Скоропадского, представителей германских оккупационных властей, правивших тогда бал на Украине, а так же против сменивших их соратников Симона Петлюры. И вот теперь – смутные времена гражданской войны (а в том, что эта война именно гражданская, и никак иначе он убедился, как только наскоро ознакомился с историей вопроса) повторяются! А ведь виновников национального, языкового и прочих расколов, из-за которых бывшую УССР охватил кровавый хаос, он, Яша, знал лично: Владимир Ульянов-Ленин, присоединивший некогда к только-только создающейся УССР Харьков и пролетарский Донбасс (мы просто обязаны, товарищи, укрепить мелкобуржуазную, хуторскую среду здоровым рабочим костяком!), Сталин, добавивший к списку отторгнутые у недобрых соседей Галицию, Закарпатье и другие западные регионы, отродясь не имевшие никакого отношения к Российской Империи. Хрущёва, сотворившего несусветную глупость присоединением к Украине Крыма он лично не знал, никогда с ним не пересекался – роковой для Яши осенью двадцать девятого года тот только поступил на учёбу в московскую Промакадемию – зато хорошо был знаком с продвигавшим его по партийной линии Лазарем Кагановичем, так же приложившим в своё время руку к «украинизации» русскоязычных регионов республики.

Всё это занимало Яшу с головой – да так, что не всегда хватало времени на то, чтобы выспаться и нормально поесть, хотя Иван научил его заказывать на дом и готовую еду, и полуфабрикаты, которые без труда можно приготовить в хитроумном кухонном устройстве под названием «микроволновка». Но деятельная Яшина натура протестовала против необходимости сидеть в четырёх стенах. Он стал выбираться наружу, совершать короткие прогулки, заходил в магазины, просто глазел на прохожих и проносящиеся по Ленинскому проспекту машины (окна квартиры выходили во двор и такой возможности не давали). В кладовке у Симагина нашёлся большой, хитрого устройства велосипед, и Яша, уяснив, что москвичи охотно пользуются этим видом транспорта, рискнул попробовать свои силы в катании на двух колёсах. И с тех пор взял за правило совершать поездки вдоль Воробьёвых гор – иногда по тянущемуся поверху бульвару, иногда понизу, вдоль набережной, куда приходилось спускаться по извилистым асфальтированным дорожкам. Здесь приходилось держать ухо востро, постоянно лавировать, уворачиваясь от столкновений с такими же, как она сам, велосипедистами, самокатчиками или разъезжающими на вовсе уж загадочных приспособлениях, вроде роликовых коньков или досок на крошечных колёсиках.

С каждым днём эти поездки становились всё дольше и протяжённее, и однажды, устроившись отдохнуть и полюбоваться видами Москвы на Смотровой площадке, Яша обратил внимание на красочный рекламный щит, извещающий о проведении ежегодного книжного фестиваля «Красная площадь».

Решение пришло сразу: ехать, причём сегодня же, не теряя времени – только занести домой велосипед и привести себя в порядок перед столь ответственным мероприятием. Откладывать поездку чтобы дождаться Ивана, смысла не было: молодой человек должен вернуться только через два дня, в воскресенье, к вечеру, а фестиваль же как раз тогда и закончится. Яша не мог бы определённо сказать, почему его потянуло именно туда, на Красную площадь – быть может, сыграло роль не только увлечение книгами потомков, но и острое желание увидеть, как изменилось прежнее средоточие высшей власти в стране, и не на экране монитора, а собственными глазами?

Сказано-сделано: пустив в ход новоприобретённые навыки в обращении с информацией, Яша выяснил, как добраться до нужного места. Это оказалось несложно: надо только выйти из дома, пересечь Ленинский проспект и сесть на подходящий автобус, следующий по прямой до самого Большого Каменного моста, и дальше, мимо Манежа, до поворота на Тверскую. А уж там он не сомневался, что отыщет дорогу – вряд ли можно будет заблудиться и пройти мимо кремлёвских башен!

Так оно всё и получилось. Сев в автобус с номером «М1» (судя по надписи «Электробус» на борту и полному отсутствию газолиновой вони, тот приводился в движение электрической тягой), Яша по прошествии минут тридцати вышел на остановке «Охотный Ряд». Недолгая поездка произвела на него неизгладимое впечатление, и даже эта, знакомая, кажется, до последнего камешка площадь, стала неузнаваемой – чего стоило одно только тяжеловесное серое, в конструктивистском стиле, здание гостиницы «Москва»! Или возвышающаяся над мостовыми каменная терраса, украшенная низким стеклянным куполом и фонтанами, под которой – он успел это выяснить с помощью смартфона – располагался многоярусный торговый центр, со множеством магазинов и кафе, вмещающий зараз многие тысячи посетителей.

Но как ни хотелось Яше спуститься по самодвижущейся лестнице-чудеснице и взглянуть на всё это подземное великолепие, искушению он не поддался.

Яша помнил ещё послереволюционные годы, когда Красную площадь заполняли сотни мелких и не очень лавчонок, торгующих чем попало, от пирожков с подозрительным содержимым, до военной формы и всякого гражданского тряпья. Позже всё это ликвидировали – негоже терпеть «рассадник мелокбуржуазных инстинктов» под боком у резиденции правительства молодой Республики Советов. Однако то, что Яша увидел сейчас, странным образом напоминало прежние торговые ряды, без грязи, нищих, карманников, зато с красивыми, яркими павильонами вместо покосившихся лавочек. И – товар, десятки, если не сотни тысяч книг и альбомов в непривычно ярких обложках, тесными рядами расставленные на выставочных стеллажах. У Яши буквально разбегались глаза при попытке хоть сколько-нибудь оценить представленных здесь изданий. Стало ясно, что ни за одно, ни за два, ни даже за десяток посещений сделать это не получится. Оставалось бродить по книжной ярмарке, подобно прочим посетителям, рассматривать плакаты, рекламирующие продукцию разных издательств, и изо всех сил удерживать себя от поползновения оставить здесь все имеющиеся на карточке деньги, взамен обзаведясь неподъёмной пачкой новеньких томов, вкусно пахнущих типографской краской. Впрочем, Яша уже успел освоиться с кое-какими возможностями, которые предоставляли технологии потомков: так, он научился пользоваться электронными книгами и усвоил, что вовсе не обязательно приобретать бумажное издание – достаточно запомнить название (а то и просто сфотографировать обложку на камеру смартфона), а потом, уже дома, отыскать нужную книгу в электронном магазине. Этим он и занимался часа полтора к ряду, пока со стенда одного из издательств – судя по скромной, всего в три стеллажа, экспозиции, далеко не самого крупного – ему не помахал приветственно рукой жизнерадостный толстяк с карточкой участника выставки, красующейся на нагрудном кармашке пропотевшей на жаре рубашки.

Сперва у Яши просто закружилась голова – да так сильно, что пришлось, чтобы не упасть, схватиться за трубчатую стойку, поддерживающую развёрнутый над экспозицией тент. Он ещё успел увидеть тревогу на лице толстяка и то, как тот, опрокидывая стул, ринулся к нему, и дальнейшее утонуло в черноте, прорезаемой бледно-лиловыми вспышками. Миг – исчезли и они, уплыл куда-то многоголосый шум ярмарки, и испуганный женский взвизг: «Мужчина, вам плохо?» – и Яша потерял сознание.

Он очнулся от горсти воды, которую плеснули ему в лицо.

– Геннадьич, что с тобой? От жары сомлел?

Он разлепил веки – давешний толстяк нависал над ним, сжимая в руке бутылку. Яша попытался ответить, но получилось только придушенное «Пить!» – за что он был немедленно вознаграждён струйкой восхитительно ледяной воды, льющейся в полуоткрытый рот. Он поперхнулся, закашлялся и согнулся пополам. Следующее ощущение: он сидит в кресле, толстяк по-прежнему нависает над ним с озабоченным видом, а миловидная девушка с такой же, как у того, карточкой на блузке, вытирает Яшины лоб и щёки мокрым платком. Капельки сползали на шею и дальше, за ворот, приятно щекоча кожу, и это окончательно привело его в чувство.