Тот, кто шашкою своею
Косит наших, как ковыль,
Кто из горцев всех сильнее,
И гроза его – Шамиль!»
Так по ротам апшеронцев
Объявил их генерал
И в награду сто червонцев
За поимку обещал.
Вот начался штурм аула,
Что гнездом был Шамиля.
И от пушечного гула
Содрогается земля.
Рекою кровь аварцев льётся,
Взят последний их редут,
И в палатку полководца
Храбрых пленников ведут.
Все они широкоплечи,
Все отвагой велики,
Не бежали от картечи,
А кидались на штыки.
Но имама нет меж ними…
Плохо Фезе метил в цель!
Не раззявами такими
Будет пойманным Шамиль.
С той поры, решив упрямо
Сделать всё, как обещал,
Ловит хитрого имама
Раздраженный генерал.
Но из рук уходит дымом,
Как и прежде, он – Шамиль,
И для всех неуловимый
Остаётся он досель.
А в горах шумит восстанье
С каждым годом всё сильней,
Потому что в Дагестане
Гнёзда целые Шамилей!
Лихая песнь о Шамиле и Фезе
В былые дни запала в душу мне,
И я, борьбой с насильниками грезя,
Мечтал помочь истерзанной стране.
Ещё бродя с Дербентским батальоном
Вдоль гребня гор – природных
баррикад,
Уже я знал по слухам отдалённым,
Что горцев вёл к равенству тарикат.
И понимал, что Меккой и Мединой
Лишь для того клянутся племена,
Чтоб стала вновь свободной
и единой
Ярмо князьков разбившая страна.
Давно огонь народного восстанья
Под пеплом тлел, тревожа весь Кавказ,
И, наконец, в голодном Дагестане
Мятеж племён начался
в грозный час.
Седых теснин и впадин древний
узник —
Лезгин любил узилище своё.
Свои клинки ковал он в нищих
кузнях,
О грани скал точил он лезвие.
Жестокий бог десницей Тимур-Ленга
Его загнал в скалистый каземат,
Равно косясь на турка и на френга,
Он одичал, оборван и космат.
С терпеньем пчел лепил он,
словно ульи,
Селенья гор, за сотом – тесный сот;
Как крот, он рыл убежище в ауле
И угрожал противникам с высот.
Бедней глухой российской
деревеньки,
Взбираясь ввысь по лестнице крутой
В аул, пахал и сеял на ступеньке
И в щелях гор размахивал гурдой.
Народ здесь был и пастырем,
и зодчим,
Судьбою стар, душою вечно юн,
Но царь его из дома гнал, как отчим,
И разорял, как жадный опекун.
Уже не раз запятнаны коварством,
Князья опять царю передались,