Конь бледный

Губернатор отправился в здешний пригород. Я в том же поезде, в вагоне первого класса. Входит нарядная дама. Она роняет платок. Я поднимаю.

– Вы не русский? – говорит она по-французски, всматриваясь в меня.

– Я англичанин.

– Англичанин? Как ваше имя? Я знаю ваше имя.

Я колеблюсь минуту. Потом вынимаю карточку: Джордж О’Бриен, инженер, Лондон.

– Инженер… Как я рада… Приезжайте ко мне. Я буду вас ждать.

Вечером возвращаюсь.

На пригородном вокзале в буфете опять она: пьет чай с каким-то евреем. Он подозрителен… Я подхожу к ней:

– Счастлив встретиться снова!

Она смеется.

Мы гуляем с ней по платформе.

В вагоне кондуктор отбирает билеты. Она подает ему серый конверт. Я читаю внизу печатным курсивом: «Жандармское управление».

– У вас, вероятно, сезонный билет? – спрашиваю я ее.

Она густо краснеет:

– Нет, это так… Ничего… Это подарок. Ах, как я рада познакомиться с вами… Я так люблю англичан.

Свисток. Вокзал. Я кланяюсь ей и украдкой иду за ней следом.

Она входит в жандармскую комнату.

«Ага», – думаю я.

В гостинице решаю: или за мной следят, и тогда я, конечно, погиб, или эта встреча – случайность, скучное совпадение. Хочу знать всю правду. Хочу проверить судьбу.

Я надеваю цилиндр. Беру лихача. Звоню по адресу у подъезда.

– Барышня дома?

– Пожалуйте.

Комната – бонбоньерка. В углу букет чайных роз: цветочное подношение. На столах и стенах портреты хозяйки. Во всех видах и позах.

– Ах, вы пришли… Как это мило… Садитесь.

Мы опять говорим по-французски. Я курю сигару, держу на коленях цилиндр.

– Нравятся вам русские дамы?

– Лучшие дамы в мире.

В двери стучат.

– Войдите.

Входят два господина, очень черных, очень усатых. Не то шулера, не то сутенеры. Мы жмем друг другу руки.

Все трое отходят к окну.

– Это кто? – слышу я шепот.

– Это? Ах, это инженер-англичанин, богатый. Ты говори, не стесняйся: он по-русски ни слова.

Я встаю:

– Жалею, что должен уйти. Честь имею кланяться.

Снова жму руки. А на улице смеюсь: слава Богу, я – англичанин.

26 апреля.

Губернатор едет обратно в N. У меня до поезда целый день. Я брожу по городу без цели.

Вечереет. Над рекой пурпур зари. За рекой четкий шпиц пронзает небо.

У дубовых ворот трехцветная будка. За белой стеной темная пасть коридора. По каменным плитам эхо шагов. Мрак, решетка окон. Ночью трепетный бой курантов. Великая скорбь на всю землю.

Я вижу низкие бастионы, серые стены. Мало сил, мало сил… Но ведь день великого гнева придет…

Кто устоит в этот день?

28 апреля.

В парке еще свежо. Липы голые, но орешник уже оделся листвой. В зеленых кустах поют птицы.

Елена рвет, нагибаясь, цветы. Оборачивается ко мне и смеется:

– Как хорошо… Не правда ли, как сегодня радостно и светло?

Да, мне радостно и светло. Я смотрю ей в глаза, и мне хочется ей сказать, что в ней радость и что она – яркий свет. Я тоже невольно смеюсь.

– Как давно я не видела вас… Где вы были, где жили, что видели, что узнали?… Что вы думали обо мне?

И, не ожидая ответа, краснеет:

– Я так боялась за вас.