Покушение на власть (сборник)

– Завтра суббота, – возразила Нащекина. – Может, лучше послезавтра? Мы успеем ознакомиться с его личным делом.

– Хорошо, – согласился Машков, – тогда послезавтра. Мы свяжемся с нашим посольством, чтобы вам оказали содействие.

Дронго глянул на свою напарницу. И вспомнил ее слова про Бродского. С ней ему будет гораздо интереснее, чем с Богемским. Хорошо, что тот не знает немецкого языка.

ГЕРМАНИЯ. БЕРЛИН. 13 ДЕКАБРЯ, ПОНЕДЕЛЬНИК

Им заказали номера в очень недорогом отеле, расположенном в самом центре Берлина, недалеко от посольства России. Отель назывался по имени улицы, на которой находилось посольство – «Унтер ден Линден». Комнаты были небольшие, узкие, вытянутые. Дронго вспомнил, что однажды уже останавливался в этом отеле четыре года назад. Но ничего не сказал своей напарнице, считая невозможным поменять отель и переехать в другое место, оставив женщину одну.

Он еще помнил те времена, когда в конце этой улице, у Бранденбургских ворот, находилась государственная граница, разделяющая Берлин на Восточный и Западный. Помнил, как пограничники стояли у стены, разделившей всю Европу пополам. Рейхстаг был на Западной стороне, с Восточной были видны лишь его купола. Иногда, попадая в Западный Берлин, Дронго подходил к этой границе с другой стороны. Он помнил эти времена. Даже спустя много лет, глядя на эти места, он испытывал некое чувство ностальгии, словно тоску по ушедшей молодости, когда возведенная в центре города стена так зримо делила весь мир на «свой» и «чужой».

Они прилетели в Берлин накануне вечером. Нащекина сухо пожелала ему спокойной ночи и прошла в свой номер. Он даже не решился ей предложить где-нибудь поужинать. Хотя в самом отеле был довольно вместительный ресторан. Дронго поужинал в одиночестве и поднялся в свой номер. На часах было около девяти. Достав газеты, купленные в аэропорту, он просмотрел некоторые из них и незаметно уснул.

Проснувшись ночью, Дронго долго вспоминал, где и зачем он находится. Постоянные переезды из города в город, из страны в страну, проживание сразу в трех абсолютно разных местах, сама его работа, требующая большого напряжения, сказывалась и на его жизни. Он вдруг понял, что не может вспомнить, в каком городе находится и зачем сюда приехал. Дронго включил светильник и поднял голову. Память услужливо подсказала все остальные детали: город, страну, отель, с кем он сюда приехал, зачем и что они собираются тут делать, чем заниматься. Все это вернулось быстрее, чем можно было даже произнести. Он тряхнул головой. В первый момент Дронго еще не проснулся, поэтому и был в таком состоянии. Или ему приснилось что-то неприятное? Странно. Сны он обычно запоминал. Они были цветные и интересные. Почти каждую ночь. И еще Дронго до сих пор летал. При этом поднимаясь странным образом, лежа на спине, словно вертолет, вращая руками. Он поднимался над людьми, замечая их изумленные взгляды, летал по комнатам, над деревьями, домами. Иногда полеты были сложными, он никак не мог подняться выше, иногда – легкими, он буквально парил над городами.

Дронго взглянул на часы. Было около пяти часов утра. Все правильно, как и должно быть. За последние дни он привык подниматься именно в это время, чтобы успеть подготовиться к девяти, когда за ним придет машина. Берлинские пять часов утра означали московские семь. Организм запомнил время систематического пробуждения и дал утренний сигнал по инерции. Сказалась разница во времени.

Дронго выключил свет и снова лег. Если его предположения верны, то это генерал Гельмут Гейтлер. В последний раз генерал официально был в Москве с конца восемьдесят девятого по август девяносто первого. Тогда после провала ГКЧП многие высокопоставленные генералы «Штази» покинули Советский Союз навсегда. У него должна была остаться естественная обида на своих бывших товарищей. По воспоминаниям офицеров, работавших с Гейтлером, он говорил по-русски свободно, безо всякого акцента. У него осталось много знакомых в Москве, это минус. Но с другой стороны, такое знание русского языка, местных обычаев, традиций, условий жизни – большой плюс. Если это Гейтлер, то, возможно, этот вариант самый худший из всех, какой только может быть. Если это действительно Гельмут Гейтлер.

Он успел отсидеть в тюрьме, у него умерла жена. Такой человек должен озлобиться. Судя по его личному делу, у него больше наград, чем у любого другого генерала «Штази». Больше, чем у легендарного Маркуса Вольфа. Многие операции Гейтлера, проведенные совместно с бывшей советской разведкой, до сих пор находятся под грифом «Совершенно секретно». Дронго так и не разрешили прочитать это досье. Нащекиной – разрешили. Генерал Полухин извинился, что не может выдать документы иностранцу. Ни при каких обстоятельствах, даже в случае разрешения самого директора СВР. Дронго его понял. Парадокс заключался в том, что он стал иностранцем в Москве, в которой вырос, в которой несколько раз учился, которую считал столицей своего государства в течение тридцати двух лет своей жизни. И вдруг в одночасье эта страна стала для него иностранным государством, после декабря девяносто первого. Все верно. Нужно принимать исторические реалии такими, какие они есть.

Он проворочался в постели до восьми утра, уже не пытаясь уснуть. Затем поднялся, пошел принять душ и побриться. Через полчаса спустился в ресторан на завтрак. Нащекина уже сидела за столиком. Он подошел к ней.

– Доброе утро, – вежливо поздоровался Дронго, – как вы спали?

– Не очень, – призналась она, – переезды на меня всегда действуют. Особенно разница во времени. Я проснулась где-то в половине шестого.

– А я в пять, – улыбнулся Дронго, – вы разрешите?

– Садитесь. У нас есть еще полчаса времени. В девять утра нас будет ждать в посольстве первый секретарь Владлен Коровин.

Дронго прошел чуть дальше, выбрал себе булочку, сыр, масло, мед. Затем вернулся за столик.

– Вы так мало едите? – удивилась Нащекина.

– По утрам да, – ответил он. – Я обычно плотно ем ночью, хотя знаю, что это вредно.

– По вашей фигуре не скажешь, – заметила Нащекина, – вы хорошо выглядите.

– Это просто костюмы создают впечатление подтянутого человека. На самом деле я жутко толстый.

– Неправда. Я сама страдаю склонностью к полноте. При моем росте в метр семьдесят во мне почти шестьдесят три килограмма. Можете себе представить?

– Женщины обычно боятся говорить о таких вещах. Все, что угодно, кроме своего веса. Что касается вас, Эльвира Марковна, то у вас почти идеальный вес.

– Не делайте мне комплиментов, – отмахнулась она, – мне уже почти сорок. В моем возрасте немного смешно их выслушивать.

– Больше не буду. Обещаю не затрагивать эту щекотливую тему.

Она улыбнулась.

– Зато я знаю все ваши параметры, – вдруг сообщила Нащекина.

– Не сомневаюсь, что в вашей службе на меня есть полное досье.

– Не полное, но есть. Мне говорили, что вы об этом знаете. Вы успели отличиться в стольких местах! Раньше я думала, что вас просто придумали, как некий собирательный образ. Такого человека просто не могло существовать.

– Теперь верите?

– Почти. Рост метр восемьдесят семь, вес под сто килограммов. У вас баскетбольный рост и бицепсы боксера, а лицо мыслителя.

– Просто кентавр, – рассмеялся Дронго. – Наша операция тоже попадет в мое личное досье?

– Можете не сомневаться.

– Вы меня успокоили. Приятно сознавать, что где-то фиксируются все мои поездки и расследования. Я рассчитываю, что много лет спустя их издадут отдельной книгой.

– Не издадут, – честно ответила Нащекина, – никогда.

– Жаль. А я так рассчитываю на посмертную славу.

– Можно я задам вам личный вопрос?

– Конечно.

– Почему вы не хотите нормально оформить свои отношения с нами? Устроиться к нам на работу. Вы бывший советский гражданин, у вас есть квартира в Москве, вы известный человек. Думаю, что и с получением гражданства у вас не было бы проблем.

– Возможно. Но я не хочу ничего менять. Более всего на свете я ценю мою свободу. А если я снова вернусь куда-то на работу, мне будет сложно. Мне и так трудно вставать каждое утро в семь часов, но я очень рассчитываю, что рано или поздно мы закончим наше расследование. Можно я тоже задам вам один личный вопрос?

– Только один, – улыбнулась она.

– Вам поручили проработать со мной этот вопрос или это была ваша личная инициатива?

У нее изменилось выражение лица. Она нахмурилась. Затем опять улыбнулась.

– Никогда больше не стану задавать вам таких вопросов. Вы бываете беспощадным.

Он не ответил. Только пожал плечами.

К девяти часам они подошли к массивному зданию российского посольства на Унтер ден Линден. Это был целый комплекс величественных зданий, в которых размещалось еще советское посольство. Их уже ждал первый секретарь посольства Коровин. Это был мужчина среднего роста, с прилизанными волосами, бесцветными глазами и стертыми чертами лица.

Он уже знал, по какому вопросу приехала эта странная парочка. Еще в субботу посольство получило указание из Министерства иностранных дел связаться с руководством полицейского управления Берлина и помочь прибывшим гостям. Разумеется, ни Коровин, ни сам чрезвычайный и полномочный посол не могли решить такой вопрос в субботу вечером. Немцы не работали по выходным дням и изменить это обстоятельство было практически невозможно.

Именно поэтому Дронго и его спутнице пришлось ждать почти до трех часов дня, пока Коровин решал необходимые вопросы, согласовывая разрешения поочередно с руководством полиции города, министерством внутренних дел Германии, министерством иностранных дел. Коровин, при всей его внешней бесцветности, оказался толковым сотрудником, и уже к трем часам дня они получили разрешение приехать в управление криминальной полиции и поговорить с ее руководителем Паулем Герстером.

Управление находилось в западной части города, и им дали машину. Еще через полчаса они уже входили в кабинет комиссара Герстера, который любезно согласился принять их вместе с сотрудником российского посольства герром Коровиным. В кабинете комиссара оказался еще один человек – полный мужчина лет пятидесяти, которого Герстер представил как герра Энгеля из министерства иностранных дел. Дронго обратил внимание, как кивнули друг другу Коровин и Энгель, понимая, что оба лишь числятся дипломатами, а работают совсем по другим ведомствам. При этом каждый знает, где именно работает другой.

– Нам сообщили о вашем желании встретиться с нами, – начал беседу комиссар Герстер. Ему было чуть больше сорока. Это был высокий, уверенный в себе мужчина.