Заблудшие

– Потому и стонул, что плавать не умел. Полез жар смыть с дороги и стонул.

Батоха затянулся, прокашлялся и ничего не ответил.

– Брешешь ты, – Никита отвернулся к огню, – и духи твои брешут.

Алёшка Люблин при жизни был на несколько лет старше Никиты. Он рос в семье приезжих староверов – «семейских» – прибывших в долину ещё во времена царицы Катерины. Здесь, на краю русской земли, они искали покой и уединение для своей веры, и обосновались в Никольской слободе, где никто не мешал чинить двоеперстие и старинные книги читать. Лёшка, пусть и юный, а подряжался на любую работу. И не потому, что выгоды много хотел, – его любое мастерство привлекало. Что он в свои восемнадцать только ни делал: жир из байкальской коломенки топил и китайцам продавал, зимовья строил в самых труднодоступных местах, мастерил из кожи пояса и конскую сбрую, белок плашками ловил. Купцы нанимали его собирать гусиный пух по берегам озёр. Колокол отлить – он и тут помощник. Чтоб видалый Алёшка Люблин стонуть мог – в этом было что-то странное. А тут ещё Батоха утверждает, что Люблин плавать не умел. Наверняка брехал старый бурят.

– Отдохнём немного, а там Соелма мяса наварит, – сказал Батоха, выжимая из трубки последние затяжки. – А вечером ритуал нужно сделать – к шаману пойдём.

– В вашей языческой дури участвовать не буду, – предупредил Никита.

– Без ритуала в хубшэ тайга нельзя. Ты в первый раз идёшь, с духами ещё не знаком. Беда может быть.

– Как с Алёшкой?

– Нет. Лёска всё правильно делал. Ритуалы соблюдал, подношения давал. Я же говорю: не духи его сгубили, а люди.

У Никиты возникло желание сказать буряту что-нибудь гадкое. Самому было противно от этого чувства, но сдержаться он не мог.

– Скажи, Батоха, почему тебя с юрты-молельни погнали?

Бурят скосился на него как волк – не поворачивая головы.

– Я ламой стать хотел, когда молодым был, – без обиды пояснил он. – Учился, старался. Оказалось, негоден я. Ламы сказали: никак не получится.

– Отчего не получится? Рылом не вышел?

– Ук у меня.

– Что ещё за Ук? Говори ты по-человечески!

– По-вашему не выйдет. Ук есть Ук.

Батоха достал малюсенький шомпол и взялся чистить трубку. «Нарочно он, что ли, время тянет, что б меня позлить?» – подумал Никита.

– Мой дед шаманом был, – наконец продолжил Батоха. – Отец не хотел, но тоже стал. По наследству этот дар передаётся. Когда переходит шаман в другой мир, он здесь через потомка живёт, а сам ведёт его и покровительствует. Отец не принял от деда передачу, когда тот уходил. Тогда ему через сны знание пошло, а потом у него наяву онго[1 - Шаманский транс (бурят.)] началось. Несколько дней ходил, руками размахивал, как птица крыльями. Всё равно шаманом стал.

– Теперь значит ты, – проговорил Никита. Он представил, что предки бурята и сейчас сидят в юрте, говорят через Батоху и помыкают каким-то жутким Уком. Стало не по себе, даже ноги поджались к телу.

– Креститься тебе надо, Батоха.

– Не-е. – Бурят с хитрым видом помотал головой. – Тиигэжэ болохогуй[2 - Нельзя так делать (бурят.)].

– Ламы тебе не помогли – погнали, а церковь точно поможет. Крестись, дурак.

– Почему погнали? Ламы к духам отправили, чтобы мир заключить.

Никита открыл рот, но ничего не сказал. Вот зачем бурят по лесам и горам шастал. Ламы разглядели какой-то Ук и сделали Батоху посредником между бурханской верой и местными духами… Что-то он ещё хотел узнать у Батохи. Немного подумав, Никита вспомнил:

– Если дар по наследству передаётся, откуда он изначально взялся?

– Моя прапрабабка градину проглотила.

– Градину? Какую градину?

– В ней семя небесного духа находилось. Баба понесла и родила первого шамана в нашем роду.

Никита наморщил лоб. Тьфу ты, дрянь какая.

День уходил во мглу. Никита выбрался из юрты, отошёл в лес помочиться. Два ласковых пса увязались за ним, вертелись под ногами, едва не попадая под струю. Никита глянул на север. Дремлющая река покрылась вечерней пеленой, далеко за ней, в вечернем небе сгорбился хребет, на который им завтра предстояло взойти.

Соелма варила мясо и весь улус благоухал душистым бульоном. Когда сели ужинать, Батоха долго возился с мясом. Он выбрал два смачных куска.

– Жэмхег, – пояснил бурят. – Самый лучший кусок мяса – духам в подношение. Второй – тебе, гостю.

Никита возражать не стал. Привыкший у Кириллихи одну бардомагу жрать, он с аппетитом набросился на мясо, съел свой жэмхег и ещё несколько кусков. Первый жэмхег так и остался лежать на отдельном блюде рядом с очагом.

После ужина Батоха опять принялся дымить табаком.

– Выходит, ты ламам служить хотел, а духи тебя не пускают? – возобновил разговор Никита.

– Плохо понимаешь, Никитка. Не все духи Дхарме[3 - Здесь – буддийское учение.] враждебны. Есть такие, которые просветления достигли. Они любого ламу поучат.

– Откуда же они проповедуют? Из-под земли?

– Бывает и так. – Батоха не заметил издёвки. – Мне лама из Монголии такое рассказывал. Много лет назад возле Лхасы монастырь строили. Великий Цонкапа поручил ученикам место подходящее найти. Нашли они такое место на горе Вангбур и тут заметили, как между камней дым благовоний вырывается. Разобрали камни, пробили ход и вышли в пещеру, а там человек сидит – старик какой-то. Живой вроде, а никто разбудить не может. Только Цонкапа его и разбудил. Огляделся старец и спросил: «Какая вера теперь на Земле?» – «Учение Будды Благословенного», – отвечали ему. Старец кивнул и попросил чашку молока. Все кинулись за молоком, а когда принесли – видят: пустая пещера, исчез старец.

Рассказав историю, Батоха с прищуром наблюдал, как дымок от трубки поднимается вверх, смешиваясь с дымом очага.

– Ну и что с того? – хмыкнул Никита.

– То, что веры меняются, а некоторые силы как были, так и остаются. Одни помогают человеку, другие – вредят. Первых великие ламы подчиняют себе, сахюсанами делают. А со вторыми договариваться нужно, чтоб бед не было.

– Я уж тут с тобой до епитимьи договорился. Православные с духами не якшаются. Что с Богом – то не с бесом: какие тут договоры?

– Боишься, Никитка. А Лёска не боялся. И тайша Сосим не боится.

– Не боюсь я! Связываться с бурханами вашими неохота.

– Тайша Сосим сказал, чтобы со мной шёл? Сказал! Стало быть, хочешь не хочешь, а делай. Сосим поумнее тебя будет. И Нил Иркутский поумнее тебя будет. Он нашу веру не отрицает, а поддерживает.

– Брешешь снова. Архиепископ веру вашу и язык изучает, чтобы проповедовать лучше. Сколько бурят окрестил уже! Николая Доржеева крестил, а тот, говорят, ламой знатным был.

– Зачем тогда Нил книги про бурханов пишет? Не знаешь? Не знаешь!

– Ты, видать, знаешь!

– Нил Иркутский и Нагмат Доржеев поняли, что нет веры лучше или хуже. Все веры хороши, им следовать нужно правильно. Кто свою веру постиг – не станет бранить чужую, видит: всё едино.