К далекому синему морю

Ну, а то, что в тройке оказалась женщина, не удивишь. Разве только – и тут он явно не ошибался – мелькало в их лицах что-то одинаковое. Такое… родственное, сразу выдававшее брата с сестрой. Старшего брата и младшую сестру.

– Спасибо-то скажешь? – мужчина подмигнул Морхольду. – А?

– Спасибо, – буркнул тот, – чего-то до хрена помощи из ниоткуда в последнее время, даже растерялся.

– Хам, – констатировала женщина, – быдло и мужлан.

– Да, ты права, я настоящий мужчина…

– Яйца, табак, перегар и щетина, – хмыкнула она, – мы ровесники.

– Искренне рад.

– Я Скопа, это Пикассо, а там, в кустах, огромный и злой призрак, его звать Большой.

– Морхольд, к вашим услугам.

– А про бороду? – хмыкнул Пикассо.

– Ты ж бреешься.

– Ну да. Пикассо к вашим услугам, Морхольд, да удлинится твоя борода.

Скопа и Пикассо усмехнулись. Да так одинаково, что если у Морхольда и оставались сомнения относительно степени их родства, то сразу пропали.

– Слушайте, ребят… – он достал одну из подаренных сигарет и прикурил от горящей веточки, – а вы-то кто?

– Э? – Скопа посмотрела на него крайне удивленно. Пикассо улыбнулся, как-то очень понимающе:

– Стало быть, ты местный? И кого-то уже встречал.

– Лесника я встречал.

– Понятно. Ну а мы… как это, сталкеры, наверное. По-своему так. Живем здесь, как можем другим помогаем.

– Угу, а чего в бою недавнем не помогли? – больше спрашивать что-либо не хотелось. – Стоп…

Морхольд вспомнил доску, которую не так давно видел в школе, где прятался вместе с Дашей от стерви.

– А кто такой Кефир? И почему ты жадная скотина?

Скопа вздохнула, Пикассо снова усмехнулся. Количество его ухмылок и усмешек уже заставляло злиться.

– Жадный – это сам Кефир. Он… м-м… мутант, короче. Живет в городе, кровь пьет у всех, кто есть в округе. Но человек нужный. Достать может что угодно.

– Да и бес с ним.

– А бой – у реки, с применением артиллерии? – Пикассо зевнул. – Далеко были. Да и не наш он был, как понял.

– А на кой ляд мне помогли?

Двое мародеров, скорее всего выживших «клычевских», лежали в углу забора, заброшенные в высокую крапиву. Помощь от странноватой тройки оказалась как нельзя вовремя. Еще бы немного, и каюк Морхольду.

– Так получилось, – Пикассо подхватил ножом одну из банок прямо под донышко, перекинул на землю. Полез за остальными. – Ты против?

– Нет.

– И хорошо. Угощайся, хорошие консервы, у Кефира как раз брали. Откуда-то с Госрезерва, им сто лет в обед, но ни хрена не порченые. Умели делать раньше.

– Спасибо.

Отказываться от еды было бы глупостью. Тем более, что гречка с мясом пахла одуряюще вкусно. Морхольд наклонился, скрипнув зубами от боли в крестце.

– Чего с тобой? – Скопа нахмурила брови.

– Черт знает. То ли взрывом об дерево приложило, то ли просто ударной волной. Ходить иногда не могу.

– Беда, – констатировал Пикассо, – надо помочь.

– Надо, – согласилась с ним сестра, – у тебя сколько с собой шприцов?

– Штуки три.

– У меня тоже.

– Погодите-ка, – забеспокоился Морхольд, – чего за самаритянство?

Две пары глаз уставились на него с явным удивлением.

– Чудак человек, – сплюнул Пикассо, – я поражен.

– Говорю же, хам, мужлан и просто неблагодарная личность, – Скопа сплюнула круче, прямо через зубы. – Что, не надо помогать?

– Извини, – Морхольд вздохнул. Ему и впрямь стало стыдно. – Как-то отвык.

– Это да. – Пикассо покопался в кармане разгрузочного жилета и достал металлическую зубочистку, засунул в рот, погонял языком. – Капец курить хочется. Сколько лет как бросил, а все тянет. Дыми в сторону, слышь?

Морхольд согласно кивнул.

– Отвык он от помощи, – Пикассо стиснул металл зубами, – а раньше, надо полагать, все вокруг так друг другу и помогали?

– Тоже верно.

– Ладно. Смотри, – из подсумка он достал небольшую пластиковую емкость с иглой под колпачком, – штука полезная. Народная фармакология – это вещь, брат, всегда поможет. Разве что тару такую найти удалось не сразу. Но не боись, мы их хитро кипятим, ничего не подхватишь. Давай, прям в плечо. Подействует быстро.

Морхольд подержал инъектор на ладони, прикинул и решил отложить. Мало ли, чего впереди ждет. Да и…

– Не доверяет, сестренка. Ну, что за люди пошли, совершенно не верят в человечность чужих поступков и благородство. Дурень, зачем мы тебя спасали бы тогда?