Сборник фантастических рассказов

РУСАЛКА И СЛЕСАРЬ

Попал сюда Гера случайно и для себя абсолютно неожиданно. Все началось с того, что он рассорился со своей подругой. Причину ссоры Гера выразил кратко и лаконично, со свойственной ему категоричностью: «Сука!». Видимо, имелось в виду, что подруга Геры, с которой он жил вместе последние два года, проявила себя по отношению к нему, с мужской точки зрения, не совсем корректно.

Теперь же он сидел на парапете Васильевского острова и думал о жизни. Мысли были все сплошь плохие. От баб Гера устал, а без них не мог. Поэтому тяжелые моменты случались в его жизни с завидной периодичностью и кончались обычно на этих ступеньках. Причем, мысли, его здесь посещавшие, становились с каждым разом все тяжелее и безысходнее: теперь он даже думал, не утопиться ли ему. Такая идея приходила и в предыдущее его здесь сидение, но сейчас она как-то конкретизировалась – он оценил высоту парапета, глубину воды и скорость течения. Если учесть еще и минимальную температуру воды, то оставалось только ступить: выбраться назад или оказаться случайно спасенным шансов не оставалось.

И здесь Гера заметил в воде какое-то движение: что-то блеснуло на поверхности и снова скрылось в глубине. Он подумал было, что показалось, но нет: в воде определенно что-то было. Гере стало жутко. "Видать, до меня уже кто-то утопился", – испуганно подумал он, не в силах оторвать взгляд от воды. Там что-то еще раз булькнуло – и вдруг Гера увидел над водой женскую голову. Запрокинув к нему лицо, она, казалось, молила о помощи.

"Утопилась не до конца, живая еще", – мелькнула отстраненная мысль; спасать утопленниц в его планы не входило.

– Здравствуй, человек… – донесся из воды мелодичный голос. Звучал он спокойно, и Гера с удивлением заметил, что вдруг и сам совершенно перестал бояться.

– Здорово… – все еще не очень приветливо, но уже и без страха ответил он. – Ты кто?

– Я Русалка, – просто ответил голос и он отметил, что она, пожалуй, очень даже ничего. Бледное лицо с правильными чертами было обрамлено длинными зелеными волосами какого-то приятно мягкого, чуть бирюзового оттенка. Одета она была в светло голубую кофточку с декольте; у нее была большая грудь и какая-то невероятно тонкая талия – остальное скрывала вода, но Гера додумал сам. "Русалка – значит, с хвостом. А жаль…" – что ему жаль, и почему, он и сам толком не понимал; просто подумалось.

– Ну и что ты там делаешь? – еще не закончив вопрос, он уже понял, что сморозил глупость. Ответ не замедлил себя ждать.

– Живу я здесь; Русалки в воде живут. А ты, там, на земле, чего делаешь?

Гера немного расстроился. Он не любил выглядеть в женских глазах невыгодно. Эта же девица, мало того, что опростоволосился – еще и издевается.

– А я здесь сижу, – попытался пошутить он, но, кажется, вышло еще глупее. Он расстроился окончательно.

– И что ты тут сидишь? – не унималась Русалка. – На холодных ступенях вредно; застудишься, потом по врачам устанешь бегать. Так бегай лучше сразу. Вместо сидения.

– Все бабы – суки! – неожиданно для самого себя вдруг выпалил Гера и вызывающе посмотрел на Русалку.

– Да что ты! – всплеснула руками она. Кажется, к бабам она себя не причисляла совершенно. – Расскажи поподробнее. Ужас как интересно. – Девица сделала круг в воде и снова замерла, с любопытством глядя на Геру.

– Да ну… – снова сник тот, вспомнив про подругу. – Потом как-нибудь…

– Не грусти! Хочешь развлечься? – Русалка плавным жестом отбросила волосы со лба, и Гера внезапно понял, что развлечься хочет, несмотря на наличие хвоста – так она была красива.

– А что за тема-то? – с любопытством спросил он, гадая, как они могут развлекаться с Русалкой, которая живет в воде.

– В гости ко мне поедешь? – она кокетливо посмотрела на Геру: он ей, видимо, нравился тоже.

– Ну, поеду… наверное… – Гера снова вспомнил, что его сюда привело и, уже более решительно, добавил: – да хоть на край света… навсегда! – окончание вышло само, но он не жалел. Категоричность была в его характере.

– Какой милый! – Русалка сделала еще один круг и вдруг щелкнула в воздухе пальцами. «Конкретная девица», – подумал Гера. Возникавшее при виде Русалки чувство было новым и очень приятным. – «И, красивая… никогда таких не видел».

Из-за угла вдруг выплыл причудливого вида баркас. Это была, по всей видимости, баржа, но понять это сразу было трудно; основным осложнением в классификации этого транспортного средства было то, что она на манер древнегреческих галер имела весельный ход. С десяток мощных весел то вздымались вверх, то с сочным плеском опускались в воду. Двигалось судно плавно, никого из гребцов не было видно. Баржа приблизилась к тому месту, где сидел Гера, и весла с одной стороны причудливо сложились. Она причалила боком к пандусу. Русалка плескалась рядом.

– Залезай! – весело прокричала она, кажется, нисколько не сомневаясь в его решительности. Гера между тем колебался: все происходило слишком быстро, а он любил в делах плавность и обстоятельность. Однако вновь вспомнилась подруга, и он решительно шагнул вперед. Через некоторое время они уже плыли по Неве в сторону Финского залива. Он расположился на носу, с интересом вглядываясь в горизонт; Русалка плыла рядом.

***

Прошло много лет.

Жил Гера на той самой весельной барже крайне непонятной конструкции – она вроде имела и мотор и парус, но, двигалась почему-то при помощи весел. Кто ими греб, было не понятно: за все время своего здесь пребывания, Гера не видел ни одного человека. Баржа была гнилая и ржавая, но изнутри отчасти переоборудованная на европейский манер: имелся душ, туалет и гостиная со спальней. На корме располагалась ванная, в которой стояло большое джакузи. Толку в нем, правда, было мало: запасов пресной воды хватало лишь на то, чтобы с горем пополам принимать раз в неделю душ. Поэтому Гера использовал джакузи вместо бельевой корзины: складывал в него грязное белье. Раз в неделю оно таинственным образом пропадало и на следующий день появлялось снова – уже постиранным. Это Геру не удивляло: здесь происходило много непонятных и странных вещей; он относился к ним так, как люди относятся к природным явлениям: данность, которая есть такая, как она есть, и с которой поделать ничего нельзя и не нужно.

Баржа была пришвартована в большом заливе. Вокруг, далеко, но и не так, чтоб очень, стояло еще два корабля – какой-то парусник и что-то вроде рыболовецкого траулера. Они были тоже необитаемые и имели весьма потрепанный вид.

Со временем Гера полюбил Русалку еще сильнее – она казалась ему богиней. Умная, блестяще образованная и начитанная, она, казалось, знала обо всем в мире – имелся в виду конечно ее, подводный мир – у нее обо всем было свое суждение. Она состояла в свите Морского Царя, и на ней лежало множество разных обязанностей. Вечерами она уходила на работу – почти каждый день во дворце был званый ужин или бал, и Русалка по протоколу должна была там присутствовать.

День она обычно проводила в заливе – Гера всегда знал, в какой его части: на поверхности в этом месте было светлое, слегка переливающееся искрами пятно; если ему становилось скучно, он звал ее. Она подплывала к барже и тихо плескалась неподалеку, иногда выныривая из воды, чтобы поговорить. Разговоры получались тихие и неторопливо долгие. Темы бывали самые разные – например, они любили говорить о моде и часто спорили, какая из них современнее: морская или земная; Гера был убежден, что у людей, на Земле, с одеждой дела обстоят гораздо более продвинуто и гармонично. Обосновывал он это тем, что у людей существовали ноги, которые тоже приходилось укрывать от непогоды. Чего стоили одни ступни, которым нужно конструировать обувь, что, в свою очередь, влекло за собой целую индустрию, требующую огромных ресурсов и специальных технологий. Что говорить о других частях тела… И все должно подходить друг к другу. Ничто не должно было быть упущено, забыто. Любая деталь имела решающее значение и была чрезвычайно, невыразимо важна. На слове «невыразимо» Гера становился как-то особенно серьезен, как бы подчеркивая, что тут даже и обсуждать не приходиться, должно быть и без того понятно…

Русалка же возражала, что продвинутость морской моды как раз в том и заключается, что из-за скудности членов, требуемых к сокрытию, сам выбор был еще более мучителен. Имелось в виду то, что, во-первых, кроме туловища в море закрывать ничего было не нужно, да и то из соображений скорее эстетических; вопросы тепла для морских обитателей были не актуальны – их физическое строение предполагало высокую приспособляемость к природным условиям и не нуждалось в усовершенствовании. Русалка сама носила какую-то рубашку, скорее напоминающую пеньюар, и более ничего.

– Смотрите Герман, на мне одна рубашка… Представьте теперь, как много времени приходится потратить, чтобы выбрать верную… Ведь ошибки быть не может: если я выберу не так, то ВСЯ моя одежда окажется плоха… Я буду одета с головы до ног НЕПРАВИЛЬНО! Не то, что у вас: костюм хорош – галстук не очень… Это совсем, совсем другое. На этом месте она горестно вздыхала, и Гере становилось ее жаль. Но он продолжал гнуть свою линию, приплетая для надежности теорию вероятностей и прочие математические заумности. В конце же у него получалось всегда одно: у людей с модой лучше. Русалка вздыхала и больше не спорила, хотя, казалось, оставалась при своем.

Еще один из разговоров, который вошел уже у них в привычку, был разговор о Боге. У Геры здесь тоже было особое мнение: он считал, что Бога нет. Он говорил, что все, что вокруг происходит, и все, что происходит с ним и с другими людьми, все это делает он. Иногда, в особенных случаях, когда был употреблен в процессе разговора какой-нибудь горячительный напиток, он склонялся даже к тому, что никого из окружающих людей вообще нет. Что все существует лишь в его сознании. Мысль была избитая, лишенная оригинальности еще в момент своего рождения, – но Гера ее усовершенствовал. В отличие от буддизма, из которого она была почерпнута, у него она служила не средством осознания мира, пусть только в голове и существующего, а для подтверждения его, Геры, полной исключительности и гениальности. Ему нравилось, что все существует в его, Герином сознании.

Впрочем, когда речь заходила о других людях, то он впадал в благодушие и демократию. На вопрос «а где же другие живут?» – отвечал, что каждый человек, так же как Гера, живет сам по себе в своем собственном сознании. А все реальные события – это то, что человек хочет и может иметь. Единственным препятствием к гармонии, в его понимании, являлось то, что мало кто понимает, чего он хочет. На вопрос, пересекаются ли миры разных людей между собой или существуют обособленно, Гера отвечал неохотно и сам признавал, что это он еще не решил; дело в том, что при любом ответе возникали неувязки логического характера, и это делало позицию Геры уязвимой.

Русалка же, наоборот, верила в существование всего: духов, демонов, черта и Бога. Она даже верила в гномов. И это несмотря на то, что никогда не была на суше и даже представить себе не могла, что такое лесная чаща. О гномах ей рассказал Гера. Его рассказ, впрочем, был совершенно не о том: он упомянул о них в контексте того, что если верить хотя бы во что-то, то тогда уже нельзя не верить в другое, потому что вопрос веры субъективен. А если есть доверие к субъекту одной веры, то чем хуже другой? Ведь для других именно она и есть истина в конечной инстанции, а твоя вера неверна и ничтожна; и кто прав, решает опять же не «чистый эксперимент» – к слову «эксперимент» он всегда зачем-то прибавлял слово «чистый», видимо для значимости, – а очередное субъективное суждение. И тогда можно верить даже в троллей и гномов… И тут он рассказал Русалке о жизни гномов, желая, видимо, показать саму абсурдность мысли о том, что такое может существовать. Русалка же поверила в гномов сразу и еще долго расспрашивала про их домики и одежду; особенно же она смеялась, когда узнала, что они носят цветные колпачки и спят в маленьких кроватках. Она потом к этому часто возвращалась и очень радовалась, узнав новые подробности. Гера же относился к ее расспросам снисходительно, находя в этой ситуации особенно ценной свою исключительную информированность о предмете разговора – больше рассказывать Русалке о гномах было некому.

***

Гера по профессии был автослесарь, и все техническое его притягивало. Он был из той породы людей, что обладают природной сообразительностью и имеют способности ко всему, за что берутся; он решил отремонтировать баржу.

Раньше на ней не было электричества. Теперь же, после нескольких дней упорного труда во тьме моторного отсека, заработал дизельный генератор. Баржа осветилась и стала какой-то по-особому праздничной: на ней, независимо от включенных рубильников и имеющейся проводки, загорелись все лампы. Исправность самих ламп тоже могла быть поставлена под сомнение, но это было и не важно. Для Геры, пропагандирующего исполнение любых желаний независимо от имеющихся возможностей, горение отсутствующей в патроне лампы, к которой, к тому же, не подведено электричество, было делом приятным – что-то вроде лишнего подтверждения его жизненной позиции.

Тихими вечерами, когда Русалка уплывала в море, Гера разговаривал с Предметами. Началось это с ним почти сразу после того, как он поселился на барже. Оставшись однажды один, он остановился на корме, залюбовавшись закатом, и тут это случилось с ним в первый раз. Заговорило крепление для каната, которое используется для швартовки.

– Добрый вечер, – как-то скорее просипело, чем проговорило крепление. – Как тебе здесь? – Гера вздрогнул. Мало того, что он не мог взять в толк, кто говорит, так еще и слова были неразборчивы. На крепление был намотан канат, и он частично заглушал речь, делая ее не очень внятной.

– Что? – вздрогнул от неожиданности Гера. – Кто? Где?

– Меня зовут Кнехт; – голос звучал слегка надменно, словно крепления для канатов разговаривают каждый день и пора бы к такому привыкнуть. – Я здесь живу и работаю. – Гера наконец определился с источником звука и подозрительно смотрел на то место, откуда он исходил. Кнехт был пухленько-основательным сооружением; его хотелось назвать упитанным – если такое выражение можно применить к железному бочонку, прикрученному к палубе огромным болтом.

– Кнехт? – переспросил задумчиво Гера, а затем выпалил неожиданное: – Вы что, еврей?

– Нет, – быстро ответило крепление. – Немец. А что? У вас проблемы? Вы националист? – Кнехт испытующе посмотрел на Геру двумя заклепками, симметрично расположенными на его крышке.

У Геры проблемы были – он считал себя немножко антисемитом. Но признаваться в этом креплению для швартовки судна не хотелось. К тому же разговаривать, даже на общие темы, с неживым предметом оказалось трудно психологически.

Однако вскоре Гера привык, и они часами могли спорить на философские темы – Кнехт оказался интересным собеседником. В нем чудным образом сочетались немецкая педантичность и русское раздолбайство; он даже в разговоре постоянно менял подтекст и стилистику. Одним из его типичных лексических миксов было что-то типа: «Если чувак не верит в реинкарнацию, то, следовательно, он не верит ни во что. А значит, он не верит и в себя. А раз он не верит в сабя, но при этом о чем-то рассуждает, значит, он просто полный мудак, которому хочется о чем-то порассуждать».

Кнехт был из поволжских немцев и сильно натерпелся от коммунистов. Еще маленьким он был отправлен работать на рудники. Погодные условия – жуть; да что там, несколько лет его вообще не красили! Он был весь изъеден ржавчиной и солью. Казалось, жизнь была окончена, и его уже никто не возьмет даже на запчасти. Но, к счастью, его переставили на рыбацкий траулер, и он верой и правдой прослужил еще два десятка лет. Потом он попал на эту баржу. Как он здесь очутился, Кнехт туманно умалчивал, но тем для разговора хватало и без того.

Возвращалась Русалка лишь за полночь, когда Гера уже спал. Встречались они снова только наутро, и затем к вечеру она опять уходила на работу. Гера не ревновал, хотя подначивал часто.

Обычно она собиралась на работу долго, меняя наряд за нарядом. Платья она надевала под водой, периодически всплывая, чтоб посоветоваться с Герой. Тому льстило внимание, и он благожелательно обсуждал.

– Русик, ты сегодня опять это жабо… Там что, дельфины приплывают? Ты для кого так наряжаешься? – спрашивал он с многозначительным видом. – Будь скромнее, не мельтеши, знай себе цену.

– Да что ты… – краснела Русалка; – мне, кроме тебя, никто не нужен… – Хотя по интонациям, да что там, и так Гера знал, что Русалке нравится быть в центре внимания и не обижался.