Убить миротворца

– Ты! Зря я тебя кормлю, урода!

– Либо ты заткнешься, либо…

В ту же секунду кок распахнул дверцу рефрижератора с воплем:

– Полюбуйся!

Это уже потом, постфактум Сомов осознал, что камера выдала какую-то умопомрачительную антарктиду вместо режима «медленная разморозка», и все харчи, приготовленные для ужина, превратились в ледяные игрушки Снежной королевы. А тогда он со зла засадил накопитель прямо в середку продуктовой кучи. Деев схватил деревянную мясобойку и уже прицеливался добраться до сомовского черепа. Вообще, коки – нервные люди. Все ими недовольны и почему-то никто не держит это недовольство при себе… Но тут Сомов заорал ему:

– Постой! – и кок моментально оставил мысли о смертоубийстве. Такое у Сомова сделалось лицо…

Индикатор, маленький светящийся ярлычок на неисправном блоке, горел в положении «режим/норма». Одновременно рефрижератор заработал, как надо.

С тех пор Сомов, не мудрствуя лукаво, кладет все протекшие накопители в холодильник и вынимает их оттуда совершенно исправными. На вопросы «почему» и «как» ему не сумел ответить никто. Отправлять через начальство запрос в КБ капитан-лейтенант просто постеснялся: если уж от одной простой вибрации людей кондрашка хватает, то от такого, пожалуй, паралич разобьет…

Четыре месяца назад фокуса с холодильником он еще не знал.

Четыре месяца назад, во время жуткого рейда к Трансплутону, целая флотилия вражеских крейсеров и фрегатов организовала настоящую загонную охоту на «Бентесинко ди Майо». Старший корабельный инженер, злой, встревоженный, как и весь экипаж, усталый до умопомрачения, поскольку на предельных режимах работы из строя выходило то одно, то другое, двое суток не спавший, с ужасом выслушал доклад Гойзенбанта о новой протечке.

– Сменить. Старый выбросить.

– Господин капитан-лейтенант… сменить не можем.

– Что?

– Не можем сменить. Током бьет через все изоляторы. Или даже не током, а какой-то чертовщиной.

– Чем бьет?

– Чертовщиной, господин капитан-лейтенант. Внештатным мистическим явлением, предположительно имеющим отношение к христианскому мировидению. Это я вам как неверующий иудей говорю.

– Откуда у меня такое терпение к некоторым нижним чинам?

– Я незаменимый специалист, господин капитан-лейтенант. Специалист экстра-класса.

– Последний незаменимый специалист умер от раздувания зоба еще в прошлом веке… – ответил Сомов и отправился к узлу накопителей. Совершенно так же, как и сегодня, четырьмя месяцами позднее. Только тогда он пребывал в куда более мрачном настроении.

Светопреставление началось у самого входа. Сомова дернуло от электронного замка, который вроде бы полностью изолирован непроводящей оболочкой. «Быть того не может…» – подумал Виктор и получил по второму разу. Посылая замок к его, замковой механической матери, родне и всей перекошенно ориентированной братии проектировщиков, Сомов сходил за легким ремонтным скафандром, гарантирующим от любых случайностей, кроме спонтанного суицида. Проклятый замок поддался.

Узел накопителей, маленький такой чуланчик с рядами сменных блоков, встретил старшего корабельного инженера блистательным фейерверком. «Больной» накопитель мертвенно светился и вонзал коротенькие молнии в соседей-коллег. Летели искры. Кроме-того, Сомов никак не мог отделаться от впечатления, что всю эту огненную свистопляску он видит сквозь легкую дымку, почти прозрачный туманец… Столько суперэффектов зараз капитан-лейтенант не наблюдал еще ни в одном корабельном узле. За всю свою флотскую жизнь.

Разряда он не боялся. От разряда его защищал скафандр. Виктор, скорее, опасался вынести такой накопитель наружу: что из судовой электроники решительно и навсегда рехнется от одного его присутствия, предсказать невозможно. Надо бы поторопиться.

Он приступил к работе, и, как назло, в тот раз все валилось из рук, ломалось, не стыковывалось, не отворачивалось, застревало в пазах и норовило упасть прямо на ноги. Так бывает иногда. Глаза слипались, глаза не желали функционировать в рабочем режиме.

«За что мне такое, Господи?!»

Он не сразу заметил эту напасть. Другие напасти уже успели довести старшего корабельного инженера до белого каления. Их было слишком много сразу. Опомнился капитан-лейтенант только тогда, когда перед его мысленным взором завертелась картинка из времен первого месяца в училище. Кухонный наряд. Допотопный электропротивень, рассчитанный для производства трехвзводного омлета. Первобытная тряпка у него, Сомова, в руке. И вот он оттирает агрегат, а тот отвечает легоньким покалыванием в пальцах, происходящим то ли от какой-то неуместной сырости, то ли от неисправности противня, то ли от его естественной старости… Словом, на второй минуте правая рука уже тряслась от полученных ею микроразрядов. Так вот, сейчас он почувствовал такое же покалывание в пальцах и, значит, защита скафандра оказалась пробитой.

«Господи! Зачем я здесь? Не могу больше. Убери меня отсюда подальше, Господи!»

Шла война, за рейдером неслась целая стая «гончих», надо было ремонтировать чертов накопитель, иначе будет хуже. Иными словами, Сомов тогда продолжил свою возню, решив не обращать внимание на мелочи. Покалывание усилилось.

«Твою мать! Быть того не может. Мать твою!»

А потом все чуланчик перекосило… падал он тогда? нет? Черт. И какая-та чушь пошла, полный идиотизм: молочный кисель в башке, припадок ужаса, удушье… Хрясь! Даром, что скафандр, а локоть отбит вчистую…

Оба!

Самый жуткий момент был как раз, когда он завопил: «Оба! Оба! Оба!» Ничто иное не пришло ему в голову. Чуланчик нафиг пропал. И накопители с ним, язви их в душу. Комнатушка. Совершенно гражданская. Какая-то неуловимо чужая и очень тесная. Это еще кто?

Тут-то Сомов и заорал. Над ним склонилось его собственное отражение в зеркале. Притом само зеркало оно куда-то дело. Заглянуло в лицо и разинуло рот. Тоже, что ли, кричит? И какого хрена на нем не скафандр, а обтягивающий чехольчик, бабский по виду? Притом совершенно незнакомого, прежде никогда не виданного Сомовым фасона.

Мысли пошли одна другой приятнее: «Током дернуло? В отключке валяюсь? Или уже в докторском хозяйстве под соусом из наркоза? А? А может, уже в коме? И видится мне дурь, а на самом деле я ни одной лапой не могу пошевелить, а глаза открыть – подавно? Горячка белая? Так я которые сутки в рот не брал! Или так оно и бывает, когда шарики заедут за ролики, и в мозгу происходит внештатный апгрейд? С галлюцинаций, значит, все начинается»…