Шесть дней Кондора. Тень Кондора. Последние дни Кондора (сборник)

Хотя продолжение, которое я написал почти сразу, благополучно вошло в список бестселлеров «Нью-Йорк таймс», я довольно скоро осознал, что квинтет романов про Кондора неизбежно попадет в рамки окультуренного образа, созданного на экране великим и несравненным Робертом Редфордом, а с этим мне не справиться.

Поэтому я отпустил Кондора на волю.

До самого 11 сентября.

Когда дым горевших башен-близнецов рассеялся, Кондор прилетел обратно.

Первым делом он заставил меня открыть, что случилось с тех пор с Рональдом Малькольмом, этим похожим на меня бунтарем из шестидесятых, причем проделать все так, чтобы это не противоречило образу Редфорда – ну или по крайней мере не наносило ему слишком уж заметного ущерба. Поэтому в одной из моих любимых работ, «Бешеных псах» 2006 года, Кондор появляется в роли этакого камео – в тайной психушке ЦРУ.

Этим дело не ограничилось.

И вот наконец роман, который я написал про нынешнего, после 11.09, Кондора – Condor.net (http://condor.net/) – уже выложен в Сеть в виде электронной книги, так что он – вместе с эссе, объясняющим его происхождение, – готов предстать перед вашими глазами.

«Кондор» стал ангелом-хранителем всей моей жизни.

Еще до того, как я узнал о вдохновленном «Кондором» тайном отделе КГБ, один из участников тайной операции в Уотергейте Фрэнк Старджис рассказал мне, что его агентурная кличка в ЦРУ была Кондор, хотя моя работа никак не могла быть вдохновителем такого выбора. Равно как не могла служить этим для «Операции «Кондор» – объединения праворадикальных военизированных группировок в Южной Америке. В 1980 году убийца в форме почтальона разделался с бывшим иранским дипломатом в Вашингтоне – спецслужбы и полицейское руководство утверждали, что эту идею он почерпнул в «Кондоре», хотя сам исполнитель убийства, который тогда скрылся и с которым мне удалось связаться в Багдаде после 11 сентября, сказал, что сам он в этом не уверен.

«Кондор» послужил основой для пародий в мультсериалах «Сейнфилд», «Симпсоны», «Фрейзер», «Царь горы», его упоминали в сериалах вроде «Морская полиция: спецотдел» и «Во все тяжкие». Авангардная рок-группа «Рэдиохед» использовала в одной из своих песен фрагменты диалогов из фильма.

В январском обзоре «Вашингтон пост», посвященном лучшим фильмам минувшего столетия, пулитцеровский лауреат, кинокритик (а также замечательный друг и отличный писатель) Стивен Хантер назвал «Три дня Кондора» одним из символов семидесятых, типичным отображением того параноидального времени. Кроме того, писал Хантер, «это знаменует глобализацию кино, ибо Голливуд лишился принадлежавшего ему с рождения титула пупа земли».

Ну и, не будь «Кондора», зачисленного Международным союзом авторов триллеров в сотню обязательных к прочтению книг, я бы ни за что не оказался в обществе Чарльза Диккенса, Раймонда Чандлера, Дэшила Хэммита и других моих кумиров, не получил бы премий во Франции и Италии.

«Кондор» отворил передо мной сотни дверей – от Голливуда до журналистики, издательств и клубов поклонников детективной литературы. Он подарил мне репутацию, которая позволила жить и выживать на закоулках Америки прошлого века, кишащих террористами, наркоманами, мошенниками, убийцами, ворами, тайными агентами, революционерами, фараонами и шпионами – всеми теми, кого я описал в «Правилах игры» (кстати, тоже доступных в виде электронной книги – спасибо «Мистериз-Пресс»).

Но прежде всего «Кондор» подарил мне свободу парить в мечтах. Позволил мне материализовывать все мои «что, если?». Дал фундамент, на котором я построил собственную благополучную жизнь, а потом и жизнь всей моей семьи. Предоставил возможность прикоснуться и если не облегчить, то хотя бы осветить судьбы миллионов людей, большинство из которых мне даже незнакомы.

Таких, как вы.

Спасибо вам.

    Джеймс Грейди

Среда

…Самые значительных побед достигают не тайно, под покровом темноты, но терпеливо, час за часом, вчитываясь в страницы научных журналов. Если подумать, их [целеустремленных исследователей-патриотов из ЦРУ] можно считать американскими учеными-профессионалами. Труд их не воспет, но неоценим.

    Президент Линдон Б. Джонсон, речь при принятии присяги Ричардом М. Хелмсом при вступлении последнего в должность директора ЦРУ, 30 июня 1966 года

В четырех кварталах позади Библиотеки Конгресса, сразу за перекрестком Юго-Восточной-А и Четвертой улиц, вторым от угла расположено сияющее белой штукатуркой трехэтажное здание. При всем разнообразии соседних построек мимо него трудно пройти не заметив – хотя бы из-за окраски. Чистая белизна штукатурки резко выделяется на фоне выцветших красных, серых, зеленых и потемневших белых стен. Невысокая черная чугунная изгородь, равно как аккуратно подстриженные палисаднички, придают дому этакое неброское достоинство, которого так не хватает соседним зданиям. Притом на него почти не обращают внимания. Жители квартала давно свыклись с его присутствием, не выделяя его из привычного пейзажа. Десятки работающих на Капитолийском холме и в Библиотеке Конгресса, проходя мимо каждый день, не замечают его в спешке; впрочем, будь у них время, они все равно наверняка прошли бы мимо, не удостоив его взглядом. Хотя отсюда до Холма всего пара шагов, туристы редко попадают на эту улицу. А те, кто все-таки оказывается здесь, обычно оглядываются по сторонам в поисках полисмена, который подскажет дорогу из этих неуютных кварталов к расположенным для безопасного просмотра национальным монументам.

Если прохожему в силу какой-то прихоти захочется приглядеться к дому повнимательнее, он не обнаружит в нем почти ничего необычного. Еще не заходя внутрь ограды, он, скорее всего, в первую очередь заметит табличку размером три на два фута, согласно которой здание принадлежит Национальному управлению Американского литературно-исторического общества. В Вашингтоне, федеральный округ Колумбия, городе сотен достопримечательностей и головных офисов самых разных организаций, такие здания не редкость. Если этот прохожий мало-мальски разбирается в архитектуре, его наверняка заинтересует резная черная дверь с необычно большим глазком. И если его любопытство одержит верх над застенчивостью, он даже может отворить калитку. А вот негромкого щелчка реле, замыкаемого поворотом чугунной створки, он наверняка не услышит. Сделав несколько шагов по дорожке, прохожий может подняться по черным чугунным ступеням на крыльцо и нажать на кнопку звонка.

В случае (впрочем, таких случаев большинство), если Уолтер пьет кофе на маленькой кухоньке, переносит с места на место коробки с книгами или подметает пол, посетитель даже не догадается о том, что дом охраняется. Он услышит прокуренный голос миссис Расселл: «Войдите!» – и жужжание электрического замка, когда она нажмет на кнопку у себя на столе.

Первое, что заметит визитер, попав внутрь, – это царящий в нем уют. Пока он стоит на нижней площадке входа, его глаза находятся примерно на уровне стола Уолтера. Бумаг там нет, но он и не предназначен для бумаг, зато его передняя стенка бронированная. Повернувшись направо и начав подниматься по ступенькам, посетитель упрется взглядом в миссис Расселл. В отличие от стола Уолтера, ее стол просто завален бумагами. Они сплошь покрывают его поверхность, едва не падают с полок, а за бумагами прячется ее допотопная пишущая машинка. За этой грудой продуктов переработки древесины восседает сама миссис Расселл. Ее седая шевелюра, как правило, всклокочена. В любом случае обрамление лица из ее волос получается так себе. На том месте, где некогда была левая грудь, красуется изготовленная в 1932 году брошь в форме подковы. Миссис Рассел непрерывно курит.

Тех, кто способен зайти в помещение управления Общества так далеко – ну, не считая почтальонов и курьеров из магазинов, – считаные единицы. Все они, тщательно просканированные взглядом Уолтера (если он, конечно, на месте), попадают в распоряжение миссис Расселл. Если незнакомец пришел по делу, она – в случае, если сочтет уровень его допуска соответствующим, – направит его к нужному сотруднику. Если он пришел лишь из любопытства, она снабдит его пятиминутной, но исключительно занудной лекцией о структуре и целях Общества (поддержка, продвижение и поощрение литературы, что в узком кругу носит название «трех П»), сунет ему в уже сопротивляющиеся к этому моменту руки стопку буклетов, заверит в том, что в настоящий момент нет никого из тех, кто мог бы ответить на дальнейшие вопросы, предложит писать, если есть такое желание, по такому-то ни о чем не говорящему адресу и коротким кивком пожелает всего хорошего. Оглушенные подобным приемом визитеры, как правило, покорно отчаливают, даже не заметив ящичка на столе Уолтера, фотографирующего их в нескольких ракурсах, или красного плафона с зуммером, извещающего о том, что кто-то открыл калитку. Возможно, разочарование посетителей сменилось бы еще большим любопытством, доведись им узнать, что они только что побывали в специализированном филиале отдела разведки ЦРУ.

Как известно, ЦРУ создано согласно Закону о национальной безопасности 1947 года, ставшему результатом военного опыта, в первую очередь Перл-Харбора, когда Америку застали врасплох. Управление – или Контора, как называют его многие сотрудники, – является крупнейшей и наиболее активной организацией разветвленной разведывательной сети США, насчитывающей около двух тысяч сотрудников, с ежегодным миллиардным бюджетом. В обязанности ЦРУ, как и у других подобных ведомств – британской МИ-6, русского КГБ и прочих, – входят тайные операции, шпионаж, поддержка определенных политических групп и дружественных правительств, а также прямые полувоенные действия. Подобный спектр задач вкупе с главной – обеспечением национальной безопасности в неспокойном мире – превращает их в важнейшие инструменты государственной политики. Бывший директор ЦРУ Аллен Даллес как-то сказал: «Акт национальной безопасности сорок седьмого года… предоставил нашей разведке больше влияния в правительстве, чем любой другой разведке в мире».

И все же основную часть работы ЦРУ составляют простые, кропотливые изыскания. Сотни аналитиков изо дня в день роются в технических журналах, отечественных или зарубежных, речах политических деятелей, выпусках новостей. Этими изысканиями занимаются два из четырех директоратов ЦРУ. Научно-технический занят преимущественно технической разведкой, и его эксперты готовят детальные обзоры научных исследований по всему миру, включая США и их союзников. Разведывательный директорат обрабатывает информацию другого рода. Она исходит из «открытых» источников: журналов, радио- и телепередач, книг. Затем все перерабатывается и поступает к руководству в трех формах: в виде долгосрочных аналитических прогнозов, ежедневных обзоров текущей мировой ситуации, а также в виде анализа потенциальных проколов в деятельности ЦРУ. Собранная этими двумя отделами информация используется парой других: директоратом снабжения (административным отделом, ведающим вопросами логистики, снабжения, безопасности и связи) и оперативным (в ведении которого находятся собственно тайные операции).

Американское литературно-историческое общество с головным офисом в Вашингтоне и маленьким филиалом в Сиэттле является структурным элементом одного из самых маленьких подразделений ЦРУ. Благодаря специфическому характеру перерабатываемой информации его почти невозможно связать с разведывательным директоратом, и уж тем более с ЦРУ в целом. Да и сами обзоры, которые готовит подразделение (официально именуемое семнадцатым отделом разведывательного директората ЦРУ), настолько малы, что его доклады даже не всегда включаются в основные сводки. Разумеется, доктор Лаппе – чрезвычайно серьезный, чрезвычайно нервный руководитель Общества (официально именуемого девятой секцией семнадцатого отдела разведывательного директората ЦРУ) – корпит над еженедельными, ежемесячными и ежегодными отчетами, которые совершенно необязательно будут включены в соответствующие отчеты вышестоящего отдела. В свою очередь, отчеты семнадцатого отдела редко производят впечатление на вышестоящее руководство и, как следствие, не включаются в сводки разведывательного директората. Се ля ви.

В обязанности Общества и семнадцатого отдела в целом входит отслеживание любых упоминаний о шпионаже и всем подобном в художественной литературе. Другими словами, его сотрудники заняты чтением шпионских и детективных романов. Скрупулезному анализу подвергаются нестандартные ситуации и поступки героев тысяч и тысяч книг начиная со времен Джеймса Фенимора Купера. Большая часть книжного фонда хранится в Лэнгли, штат Вирджиния, где расположена штаб-квартира Управления, но и в вашингтонском здании Общества имеется своя библиотека, насчитывающая почти три тысячи томов. На заре своего существования отдел располагался на территории пивоварни Кристиана Ойриха недалеко от Госдепартамента, но осенью шестьдесят первого года, когда ЦРУ переехало в Лэнгли, он тоже получил помещение в пригородах Вирджинии. В начале семидесятых из-за резкого увеличения объема подобной литературы отдел начал испытывать проблемы с логистикой и связанными с этим расходами. В довершение всего тогдашний директор Управления поставил под сомнение необходимость такого количества засекреченных, а следовательно, высокооплачиваемых работников. В результате департамент переместил свое подразделение в столичный Вашингтон, поближе к Библиотеке Конгресса. Поскольку сотрудники работали теперь не в центральном комплексе, уровень их допуска сочли возможным понизить с совершенно секретного до ограниченного. Соответственно понизились и ставки заработной платы.

Аналитики департамента вспахивают и пропалывают литературную целину; поле деятельности они распределяют между собой по взаимному уговору. У каждого имеется своя специализация, преимущественно по авторам. Помимо работы непосредственно с книгами, аналитики ежедневно получают из Лэнгли пакеты дополнительных материалов с описанием реальных событий; имена, правда, удалены, да и подробности сообщаются лишь самые необходимые. Факты и вымысел сравниваются и – в случае совпадений – тщательно анализируются на основе более подробных, хотя все равно прошедших цензуру документов. Если совпадения подтверждаются, информация об этом включается в засекреченный отчет вышестоящему подразделению. Где-то там, наверху, принимается решение о том, просто ли повезло писателю с воображением или он знает больше, чем положено. И если чаша весов склоняется ко второму решению, автору определенно не повезло, поскольку материалы на него передают в операционный директорат. Ну и, конечно, от аналитиков ожидают перечень полезных для агентов приемов. Эти перечни передаются туда же, в операционный директорат, которому свежие фокусы всегда пригодятся.

В описываемое утро Рональду Малькольму полагалось составлять именно такой перечень, но вместо этого он сидел на деревянном стуле лицом к спинке, положив подбородок на потертую ореховую поперечину. До девяти утра оставалось еще четырнадцать минут, и он сидел так с того времени, как поднялся в полдевятого по спиральной лестнице к себе в кабинет на второй этаж, громко чертыхаясь, когда горячий кофе плескал из чашки ему на пальцы. От кофе давно ничего не осталось, и организм Малькольма отчаянно нуждался в новой порции, но он боялся оторвать взгляд от окна.

Что бы ни случилось, каждое утро примерно между 8:40 и 9:00 по Юго-Восточной-А в направлении Библиотеки Конгресса мимо окна Малькольма проходила девушка. И каждое утро, что бы ни случилось, какая бы срочная работа ни ждала его, Рональд смотрел на нее в те короткие секунды, пока она не скрывалась из виду. Это превратилось в ритуал, помогавший ему, по крайней мере дававший стимул выбраться из теплой постели, побриться и отправиться на работу. Поначалу он относился к этому с возбуждением, но постепенно плотский интерес сменился неким непостижимым восхищением. В феврале он перестал анализировать свое поведение и теперь, два месяца спустя, просто смотрел и ждал.

Стоял первый по-настоящему весенний день. Конечно, и раньше дожди время от времени сменялись солнечной погодой, но весной Малькольм бы этого не назвал. На этот раз солнце светило с самого рассвета без перерыва. В обычном утреннем смоге мерещилось обещание аромата цветущей вишни. Краем глаза Малькольм увидел приближающуюся девушку и придвинул стул ближе к окну. Она не спешила – и словно плыла по улице, двигаясь со спокойной, полной достоинства уверенностью. Длинные каштановые волосы ниспадали едва ли не до пояса, до узкой талии. Макияжем девушка не пользовалась, и в те дни, когда не носила солнцезащитных очков, любопытный наблюдатель мог разглядеть ее чуть округлое лицо с идеально посаженными большими глазами, прямым носом и решительным подбородком. Коричневый свитер в обтяжку рельефно обрисовывал полную грудь, судя по всему, прекрасно обходившуюся без лифчика. Клетчатая юбка оставляла почти полностью открытыми мускулистые (даже чуть слишком мускулистые) ноги в высоких, выше лодыжек, туфлях. Еще три шага – и она скрылась из виду.

Малькольм вздохнул и, отодвинув стул от окна, сел за стол. Из пишущей машинки торчал наполовину заполненный текстом лист бумаги. Он решил, что для начала рабочего дня задел вполне пристойный, рыгнул, взял пустую чашку и вышел из своей красно-голубой комнатки.

На лестничной площадке Малькольм остановился и подумал. В доме было два кофейника – один на первом этаже, в крошечной кухоньке на столе миссис Расселл; другой – на третьем, на столе для упаковки корреспонденции. У каждого имелись свои плюсы и минусы. Кофейник на первом этаже был больше, и им пользовалось большинство сотрудников: само собой, сама миссис Расселл, бывший армейский сержант-муштровик Уолтер (с вашего позволения, сержант Дженнингс!), доктор Лаппе и новичок, бухгалтер Хейдиггер – то есть все, чьи рабочие места располагались там. Кофе заваривала, разумеется, миссис Расселл, которая при всех своих недостатках не страдала отсутствием кулинарного таланта. Впрочем, у этого кофейника имелось и два серьезных недостатка. Пользуясь им, Малькольм или Рей Томас, другой работавший на втором этаже аналитик, рисковали столкнуться с доктором Лаппе, чего они предпочли бы избежать. Вторым недостатком была сама миссис Расселл или, как называл ее Рей, Ароматная Полли. От нее пахло.

Кофейником на третьем этаже пользовалось гораздо меньше народа; собственно, к постоянным пользователям его относились только Гарольд Мартин и Тамата Рейнольдс, два других аналитика. Иногда к ним присоединялись Рей или Малькольм. Изредка – когда ему хватало смелости – с первого этажа поднимался в поисках свежих ощущений Уолтер, глазевший на стройную фигурку Таматы. Конечно, она – славная девушка, думал Малькольм, но представление о том, как нужно заваривать кофе, у нее самое что ни на есть отдаленное. И в дополнение к проблемам кулинарного порядка на третьем этаже Малькольм рисковал попасть в плен к Гарольду Мартину, чтобы, будучи зажатым в угол, выслушивать артобстрел из новостей спорта, спортивной статистики и спортивных прогнозов, а также ностальгических воспоминаний о старших классах в школе. Подумав, Малькольм решил спуститься на первый этаж.

Миссис Расселл приветствовала Малькольма обыкновенным неприязненным хмыканьем. Иногда – для разнообразия, а также чтобы проверить, вдруг что-то изменится, – он останавливался «поболтать» с ней. Как правило, в таких случаях она рылась в своих бумагах; о чем бы Рональд с ней ни заговаривал, ее ответные реплики сводились к тому, как отвратительно она себя чувствует, как много она трудится и как мало это ценится остальными. На сей раз Малькольм ограничился сардонической ухмылкой и коротким кивком.

Уже подойдя к лестнице с полной чашкой, Рональд услышал, как отворилась за его спиной дверь кабинета, и напрягся в ожидании нравоучений доктора Лаппе.

– …Э… гм… мистер Малькольм… можно вас на минутку?

Ф-фух. К нему обращался не доктор Лаппе, а Хейдиггер. Малькольм перевел дух и повернулся к хрупкому человечку, покрасневшему так сильно, что от его лысой макушки, казалось, исходил жар. Вечно накрахмаленный воротничок и узкий черный галстук туго перетягивали шею, едва не отделяя голову от тела.

– Привет, Рич, – улыбнулся Малькольм. – Как дела?

– Хорошо… Рон. Хорошо, – осторожно хихикнул Хейдиггер. Несмотря на полгода полного воздержания и напряженной работы, его нервы оставались напряжены как струна. Любой невинный вопрос о самочувствии Хейдиггера мгновенно воскрешал в его памяти те дни, когда он тайком, дрожа от страха, пил виски в туалете ЦРУ, зажевывая его резинкой от запаха. После того как он «добровольно» прошел курс лечения от алкоголизма, через весь этот ад очищения, после того, как начал собирать воедино крохи былого рассудка, врачи сообщили ему, что все это время санузлы находились под видеонаблюдением службы внутренней безопасности. – Вам… вы не зайдете ко мне на минутку?

Что ж, любое разнообразие к добру.

– Конечно, Рич.

Они зашли в крошечный кабинет библиотекаря и сели – Хейдиггер за свой стол, Малькольм в единственное мягкое кресло, оставшееся от предыдущего домовладельца. Несколько секунд оба молчали.

Вот бедняга, подумал Малькольм. Запуганный до чертиков, но не потерявший надежды, что сможет дослужиться до былого положения. До допуска к самым секретным материалам, до перевода из этой богом проклятой бюрократической конторы в другую богом проклятую, но сильнее засекреченную. «Возможно, – думал Малькольм, – если тебе повезет, твой следующий кабинет будет окрашен в один из трех других цветов, создающих «более эффективную рабочую среду». Может быть, стены твоего нового кабинета будут окрашены в такой же славный голубой цвет, как у меня и сотен других правительственных служащих».

– Вот! – воскликнул Хейдиггер так громко, что голос его отдался эхом от стен. Громкость напугала его самого, так что он осекся, откинулся на спинку стула и попробовал еще раз: – Я… мне ужасно неловко беспокоить вас…

– Да нет, ничего.

– Ладно. Знаете, Рон… вы не против, если я буду называть вас Рон, нет ведь? Ну, вы ведь знаете, я тут у вас человек новый. Я решил покопаться в бумагах за последние несколько лет, ну, чтобы войти в курс… – Он нервно кашлянул. – Инструктаж доктора Лаппе страдал… скажем так… фрагментарностью. – Малькольм не удержался от усмешки. Всякий, кто мог посмеяться над доктором Лаппе, не мог не обладать некоторой крепостью яиц. Малькольм решил, что Хейдиггер ему, возможно, все-таки нравится.

– Так вот, – продолжал тот. – Ну… вы ведь тут уже два года, верно? С самого переезда из Лэнгли?