Страсть еще жива

«Думай, думай, думай!»

Чтобы унять стук в висках, она принялась массировать их пальцами, говоря себе, что ни Гибсон, ни репортеры ее не узнали.

Внезапно шум толпы усилился, и Ларк, осторожно выглянув из-за пикапа, обнаружила, что толпа задвигалась в противоположную от нее сторону. Похоже, ей повезло, и Гибсон увел толпу за собой. Теперь она может спокойно пойти к своей машине.

Облегченно вздохнув, она поправила лямку сумки на плече и вышла из укрытия. В следующий момент из-за поворота выехал низкий спортивный автомобиль. Его стекла были тонированы, но Ларк знала, кто находится за рулем «Порше-911» цвета «бирюза Адриатики».

Когда стекло водительской дверцы опустилось и она увидела Гибсона Вона, внутри у нее все упало. Этот мужчина, с темными волосами до плеч и ямочкой на подбородке, был почти десять лет лицом американского хоккея не без причины. Он не только ярко играл, но и был чертовски привлекателен. Шрам, рассекающий бровь, и небольшая горбинка на носу нисколько его не портили.

– У нас есть примерно двадцать секунд до того, как они нас догонят. – Гибсон указал ей на толпу репортеров, которая возвращалась к входу в здание. – Если не хочешь с ними столкнуться, запрыгивай.

Она могла себе сказать, что ее сердце бешено колотилось из-за того, что она боялась снова оказаться объектом внимания прессы, но это был бы самообман. Она прекрасно знала, что в этом виноват мужчина, который когда-то поклялся любить ее вечно. Мужчина, чьи ласки и поцелуи сводили ее с ума.

Она не может пойти на риск, приблизившись к нему.

– Ну что, Ларк? – Его бархатистый голос вернул ее к реальности, а урчание мотора роскошного автомобиля обещало ей быстрое избавление от преследователей. – Они идут сюда.

Ларк не могла сказать, зачем она оглянулась, но вид репортеров с камерами и микрофонами, бегущих в их с Гибсоном сторону, заставил ее сдвинуться с места.

– Ларк! Ларк Баркли, вы помирились с Гибсоном? – крикнул кто-то.

Ее узнали.

– Вы убедите его вернуться в хоккей? – раздался другой голос.

Ее охватила паника, и она подумала, что близость Гибсона – это меньшее из двух зол. Быстро обогнув капот автомобиля, она распахнула пассажирскую дверцу и забралась в салон, в котором было прохладно благодаря работающему кондиционеру. В следующую секунду Гибсон надавил на газ, и толпа репортеров осталась позади.

Чувство облегчения продлилось всего долю секунды, затем ее бывший муж произнес:

– Рад снова тебя видеть, Ларк.

Судя по тому, как Ларк резко повернула голову и прищурила зеленые глаза, он, наверное, ее обидел.

Когда они были женаты, он не всегда понимал, что ей нужно и чем вызвано то или иное ее настроение. Он был слишком поглощен своей карьерой и уделял ей меньше времени, нежели она заслуживала.

Но когда дело касалось сексуального желания, они понимали друг друга без слов. Они не виделись два года, но не прошло и десяти секунд с того момента, как она села в его машину, как он уже начал думать о подобных вещах.

Ларк великолепно выглядела. Ее минималистский наряд, состоящий из простой белой блузки, коричневато-серой юбки и коричневых ботильонов, не отвлекал внимание от ее внешности. Ее единственным украшением были густые темные волосы, заплетенные в косу.

– Я что-то не то сказал? – спросил Гибсон, выехав на дорогу. Краем глаза он заметил, как она откинулась на спинку сиденья и перебросила вперед через плечо тяжелую косу.

Раньше она расплетала косу, только когда ложилась в постель, и Гибсон был единственным, кто видел ее с распущенными волосами.

– Просто меня удивило, что ты рад меня видеть, учитывая то, как мы с тобой расстались, – произнесла она спокойным уверенным тоном, словно никогда в себе не сомневалась. Должно быть, такой тон выработался у нее для общения с пациентами, чтобы они ей доверяли. – Ты сказал, что для нас обоих будет лучше, если мы больше не будем друг с другом общаться.

Услышав это, он мысленно перенесся в тот злополучный день, когда она положила конец их браку, и, крепко вцепившись в руль, свернул на шоссе, ведущее в Кэтемаунт.

– Я не имел в виду, что нам больше никогда не следует друг с другом разговаривать, – ответил он, бросив взгляд в зеркало заднего обзора, чтобы убедиться, что их никто не преследует. – Я имел в виду, что, если мы какое-то время не будем общаться, нам обоим будет легче начать новую жизнь.

В наступившем молчании Гибсон гадал, каким будет ее ответ. Она всегда тщательно обдумывала свои слова вместо того, чтобы что-нибудь сболтнуть для заполнения неловкой паузы.

Его взгляд был прикован к дороге, пролегающей вдоль реки Ямпы, но перед его внутренним взором стояло лицо его бывшей жены с поджатыми в задумчивости губами. Ему нравилось, что она никогда их не красила. Что она не испытывала необходимости прятаться за макияжем. Ее внешность не нуждалась в украшательствах. Ее пухлые губы выглядели соблазнительно и без помады.

– Как было у тебя? – мягко спросила она. – Отсутствие контакта со мной помогло тебе быстрее начать новую жизнь?

Ее доверительный тон напомнил ему об их вечерних телефонных разговорах. О том, как он, находясь в очередной поездке вместе со своей командой, звонил Ларк из отеля на ночь глядя. Она всегда брала трубку и спрашивала, как прошел его день, несмотря на то что ей очень хотелось спать. Почему он редко спрашивал, как прошел ее день? Почему он уделял ей недостаточно внимания?

– Мне было нелегко, – признался он, сбавив скорость перед знаком «стоп». – Но я думал, что, если бы мы расстались друзьями, мне было бы еще труднее тебя забыть.

Он говорил ей о своем желании сохранить их брак. Обещал сделать так, чтобы их карьера не мешала их браку. Его частое отсутствие дома было не единственной причиной их развода. Он чувствовал, что было что-то еще, что стало для нее последней каплей. Ее тело принадлежало ему, но он не знал, что происходило у нее в душе. В тот день, когда он вернулся домой после одиннадцатидневной поездки в Канаду, она собрала свои вещи.

Это был худший день в его жизни, если не считать того дня, когда они встретились в зале суда для расторжения своего непродолжительного брака. Решение Ларк уйти от него нанесло ему глубокую рану, которая не затянулась до сих пор.

Он болезненно воспринимал каждую неудачу. С тех пор как его отец ушел из семьи много лет назад, Гибсон сделал своей целью решать проблемы людей, которые были ему дороги. Это касалось как его семьи, так и его команды. Но Ларк привыкла сама решать свои проблемы и не нуждалась в его помощи. По крайней мере, у него создалось такое ощущение.

– Верно, – согласилась она. – Ты не хотел, чтобы мы остались друзьями. В таком случае зачем ты предложил меня подвезти, когда меня преследовала толпа папарацци из-за твоего решения поселиться в Кэтемаунте после ухода из спорта? Нам было непросто, когда мы оба жили в Лос-Анджелесе. Нам обязательно быть соседями здесь?

Гибсон стиснул зубы и надавил на педаль газа.

– Мне нравится в Кэтемаунте. Я не смог сохранить дружеские отношения с тобой, но это вовсе не означает, что я мог оставаться безучастным, когда тебя преследовали репортеры. Я знаю, как для тебя важна неприкосновенность частной жизни.

Это была правда, но сейчас, когда он бросил на нее взгляд и увидел очертания ее груди под скромной блузкой, он понял, что предложил ее подвезти главным образом потому, что был рад снова ее увидеть.

Он приезжал в здание сада округа Раут, чтобы установить опекунство над своей матерью, которая страдала от деменции. Он сразу узнал Ларк, хотя шел за ней на расстоянии в двадцать с лишним ярдов. Он узнал ее по уверенной походке, по женственной фигуре, которую не могла полностью скрыть даже консервативная одежда. По длинным темным волосам, заплетенным в косу и скрепленным с помощью белой хлопковой ленты. Он знал, что от резинок концы волос секутся, и сам не раз вплетал ленты ей в косу.

Наблюдая за тем, как ее коса покачивалась при ходьбе, он не сразу заметил репортеров из спортивных изданий, карауливших его у входа в здание. Как они, черт побери, узнали, что он сегодня будет здесь?! Меньше всего ему сейчас нужно снова попасть на страницы желтой прессы.

– В таком случае спасибо, что предложил подвести. Я не хочу снова стать объектом внимания СМИ.

Он ее понимал, поскольку раньше пресса ее не жаловала.

– Мне отвезти тебя в Крукт-Элм? – спросил он, чтобы отвлечь ее от неприятных воспоминаний. – Или тебе нужно будет позже вернуться в здание суда? Если мы подождем полчаса, прессы там уже не будет.

– Моя машина осталась там, но мне не хотелось бы сегодня за ней возвращаться. – Она сложила руки на груди и скрестила ноги. Язык ее тела говорил о том, что она находилась вместе с ним в его машине только потому, что у нее не было выбора. – Завтра я съезжу за ней вместе с моими сестрами. Если ты не возражаешь, высади меня в Крукт-Элм.

– Никаких проблем. Я в любом случае сейчас еду домой.

Ранчо, которое он купил для того, чтобы там поселиться по окончании спортивной карьеры, граничило с ранчо семьи Баркли, так что ему не составит труда отвезти ее в Крукт-Элм. Он помнил, как перед разводом она выразила свое недовольство, узнав, что он решил не продавать дом, где они когда-то планировали жить вместе.

– Я благодарна тебе за помощь, Гибсон, – спокойно произнесла она, – но, как ты заметил два года назад, нам с тобой нет необходимости поддерживать отношения.

Ее слова расстроили его, и это сбило его с толку. Он ведь начал новую жизнь после развода, не так ли? Стал ходить на свидания, хотя и нечасто.

– Если ты этого хочешь, я буду уважать твое решение, – ответил он. – Но если ты не сможешь сама справляться с прессой, свяжись со мной, и я тебе помогу.

Ларк повернулась к нему лицом:

– Справляться с прессой? Что ты имеешь в виду?