Падение Гондолина

Номы добираются до того места, где моря всего ?же, и готовятся плыть. Пока они стоят лагерем на берегу, Феанор и его сыны и подданные отплывают, забрав с собою все ладьи, и предательски покидают Финголфина на дальнем берегу: так начинает сбываться проклятье Лебединой гавани. Едва высадившись на Востоке мира, они сжигают корабли, и народ Финголфина видит отсвет в небе. Тот же самый отсвет извещает о высадке и орков.

Народ Финголфина неприкаянно бродит от места к месту. Некоторые под началом Финголфина возвращаются в Валинор просить Богов о прощении. Фингон ведет основное воинство на Север и через Скрежещущий Лед. Многие гибнут.

* * *

В число стихотворных произведений, которые мой отец начал за годы своего пребывания в Лидском университете (в первую очередь это аллитерационная «Песнь о детях Хурина»), входит и «Бегство нолдоли из Валинора». Эта поэма, тоже написанная аллитерационным стихом, обрывается на 150 строке. Не подлежит сомнению, что она была написана в Лидсе и, как мне кажется, скорее всего в 1925 году, – именно тогда Толкин вступил в должность профессора англосаксонского языка в Оксфорде. Я частично процитирую этот поэтический отрывок, начиная с «на вершине Кора, на площади <…> сходятся бесчисленные толпы», где «Феанор держит ожесточенную речь», – этот эпизод описан в соответствующем фрагменте «Очерка мифологии», стр. 32. Финн в строках 4 и 16 – это номская форма имени Финвэ, отца Феанора; Бредиль в строке 49 – имя Варды на языке номов.

А номы, сочтены      по именам и родству,
Пришли, призваны,       на площадь великую
На вершине Кора.       Там взывал громко
Сын Финна яростный.       Факелы жаркие
Вознес он ввысь,       вращая в руках, – 5
В тех руках искусных,       что сокрытую тайну
Ремесла постигли;       ни смертный, ни ном
Ни умение их, ни магию       не переймет никогда.
«Ло! повержен отец мой       вражьим мечом;
Смерть испил он       у стен чертогов, 10
У сокровищниц крепких,       где, сокрыты во мгле,
Хранились те Три       несравненных камня,
Что не создадут заново       ни Девять Валар,
Ни ном, ни эльф;       не дано возродить их
Ни магией, ни умением;       замены им не исполнит 15
Сам Феанор, сын Финна,       что форму придал им.
Жар утрачен,       зажегший их встарь,
Рок свершился       над родом Фаэри.
Так мудрость от недомыслия       сумела снискать
Зависть Богов,       что заперли нас 20
В сладостных клетках       – прислуживать, петь им,
Гранить им камни,       побрякушки занятные,
Досуг их скрашивать       красою обличия;
Они ж на ветер бросают       вековые творения;
Не могут Моргота       превозмочь, созывая 25
Совет за советом!       Все, в ком живы
Надежда и доблесть,       идите на зов мой,
К бегству, к свободе       в забытых землях!
Чащобы мира –       чертоги раздольные,
Что дремлют издревле,       одетые мраком; 30
Равнины вольные,       сокровенные берега,
Где лунный луч       не льется доселе,
Заря в убранстве       росном не блещет, —
Стопам бесстрашных       пристали более,
Чем кущи Богов       в оковах тьмы, 35
Оплот праздности,       где пусты – дни.
Да! Свет сиял там;       их краса запредельная
Превыше помыслов       в плену нас держала
Здесь годы и годы.       Но угас тот свет.
Сокровища сгинули,       самоцветы украдены, 40
А Три, мои Три,       трижды заклятые
Сферы хрустальные,       светом немеркнущим
Зажжены, наполнены       ожившим заревом,
Переливчатым блеском       пламени ярого —
Моргот замкнул их       в мрачной крепости, – 45
Мои Сильмарили.       Сим словом навеки
Оковы крепкие       клятвы приемлю:
Тимбрентингом       и чертогами вечными
Бредиль Благословенной,       ее обителью горной, —
Да услышь она слово!       – спешить клянусь я 50
Через весь мир и море,       не мысля об отдыхе,
Через гряды горные       и угодья бескрайние,
Через трясины и скалы,       и снежные бури,
Чтоб сыскать самоцветы,       в коих судьбы замкнуты
И сокрыт рок       народа Эльфланда; 55
Лишь в их сердце сияет ныне       свет первозданный».

И семь сынов его       высокого рода:
Крантир темный,       Куруфин искусный,
Дамрод и Дириэль,       и дивный Келегорм,
Маглор могучий       и Майдрос статный 60
(Старший; страсть в нем       сильней полыхала
Гнева отцовского,       огня Феанора;
Доля недобрая       поджидала его), —
Все вышли, встали       вкруг отца, смеясь,
Взялись за руки,       поклялись легко 65
Крепкою клятвой,       что крови впоследствии
Пролила ливни,       лезвия затупила
Воинств несметных,       но жива и поныне.

Сказание о падении Гондолина

Туор спускается к сокрытой реке

Так молвил Сердечко, сын Бронвега: «Узнайте же, что Туор был смертным человеком и жил в незапамятные времена в той северной земле, что зовется Дор-ломин, или Земля Теней; из эльдар лучше всех знают ее нолдоли.

Народ Туора скитался в лесах и холмах, и ведать не ведал о море, и не пел о нем; Туор же жил не с сородичами, а в одиночестве, близ озера под названием Митрим, охотился в окрестных лесах, а не то так играл у берегов на своей грубой деревянной арфе со струнами из медвежьих жил. Многие, прослышав о власти его безыскусных песен, приходили из ближних и дальних краев послушать игру его, но Туор умолкал и уходил в безлюдную глушь. Здесь узнал он много всего дивного и свел знакомство со скитальцами-нолдоли, а те обучили его своему языку и своей мудрости; но не суждено ему было провести в тех лесах всю свою жизнь.

Говорится, будто магия и судьба привели его однажды ко входу в пещеристый провал, вниз по которому из Митрима утекала подземная река. И вошел Туор в ту пещеру, надеясь вызнать ее секрет, но митримские воды подхватили и повлекли его за собою в самое сердце горы, и не смог он выбраться назад, к свету. И говорится, будто такова была воля Улмо Владыки Вод, по чьей подсказке нолдоли проложили этот потаенный путь.

И явились нолдоли к Туору, и провели его по темным туннелям среди скал, и вот выбрался он снова на свет и увидел, что река стремительно несется по глубокому ущелью, стены которого неприступны. Но Туор уже раздумал возвращаться: он шел все вперед и вперед, и река неизменно вела его на запад.

Солнце вставало за его спиной и садилось у него перед глазами; там, где вода вспенивалась среди нагромождений валунов или низвергалась водопадами, над ущельем порою ткались радуги, но вечерами его гладкие стены сверкали в лучах заката, и потому Туор назвал это место Златой расселиной, или Тесниной Радужной Кровли: на языке номов – Глорфалк, или Крис Ильбрантелот.

Так шел Туор три дня, утолял жажду водою потаенной реки, а насыщался рыбой; рыбы здесь водились золотые, синие и серебряные – самых разных причудливых видов. Наконец ущелье расширилось, и по мере того как стены его размыкались и понижались, они делались все более неровными и шероховатыми, а русло реки все больше загромождали валуны, образуя пенные перекаты. Здесь Туор подолгу сиживал, любуясь плескучей водой и вслушиваясь в ее голос, а потом вставал и устремлялся дальше, перепрыгивая с камня на камень, и распевал на ходу; а когда узкую полосу неба над расселиной усыпали звезды, он брался за арфу, и эхо вторило буйному перезвону струн.

Однажды ближе к ночи, после долгого и утомительного перехода, Туор заслышал крик и взять не мог в толк, кто бы это мог быть. То говорил он себе: «Это местный дух, не иначе», то: «Нет, это, верно, какой-то мелкий зверек стенает среди скал»; а то казалось Туору, будто это голос неведомой птицы – незнакомый ему и до странности печальный; а поскольку за все время пути вниз по Златой расселине не слыхивал он птичьего пения, порадовался он этому кличу, пусть и такому горестному. На следующий день поутру вновь донесся с вышины тот же крик, и, запрокинув голову, Туор увидел трех больших белых птиц: они летели на могучих крыльях назад, вверх по ущелью, и издавали звуки сродни тем, что разносились в сумерках. То были чайки, птицы Оссэ.

В этой части течения реки над водою поднимались каменные островки, а по берегам тут и там громоздились обломки скал, окаймленные белым песком, так что идти стало трудно, и, поискав немного, Туор нашел место, где ему наконец-то с большим трудом удалось вскарабкаться по склону наверх. Там в лицо ему ударил свежий ветер, и промолвил Туор: «Отрадно мне, словно вина испил!»; но не ведал Туор, что неподалеку – Великое море.

Туор двинулся дальше вдоль реки: мало-помалу ущелье вновь сузилось, а стены его вздымались все выше, так что теперь шел он по краю головокружительного утеса; и вот он добрался до узкой горловины ущелья, что полнилась громовым шумом. Туор поглядел вниз – и увидел величайшее из чудес: казалось, яростный поток, взбурлив, катится вверх по расселине и теснит реку обратно к ее истоку, но река, что примчалась из далекого Митрима, все напирала и напирала, и стена воды, увенчанная пеной и взвихренная ветрами, поднималась все выше, к самой кромке утеса. И вот, одолев воды Митрима, наступающая волна с ревом хлынула вверх по ущелью, и затопила каменные островки, и взбаламутила белый песок – так что Туор бежал в страхе, ибо не знал он обычаев Моря. Сами Айнур вложили в его сердце мысль выбраться из ущелья незадолго до того, иначе захлестнул бы его прилив, в тот день особенно яростный, ибо ветер дул с запада. И оказался Туор в неприютном безлесном краю, выметенном ветром, что налетал со стороны заката; и все кусты и заросли клонились к восходу, ибо ветер тот дул, не меняясь. Там какое-то время блуждал Туор, пока не вышел к черным утесам у моря и не увидел впервые океан и его волны, и в этот самый час солнце село за окоем земли далеко в море, Туор же стоял на вершине утеса, раскинув руки, и сердце его полнилось неодолимой тоской. Иные говорят, будто он первым из людей достиг Моря, и взглянул на него, и изведал жажду, что рождает оно, но не знаю, много ли в том правды.