– Во-о-от! – протягивает он довольно. – Уже ближе.
Истерически вскрикнув, женщина круто разворачивается и со всех ног бросается наутек. Она несется так, что от собственной скорости у нее начинают слезиться глаза. В груди печет невыносимо. Вскоре ломается один, а затем и другой каблук. Но она мчится, и даже мысль о том, что бы остановиться, приводит ее в невероятный ужас.
Крыльцо. Подъезд. Дом. Дверь, лестница, площадка, лестница, дверь. Наконец-то дома…
– Ай-яй-яй! Кто же от вампиров пешком бегает?
Вскрик. Вспышка яркого света – и темнота перед глазами…
* * *
Собственная голова стала невыносимой тяжестью. Ольга морщится, силясь подняться на слабых руках. Странный дурман владеет ее телом. Глаза не открываются, а в голове навязчиво звучит невыносимо томительная песня. Она успокаивает настолько, что ей снова хочется спать.
– Не пой больше, – сипло просит она.
– Как скажешь, моя сладкая.
Резкий толчок от постели, и глаза женщины распахиваются. Картинка перед ними плывет и, наконец, обретает в темноте четкий мужской контур.
– Ты хорошо себя чувствуешь?
– Что… ты тут делаешь? – выдыхает она, ужасаясь.
– Чай пью, – невозмутимо отвечает он. – Разве не видно?
Видно очень плохо. Но он и правда сидит в непринужденной позе на стуле возле ее дивана и что-то пьет. Она молит небо о том, чтобы это действительно был чай.
– Я спросила, что ты делаешь в моем доме? Я тебя сюда не приглашала! – строго цедит она сквозь зубы.
– Это только в кино нас нужно приглашать. В жизни мы и без приглашения прекрасно справляемся.
– Включи свет! – хватаясь за горло, требует она.
– Я не пробовал. Про «сладкую», это я так, чисто гипотетически…
Он спокоен, даже слишком расслаблен, весело настроен и расположен к общению.
– Что ты со мной сделал? – требовательно спрашивает она.
– Слегка оглушил. Все пройдет, обещаю.
– Зачем ты сюда пришел?
– Я же не мог тебя бросить одну! – удивляется он.
– А зачем ты меня по голове бил? Зачем шел за мной?
– Я чая хотел, а ты явно не была настроена меня им угощать, – он безмятежно разводит руками.
– А пить тебе хотелось – до смерти!
Ее едкий сарказм и раздражение мало его трогают.
– На твое счастье, нет, – усмехается он, и она даже во тьме видит, как опасно сверкают его зубы.
– Включи свет!
– Хочешь меня увидеть? – понимает он.
– Да.
– Тогда позволь вопрос. Ты предпочитаешь блондинов или брюнетов?
– Без разницы, – сухо отвечает она.
– Значит, на мой вкус? – в его голосе слышится улыбка. – Постарше или помоложе?
Тишина.
– Значит, помоложе.
– Почему «значит»?
– Потому что если постарше, об этом говорят, а если моложе, стесняются признаваться. Женская психология.
Он снова улыбается.
– Свет, – напоминает она.
Он поднимается, и тут же раздается щелчок выключателя.
Ольга прикрывает глаза ладонью, но вскоре обретает способность видеть и, отстранив руку от лица, резко отшатывается назад.
– Я хотел, чтобы тебе было удобней меня рассмотреть, – весело сознается он.
– Зачем же под самый мой нос свою рожу пихать? – раздраженно спрашивает она.
– Разве это рожа? – взмахнув у своего лица рукой, не соглашается он. – Или я плохо старался?
Старался он хорошо. Даже слишком. Лицо молодое, но в меру. Лет 25–27. Кожа светлая, гладкая. Черты лица классические – прямой нос, высокий лоб. Дивные золотые кудри и красивые глаза цвета океана. Такие же лазурные. Овальные. Безупречные. И улыбка – сахар в меду или мед в сахаре. Зубы, белые как снег, и тело, как у статуи Микеланджело. Давид чистой воды. Только не каменный, и стоит не во Флоренции, а перед ней. И улыбается…
– Я заслужил похвалу?
– С какой стати я должна тебя хвалить? – едко огрызается она.
– Можешь и не хвалить, но это оскорбительно, – обиженно замечает он. – Я сделал все, чтобы тебе было приятно смотреть на своего соседа по жилплощади.
– Кого?