…нет воспоминаний без тебя (сборник)

Меня особенно вдохновляло то, насколько мы с ним были реальными. В отношениях недопустима отрешенность. В мимолетных вспышках она еще возможна, но не в отношениях – там она нарушает права другого. Права, которые есть у него на тебя.

Наша реальность началась с того, что я подарила ему на День влюбленных креветочную пиццу в форме сердца, а он мне – лицензионный пакет «Касперского». Прекрасно! Мой компьютер, как и сердце, давно должен был освободиться от лишнего, вылечиться от вирусов и прочих медленных убийц. И мы даже не сказали друг другу спасибо, не ахали, не выражали приятное удивление никак. Влюбленные. Ограничились поцелуем и разбежались по нуждам. Он – в душ, я – домывать посуду. Так и должно быть.

Вы замечали, что хорошие сказки всегда очень короткие? Моя тетя Зинаида всегда твердит: «Надо увлекаться не красивой сказкой, а красивой реальностью». Вот мы и увлекались. Во всяком случае, разукрашивали окружающую нас реальность как умели... Тут и сказочке конец.

* * *

«...Он складывал из льдин и целые слова, но никак не мог сложить того, что ему особенно хотелось, – слово «вечность». Снежная королева сказала ему: «Если ты сложишь это слово, ты будешь сам себе господин, и я подарю тебе весь свет и пару новых коньков»...»

* * *

Выбирай я место своей смерти, не задумываясь, умерла бы у его красивых ног. Чуть кривоватых, в жестковатой сеточке волос, с крупными ногтями на аккуратных пальцах. Они были откровенно мужественные, сексуальные, и эта брутальная естественность рождала во мне дикое чувство собственника. Собственницы. С ним превращалась в животное, натуральную блядь. В постели мы не обсуждали своих желаний – обходились взаимным чутьем. Я с удовольствием делала ему минет, а потом спешила проглотить со смешной жадностью, будто тем самым убеждаясь в его полной принадлежности мне. Я любила его тело. Крепкое, местами рыхлое, волнующе пахнущее новизной, наполненное скрытой силой.

Он брал меня на бачке унитаза, и я не стеснялась сиплых выдохов, отчетливо слышных соседям сквозь тонкие перекрытия. Он трахал меня в неудобной позе прямо в машине в зарослях областного шоссе, и такого восторга я не испытывала даже на шелковых простынях люксового номера «Кемпинского». В сексе мы ценили свободу. В сексе раздвигали рамки так называемого приличия, создавали законы заново, для нас двоих. Нашими лучшими диалогами были его поцелуи на вдох и мои поцелуи на выдох. Каждый раз под прохладными струями в душе я прикасаюсь пальцами к следам его губ. Они до сих пор горят на моем теле невидимыми клеймами...

* * *

До его появления я говорила о любви исключительно в прошедшем времени. Как об анахронизме. Вот мне не было ресурса, чтобы поверить во взаимность. Я не жила крайностями, оглядками, воспоминаниями. Никаких самоистязаний – переносила боль на ногах, носила в себе, не давая ей права выйти наружу. Я была слишком гордой, чтобы показывать кому-либо душевный изъян, свою увечность, но для всех продолжала быть «сильной навсегда».

Только оставаясь наедине с собой, позволяла выйти горечи и тонула в ней, закрыв окна автомобиля. Крик Земфиры в колонках, испуганные метания сигаретного дыма, скользкие ладони на руле, полупустой ночной МКАД, намеренное превышение скорости, взбесившиеся от дождя «дворники». И тот самый Хранитель надо мной. Сейчас понимаю, что если бы не он, я точно не увернулась бы от встречных автомобилей...

Мои поступки того времени не определялись желанием что-либо доказать, себе или другим. Я просто жила чувствами, не задумываясь о необходимости разделения ценностей, осмысления опыта, извлечения наболевшего. Мне нужно было это пережить, чтобы выйти из огня обновленной птицей Фениксом и стать той, кто я сейчас... Как страшно смотреть назад. И малодушие смешивается с гордостью: малодушие – потому что я не смогла бы пройти через свое прошлое снова, а гордость – от того, что я это все-таки сделала однажды.

И я уже приблизилась к долгожданной точке обретения себя, разрушавшейся и возрожденной, бывшей и несбывшейся, когда появился он. Мое счастье из мяса и костей. Так я стала его называть вслед за Мадонной с ее «Little star». Он поцеловал меня в лоб, теплыми руками обхватил, приютил и утешил, увел меня с бесконечных одиноких, темных лестниц. Прижал к себе сильно-сильно и перенес в радостный край, где яркое малиновое платье можно носить даже в самую лютую стужу.

В жизни каждого из нас появляются люди, которые способны отвоевать нас у серых зонтов и недоступных ссылок. Правда, порой мы сами не стремимся к освобождению; привыкли, скрючившись, сидеть в уголке – в размеренности будней, во внезапно ставшей почти добродетелью недоверчивости. Он смог меня вытащить. Наверное, в этом мое самое большое и единственное везение...

Есть сумасшедшая страсть, но нет сумасшедшей любви. Любовь умна. Наши пути сошлись именно в период этого осознания. Мы подошли к чувствам рациональнее, логичнее, если так вообще можно сказать о чувствах. Мы избегали усложнений от лжи, угрызений от подозрений. Распустили клубок из сердечных нитей, проигнорировали поиски общего и личного, исключили из словаря «надо бы» и «скорее бы», отключили таймеры, секундомеры и все, что напоминает о времени и поражении. Мы любили в мгновении с продолжением. Любовь – капризный продукт, и ей так важны условия хранения...

* * *

Иногда я хотела сорваться с места, где стоит он, вплотную ко мне. Казалось бы, зачем убегать от любви, когда она рядом со мной? А это был страх потерять тепло так же неожиданно, как его получила. Заново лишиться самого важного – боялась не пережить... Ужас приближающегося счастья невыразим.

До его появления, слыша стук в дверь, я испытывала искушение закрыть ее на дополнительные замки и не открывать никогда. Мало ли кто там. А я боюсь перемен: особенно страшно, когда они к лучшему. К нему ведь быстро привыкаешь, непроизвольно. А потом, как правило, приходится отвыкать – рано или поздно, мучительно. «Лучше я вообще не буду ждать и к чему-то привыкать...» – решила я как раз тогда, когда услышала скрип открывающейся двери. Без предварительного стука. У него были ключи от моего сердца.

И потом, рядом с ним, впадая иногда в панику, боясь потерять найденное, я успокаивала себя мыслью, что нынешнее счастье пришло не как ответ на мои ожидания. Судьба зачастую отнимает у нас то, чего мы сильно ждали. Но я не ждала его! Неужели я ошиблась?..

Он был немногословен. В нем не было какой-то особой горячности, какого-то интеллигентского надрыва или какой-то мужиковатой хозяйственности. Все поровну, при этом в идеальном сочетании. Щедрый и расчетливый, самоуверенный и отзывчивый, доброжелательный и хладнокровный. И он был настоящий – за это редкое качество мужчины я готова была отказаться от своих первоначальных идей, предпочтений и предубеждений. Он мог пить красное вино с соленой рыбой, забрасывать носки под кресло, за диван. Он вечно ронял-разбивал флаконы моих духов, пил перед сном фильтрованное пиво и не любил стричь ногти. Но даже в этих заурядных, не самых лучших и полезных чертах я видела необычайно милую и притягательную естественность. Отрицательное вообще привлекает больше положительного. Яркое, роковое...

Я любила наши вечера, ожидая их с детским нетерпением. После сумасшедшего рабочего дня встречались в полутемном сквере в районе Белорусской, гуляли меж грозных сталинских домов, пережидая апогей вечерней пробки, обсуждали насущное, а потом садились в нашу крошечную уютную машинку и ехали домой под звуки «Love Radio». По дороге заезжали в «Мосмарт», в обнимку катали тележку по стройным рядам, собирая в нее апельсины, яблочный сок, спагетти, какую-нибудь нарезку, запасались на кассе сигаретами, предвкушая вечер за просмотром самого легкомысленного кино. Нам обоим нравилась эта легкая и прогнозируемая повседневность. Хотя, возможно, все это жутко банально...

Я читала его мысли по складке губ, разгадывала желания по прикуру, по тому, как лежат волосы на его затылке. Если нас на время разлучали обстоятельства, он всегда коротко сообщал: «Тебя не хватает». На что я неизменно отвечала: «Я в тебе. И буду там, сколько скажешь».

Мне не было необходимости перебирать его болевые точки, чтобы знать, куда уколоть, на случай если вдруг он попробует сойти с пути. Ему не нужно было отыскивать мои трещинки на случай, если вдруг я попробую переоформить всю его свободу на себя. Мы стоили откровений друг друга. Часто упрощали то, что с легкостью можно было превратить в пожар ссорами. Да, мы ругались, спорили, говорили лишнее, но делали это как-то легко, как по обязанности. Как по предписанной роли. Оберегая самое дорогое – целостность личности другого. Не шутили на тему измен, не мучились драматической ревностью, не отягощали настоящее будущим. Все – сегодня. Все чувства даются нам на один день, и в нагрузку – принятие полноценной свободы партнера. Никаких эмбарго, арестов, шпионажа. Нашей гарантией была любовь. Пусть и самый простой из ее видов...

* * *

Порою меня переполняла такая океанически безбрежная любовь к нему, что еще чуть-чуть и я задохнулась бы в волне. Стремглав выскакивала на морозный воздух, прикуривала дрожащими от нежности пальцами «Кент», пытаясь утихомирить сердце дыханием ноября. Я боялась испугать его своим чувством. Или даже утомить. Такое часто бывает: мы слегка сдерживаемся, не до конца открываем себя, выказывая любовь своей половинке, чтобы та не зазналась. В чувствах хочется быть наравне – всякая неразделенность ранит, всякое превосходство унижает. Если это и расчетливость, то проявляется этот подход неосознанно, на уровне глубинной памяти. Может, это инстинкт самосохранения чувства?!

Если анализировать глубже, если позволить себе опуститься в бездну воспоминаний, то все же я любила его сильнее. Самоотверженнее. Я готова была в самое тяжелое время высушить свои слезы и забыть боль в момент после одной его улыбки, прятать за тяжелыми шторами, полотенцами и одеялами рассветы ради его хрупкого утреннего сна, терпеливо ждать его внимания, утешать, успокаивать, поддерживать. Готова была расстаться со всем и всеми (и никогда не упрекнуть!), лишь бы быть с ним.

А может, я была дурой. Но я прятала эту слабость в себе, позволяя думать окружающим, что «повезло телочке, хорошего парня зацепила». Он, к счастью или к сожалению, этим и ограничивался, без претензий, не требуя большего. «Ты рядом. Мы вместе. Больше ничего и не требуется». Я медленно кивала, глядя в глаза, а сама готова была повиснуть на нем, никогда-никогда не отпускать.

В какой-то степени я еще и гордилась тем, что способна на такое огромное, неизъяснимое чувство. В детстве, при всей моей общительности, многие считали меня «сухарем», избалованной и бездушной девчонкой, для которой важнее было уединение со своими драгоценными куклами, чем общение с ровесниками... И вот я открыта, распахнута чувству, равного которому нет на земле. Может быть, как раз потому, что с детства берегла, собирала по крохам самые ценные впечатления, самые красивые слова и звуки, чтобы теперь было что подарить любимому.

Я так ревновала! Но снова – никогда этого не показывала. Хотя был бы он чуть-чуть проницательней, и уловил бы в попеременных шутках-улыбках самую настоящую ревность. Задумываюсь и понимаю, что многие сообщения в памяти автоответчика нашей любви остались не прослушанными. Причем именно я, дура растяпистая, захлопнув ногой дверную дверь, одновременно стягивая шарф и бросая ключи на тумбу, приходила мимо мигающей красной кнопки. Не умышленно. Просто забывалась. За обдумыванием методов конспирации масштаба собственных чувств, признаюсь, забывала об очень важных вещах. Увлеклась игрой одного актера. В театре одного зрителя...

Хоть мы и исповедовали радость свободных отношений, все равно где-то под нашими колесами металась низкая снежная пыль, которая медленно покрывала льдом нашу дорогу. Ну и что, мы продолжали ехать дальше, элементарно не позаботившись поменять летнюю резину на зимнюю. В итоге нас занесло...

Думать действительно вредно. Задумываться – напротив. Наверное, самое большое наше упущение заключалось в этом. Живя в настоящем, наслаждаясь текущим, мы непроизвольно отпустили руль, предоставив случайности вести нас. Игнорируя последствия неуправляемой езды.

Впрочем, какой-то интеллект у судьбы есть. Она скорее похожа на лошадку, а не на автомобиль. Кстати, мы оба без ума от лошадей. Эй, белогривая лошадка, почему ты нас так подвела? Хотя... Первое, что хочется сделать после осознания своей вины, – это поскорее свалить ее на кого-нибудь другого.

* * *

Женщины способны жить мгновениями, но ни одна из них не способна ими удовлетвориться. Женщины всегда претендуют на большее, хоть и редко говорят об этом. Я не говорю о материальных ценностях. Все, что касается любви, женщина стремится приукрасить, опоэтизировать, запечатлеть понадежнее, где можно – удлинить, где можно – растянуть. «Только бы моя любовь оказалась настолько же весома, как само это слово!» – один из подзамочных тезисов. Есть и другие, много-много женских страхов и опасений на пороге самого главного в жизни чувства...

Пятничными вечерами я тащила его в «Икею», хотя он-то точно предпочел бы постель. До тихого помрачения разума мне хотелось обживать-украшать нашу с ним двушку. Маленькими шажками, деталь за деталью, без спешки. Радужные пледы с начесом по краям, постельное белье с фантазийными животными, пузатые лампы из красного стекла, всех размеров рамки некрашеного дерева, стулья в оранжевых чехлах, свечки с дурманящими ароматами, ящички для хранения дисков, кружки с хитрыми ручками – это все нам было совершенно необходимо. Я шла вперед по напольным икеевским стрелкам, а он засыпал на стенде со спальным гарнитуром, прижав к животу свой черный классический портфель и безвольно свесив с кровати ноги в модных коричневых ботах.

Столкновение взглядов не высекало колючих искр непонимания. Мы просто смеялись над упрямством друг друга, в котором не было принципиальности. Мы корчили друг другу рожи, тянули друг друга в противоположные стороны. «Друг друга» – сильное звено отношений, рамка-фильтр для двоих, куда не попадает лишнее и незначительное извне. Все у нас решалось в масштабах этого замкнутого и уединенного пространства, хотя и в целом границы мира были условны...

Может, стойкость нашего оптимистического подхода к неприятностям была связана с чертовой опытностью? Уж больно много ран прошлого впечаталось в наши сердца, которые, к слову говоря, не были тронуты каким-то внушительным числом лет. Тогда что? Юные ромашки первой весны? Пофигизм в отместку обстоятельствам?

Нет, нет, нет.

Все снова оказалось слишком прозаично. Неодолимая сила притяжения полярностей – о ней уже писали, рассуждали, пели не раз. Наши истомленные безнадежным одиночеством сердца просто потянулись друг другу, вдруг заколотившись быстрее в толпе, зомбированной общим ритмом...

Какой бы легкой ни была эта наука о притяжении, мои внутренние проблемы все чаще бурлили в груди красными болезненными пузырьками. Причина – банальна. С человеком, которого безумно люблю, я хотела семьи. Наверное, это я виновата, и это я сделала первый шаг к развилке, у которой мы выбрали разные пути. Оказывается, мы, бабы, вечно все портим своими гребаными ценностями. Такими сугубо женскими идеями о том, какими должны быть отношения, – с главным побочным эффектом мужского побега. Туда, где все проще.

Честно признаюсь, я страшилась рассказать ему о планах, к которым привязывалась все больше, именно из-за боязни, что они никогда не осуществятся. Молча подбирала занавеси для кухни, где мы станем пить чай с вареньем однажды долгим зимним вечером. Молча покрывала его тело сухими поцелуями, не оставляя ни одного местечка, где не было бы моих следов. Молча засыпала, положив голову на внутреннюю поверхность его бедра, чтобы мы превратились в одно большое тело. Чувство неуверенности – пустяки по сравнению с расставанием. Как говорится, сохраняла то, что умела...

Со временем перестала ходить с ним в «Икею». Ходила одна, размеренными субботними утрами. Покупала все самое уютное, привозила домой, прятала на антресоли и тихонько запрыгивала к нему в постель. Он отсыпался и даже не догадывался, что я уходила. Я целовала его грудь и, обнимая, шептала: «Все ради тебя, душа моя»...

* * *

Стараюсь не вставлять в ноутбук желтую флешку с файлами прошлого. Лишь изредка, когда в моем настоящем мимолетно мелькают герои того времени, я начинаю анализировать, что выиграла, что проиграла. Именно «что», без «кому». Мы всегда, чаще всего на подсознательном уровне, сравниваем нынешнее с прошедшим, чтобы сказать самим себе, что справились, пережили и идем дальше, вопреки тому, что больше в нашей руке нет руки того человека.

Думая так, я верчу на шнурке флешку, и старые раны ноют, подзуживая подключить ее, пересмотреть картинки, переслушать песни того времени. Останавливаю себя, закидываю прошлое обратно, на место. Лучше заварю жасминовый чай с апельсиновой коркой. Я пила его тогда, когда в окна барабанил дождь, он сладко спал, а я, с ноутбуком на коленях, наслаждалась тихой радостью... Мучаюсь тоской по ушедшему времени. Не тосковать все равно не получается: счастье познается в сравнении. Когда не с чем сравнивать – это тоже беда...

Я не рассказывала ему о жизни «до него», он не рассказывал мне о жизни «до меня». И при этом никаких тайн. Просто мы не считали нужным возвращаться туда, где если бы не стужи, то жили бы лужи. О чем надо было говорить? О людях, которых мы любили, но которые так и не полюбили нас? О людях, которых мы хотели, легко получали и так же легко забывали? У каждого есть своя история, и она ничем не лучше, не хуже истории ближнего. Главное – научиться уважать истории друг друга. Для этого им не обязательно быть рассказанными...

Я не стесняюсь того времени. Мирюсь с каждой совершенной ошибкой, каждой упущенной возможностью, каждым незавершенным делом, каждым невыполненным обещанием. Только parole, parole, рarole. Некоторые слова, сказанные вслух, точнее, последовавшие за этим события, мучают годами. Конечно, спустя какое-то время приходит искупление, когда вторая сторона конфликта неожиданно появляется снова на сцене твоей жизни, и тогда удается простить самих себя при самих себе. Но бывают исключения, когда вырвавшиеся в горячной поспешности слова сохраняют актуальность даже спустя много лет после...

С ним нашла успокоение, перестала разделять людей на категории «свои», «чужие», «ничьи» и собирать разбросанные по побережьям света мечты. С ним навсегда ушло время, когда внутри не было счастья – и приходилось искать его вовне. Рядом с ним окончательно обрела себя. Сумела полюбить эпизоды, где есть не только мы вместе, но и мы по отдельности. И для этого нам не нужно было чудес. Все чудеса в обычных днях...

Находясь в командировках, я писала ему из дальних стран самые красноречивые сообщения, получая на них самые конкретные ответы. И нам нравилось это: даже будучи вместе, мы оставляли место своим индивидуальностям. У нас все было не так, как принято. Устраивали друг другу завтраки в постель не по выходным, а по понедельникам. Я готовила для него бутерброды из чесночного хлеба и малосольной форели, а он приносил мне огромный поднос с десятками четвертинок апельсина, которые я с детства обожаю, хотя как раз в детстве наесться не удавалось из-за диатеза.

Я смеялась над его утренней взлохмаченной головой с мятыми волосами на затылке, а он – над урчанием в моем животе по вечерам: чуть услышит и выталкивает меня в туалет, а я ему объясняю, что это только странная реакция организма на противозачаточные таблетки...