Большая книга ужасов – 68 (сборник)

– Ты за пазуху портрету каким образом что-то положишь? – не без ехидства спросил Васька. – К тому же кто, предполагается, будет отрезать у собаки язык, а у сороки хвост? Я, что ли? Ну нет! Этот вариант отпадает! Говори, какой второй способ.

– Ну, это значительно проще, – заявил Кузьмич. – Вырывают из головы какой-нибудь свахи три седых волоса и цепляют их на одежду тому, кого разговорить желают.

– В самом деле проще простого, – горестно улыбнулся Васька. – Осталось сваху найти и три волоса у нее выдрать.

– Да чего ее искать? – пожал плечами банник. – Сваха знатная Аграфена Никитична в деревне живет, возле этого, как его звать-то… возле гамазина, где хлебом торгуют.

– Ну хорошо, а как ты предлагаешь свахины волосы добыть? – недоверчиво спросил Васька.

– Нам ее банник поможет, – усмехнулся Кузьмич.

– У нее собственный банник есть?! – поразился Васька.

– Вот же дитятко малое, неразумное! – снисходительно взглянул на него Кузьмич. – У всякого человека своя банька имеется, ну а в баньке кто живет? Банник! Ты что же думаешь, я один на свете? Нет, брат ты мой, в какую баньку ни загляни – моих родичей увидишь… конечно, если они соблаговолят тебе показаться. Само собой, они банники природные, от века, еще с тех времен, как Михаил-архангел сверзил воинство врага человеческого с небес. Черти тогда упали кто куда: иные в реки – и сделались водяными, иные в дома – стали домовыми, иные в болота и леса – там завелись болотники и лешие… а иные в бани угодили – ну и повелись с тех пор банники.

– Так, понятно! – оживился Васька. – Так что ты предлагаешь? Чтобы я сбегал к тому баннику и попросил его…

– Ну, глупости, он тебя и слушать не станет, – отмахнулся Кузьмич. – Мне самому его просить нужно. Самолично!

– Погоди, ты же вроде говорил, что тебе за порог ходу нет… – удивился Васька.

– Это правда, – кивнул банник. – Выйти не могу, а выехать – запросто.

– В чем же? – изумился Васька.

– В старом лапте, чудило! – засмеялся бывший знахарь. – Известно издревле – коли надо тараканов или, к примеру, нечисть с места на места перенести, ищи для этого старый лапоть. Вот и у меня он припасен.

С этими словами банник нырнул под каменку и вскоре выбрался оттуда, волоча какую-то смешную тапочку, сплетенную из серых пыльных полосочек. К заднику был привязан огрызок веревочки.

– Так вот он какой – настоящий лапоть! – почтительно пробормотал Васька. – А как он тебя повезет?

– Что ж тебе лапоть – сани-самоходы? – сердито глянул на него Кузьмич. – Сам он никого повезти никуда не может – ты меня повезешь. Возьмешь зубами вон за оборку, – он показал на веревочку, – и потянешь меня куда надобно. А не хочешь зубами, так я живенько упряжь смастерю!

Васька тяжело вздохнул, представив себя в упряжи, и покачал головой:

– Нет, я лучше зубами. Только скажи, куда ехать.

– Ты знай вези! – оживился банник. – А с дороги как-нибудь не собьемся!

Он подтолкнул лапоть к порогу и резво вскочил к него, мгновенно уменьшившись в размерах так, что ему удалось забиться в самый носок. И если бы Ваське навстречу попался какой-то человек, он бы увидел только котенка, который зачем-то тащит старый-престарый лапоть.

Картина, конечно, забавная, но особого внимания не привлекающая. Мало ли что бывает на свете!

Лапоть был очень легким, да и банник, конечно, веса не прибавлял, но уж больно неудобно оказалось его волочь!

С Васьки семь потов сошло, пока он выбрался из баньки и тайной окружной тропкой перебрался через огород! Кузьмич велел идти до «гамазина» рощицей – так, дескать, короче, – однако и этот путь показался Ваське невообразимо длинным!

– Правей бери, – бубнил над ухом банник, – а теперь левей. Прямо, прямо… осторожней, кочки! Гляди, лошадушко, куда скачешь, как бы седока не потерял!

Ишь ты, он еще и шутки шутит! Сам бы попробовал!

У Васьки жутко разболелись зубы, но он не разжимал их ни на мгновение, не желая медлить на пути к спасению.

И вдруг…

– Делать нечего, что ли? – раздался рядом противный визгливый голос.

Васька поднял голову и обнаружил, что находится посреди какой-то полянки, на которой трава частью вырвана и сложена в кучу.

На этой куче топталась рыжая козочка. Катька Крылова!

– Тапку рваную таскает, – проворчала она. – Ненормальный кот какой-то!

Васька не выдержал.

– Сама ты ненормальная, – сердито сказал он. – А я такой же кот, как ты – коза! И это никакая не тапка, а лапоть, чтоб ты знала!

* * *

Тимофеев-старший лежал и смотрел в окно. В окне виднелось темное ночное небо, где слабо светила луна.

«Что происходит? – думал он. – Что происходит со мной и с моим сыном? Почему мы боимся зайти к нему в комнату, когда начинается это котопредставление? Что с нами вдруг случилось? С чего все это началось?»

Жена, прежде чем уснуть, сказала:

– Нас всех как будто прокляли с той минуты, как Васька выбросил из машины этого котенка!

– Хватит глупости говорить, – буркнул Тимофеев. – Спи, утро вечера мудренее!

И вот жена уснула, а он лежал и смотрел на луну.

Шторы Тимофеев нарочно не задернул. В темноте сразу захочется спать. А вдруг снова приснится кладбище? Надо дождаться, когда начнет рассветать, и только тогда уснуть.

Хотя вчера, когда он уснул на работе, стало ясно, что солнечный свет – никакая не помеха кошмару.

Кошмару, который закончится тем, что он, Петр Тимофеев, сойдет в могилу другого Петра Тимофеева! А что будет делать тот, кто освободит ему место?

– Он придет в твой дом и будет здесь гнить заживо, – раздался чуть слышный шепот.

Тимофеев резко сел.

Что значат эти слова? Кто их произнес? Или он все-таки уснул и во сне снова появилась она, та женщина с глазами темными, словно разверстая могила, и предрекла такую жуть?

Но почему он не оказался снова на кладбище, если уснул? И этот голос – женский голос! – не был голосом черноглазой ведьмы. И он звучал не во сне, а наяву, Тимофеев в этом уверен!

Эхо голоса, чудилось, все еще витало в комнате. Нервы Тимофеева были так напряжены, что он словно бы видел некий звуковой след, видел некое мерцание, реявшее в воздухе! И вот он встал, и пошел по этому следу, стараясь двигаться неслышно – особенно когда миновал Васькину дверь! – и наконец смутное мерцание привело его в коридор – и померкло перед дверью кладовки.

Тимофеев постоял, прислушиваясь и убеждая себя в том, что у него просто мутится в голове, звенит в ушах и все такое, а за дверью кладовки ничего нет и быть не может, кроме какого-то старья. Но все же он наведался на кухню и взял там маленький топорик для рубки мяса.